Ледяное озеро - Эдмондсон Элизабет - Страница 72

— Та, что в берете, или та, что в вязаной шапке?

— Ни одна из них не похожа на Эдвина.

— А кто тот высокий человек, рядом с сестрой Эдвина?

Лидия не знала. Эдвин часто говорил с ней об Аликс, рассказывал, что сестра не замужем, ни с кем не помолвлена, но это все, что ей было известно.

Появилась Труди, поглощенная беседой с викарием.

— А вот это, — с уважением промолвил Ньюман, — то, что я назвал бы типичной английской леди. Господи, где они только берут такие шляпы? Это как у подруги моей матери из Бостона; у них явно есть какой-то тайный поставщик, и ношение таких шляп сигнализирует своим: мы с вами одной крови.

Лидия была заинтригована Ньюманом и Тиной. Что представляет собой эта американка — женщина эффектная и обворожительная — судя по тому, что можно разглядеть за темными очками, и по выбившейся пряди светлых волос, тотчас заправленной Тиной под шапку? Очки и изящная шапочка, с которыми та никогда не расставалась во время пребывания здесь, у озера? И почему у нее секретарь? Лидии страстно хотелось узнать, но она была слишком воспитана, чтобы расспрашивать.

Ньюман — приятный молодой человек, с чувством юмора, образованный. Упоминание о Йельском университете подтверждало то, что Лидия уже поняла, когда он распознал Скарлатти и высказал несколько суждений об Испании восемнадцатого столетия.

— В университете я специализировался в европейской истории, — пояснил он. — Не все американцы невежды.

Лидия воскликнула, огорчившись, что ее могли заподозрить в таком глупом предположении:

— Мой отец чрезвычайно почитал американских писателей и ученых! Он переписывался со многими людьми из американских университетов! И когда те бывали в Европе, приезжали в Вену и останавливались у нас в доме!

Тина еще больше заинтриговала ее, поведав, что, несмотря на ходившие слухи, между ней и Ньюманом нет романтических отношений.

— Видишь ли, он любит мужчин. Вот почему он у меня служит, облегчая жизнь.

Это удивило Лидию, но не шокировало: подобные мужчины входили в круг знакомств ее отца. Писатели и музыканты часто имели аналогичные наклонности, но мускулистый, прямой и открытый молодой американец? Странно.

— В Англии не принято упоминать об этом, — сказала она Тине.

— В Англии это считается противозаконным. А в гитлеровской Германии за такое отправляют в концлагерь. Хотя и утверждают, будто все чернорубашечники гомики. — Она осеклась, извинившись, что упомянула Гитлера при Лидии после ее недавнего столкновения с английским фашистом.

— К сожалению, даже если мы не станем о нем упоминать, он все равно не исчезнет, — вздохнула Лидия.

Они смотрели на отъезжающий трактор, который увозил Аликс, насмерть вцепившуюся в кабину и смеющуюся над какой-то шуткой водителя.

Рыжеволосая девочка крикнула, обращаясь к подруге:

— Давай, Утрата, тащи сюда сани!

— Ну вот, — прокомментировала Тина. — Утрата — та, что повыше.

— С тобой все нормально? — заботливо спросил Ньюман, когда она полезла в карман за носовым платком.

— Это все мох на дереве, я от него чихаю, — ответила она и стала сморкаться. — Мне кажется, Эдвину пора познакомить тебя со своей семьей, Лидия. Или он не осмеливается?

— Ему хочется сохранить мир в доме. Он боится своей бабки.

— Если она хоть сколько-нибудь похожа на мою, тогда он правильно боится, — заявил Ньюман. — Тина, мы идем внутрь или будем стоять здесь, пока не превратимся в ледяные статуи?

Тина потянула тяжелую дверь, распахнувшуюся с протестующим скрипом. Лидия последовала за ней в полумрак церкви, глазам требовалось время, чтобы привыкнуть после яркого снега снаружи. Постепенно интерьер помещения начал вырисовываться.

— Отдельные церковные ложи, — промолвил Ньюман, осматривая скамьи. — Я не знал, что в Англии они сохранились.

— А что, каждой семье отводилось свое особое место? — спросила Лидия, наклоняясь, чтобы прочесть надписи на стертых медных табличках.

— Были когда-то, вряд ли сейчас таких много, — ответила Тина.

Ньюман взял зеленый листок из груды, оставленной на ларе для церковных облачений. На стене над ларем висел ящик для пожертвований. Порывшись в кармане, Ньюман опустил туда монетку в три пенни.

— Здесь написано, что церковь относится к пятнадцатому веку. Построена в царствование Эдуарда Четвертого, башня закончена при Генрихе Седьмом, клирос пристроен во времена Елизаветы. Пять веков истории. Как вы думаете, тут всегда было холодно? Как долго выдерживают в таком помещении священники? Я бы предположил, что они падают замертво прямо на кафедру. Они должны бы зарабатывать себе воспаление легких, постояв дней десять с окоченевшими ногами.

— Грелки, бутылки с горячей водой, — пояснила Тина, демонстрируя трезвый взгляд на вещи. — И обогреватели для рук в ложах.

Лидия содрогнулась.

— Нам обязательно стоять и мерзнуть? — воскликнул Ньюман. — Или, если вы хотите еще немного оглядеться, я мог бы попытаться найти электрический выключатель. Но я нигде его не вижу.

— Вероятно, его и нет, — произнесла Тина. — Я вообще сомневаюсь, что сюда проведено электричество; во время службы церковь осветят свечами и масляными лампами.

— Серьезно?

Тина провела рукой по спинке скамьи, ощущая холодную гладкую поверхность дерева. На полочке перед каждым местом лежали две маленькие богослужебные книги: молитвенник в темно-синем переплете и сборник старинных и современных церковных гимнов — в красном. Тина взяла в руки требник. Он начинался с вечерни, и она стала читать вслух молитву.

Как хорошо Тина читает, подумала Лидия. Конечно, ведь она актриса.

— Что ты там говоришь? — обратился к ней Ньюман, шагая вдоль противоположной стены церкви, изучая эпитафии.

— Читаю молитву. «Ныне отпущаеши».

— «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром», — нараспев продекламировал Ньюман приятным баритоном.

— Я потрясена.

— Я пел в церковном хоре в колледже. Даже сольные партии. — Он остановился перед черной мраморной мемориальной доской. — Взгляните сюда, ну разве не прискорбно? Отец, мать и ребенок — все умерли в один год. Автокатастрофа, видимо.

Тина подошла и встала рядом с ним.

— Не будь столь поспешным в суждениях, Ньюман. Семьи и смерти членов семей не всегда являются тем, чем кажутся.

— О, разумеется, есть множество вариантов. Отец мог впасть в безумие и прикончить обожаемую супругу и дочурку. Или мамочка подсыпала мужу мышьяка в суп, а дочка тоже его откушала. Или дитя оказалось типа Лиззи Борден[47] и лишило жизни родителей, а потом, замучившись раскаянием, и себя тоже.

— У тебя грубый склад ума.

Лидия стояла возле ложи Ричардсонов.

— Здесь написано «Сэр Генри Ричардсон». Он аристократ? — Эта мысль встревожила ее. Она видела издали «Уинкрэг», знала, что Эдвин, несмотря на свою профессию, человек богатый. Значит, его семья принадлежит к знати?

— Не совсем, — ответила Тина. — Он баронет, а это дворянский титул низшего ранга.

— А его сыновья должны быть сэрами? — поинтересовался Ньюман.

— Старший сын наследует титул, — объяснила его спутница. Она положила молитвенник на место и встала. — Ты идешь, Лидия?

Лидии хотелось уйти. Она находила эту холодную каменную церковь чуждой; ее переполняла мучительная тоска по далекой Вене.

— Ты пойдешь завтра на праздничную службу? — спросил Ньюман, открывая тяжелую дверь и впуская облако еще более холодного, но свежего воздуха.

— Я перестала посещать церковь давным-давно, — промолвила Тина. — Когда поняла, что Бог ушел оттуда.

В «Уинкрэге» в сочельник ощущалась иная атмосфера. Хэл решил, что это из-за отсутствия леди Ричардсон, которая пребывала в своей комнате в компании неотлучно находящейся при ней Липп.

Сэр Генри заверил всех, что завтра, в праздник, она будет здорова и в полной готовности председательствовать за рождественским столом. Взглянув на Аликс и Утрату, Хэл догадался, что внучек сэра Генри это известие не обрадовало.