Алакет из рода Быка - Николаев Роман Викторович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/52
• Следующая

И до тех пор, пока не построят нового склепа, умерших будут хоронить в курганной насыпи или в одиночных могильных ямах.

По первому снегу хуннский князь Узун-Дугай[12] въезжал в ставку Эллея — наместника кагана в земле Динлин. За князем и приближенными следовал отряд хуннских всадников в легких шлемах и броне из металлических пластин, нашитых на халаты, с луками из рогов антилопы, легкими мечами и копьями.

Далеко позади, у подножия гор, виднелись юрты и дымы ставшей лагерем орды. Стража беспрепятственно пропустила князя и его спутников через земляной вал, и хунны двинулись между деревянными строениями и войлочными юртами. Выходившие на порог динлины провожали отряд враждебными взглядами.

Раскосые черные глаза князя угрюмо бегали по сторонам.

Около каменной стены хунны задержались. Вышедший навстречу Узун-Дугаю начальник караула, в железном шлеме и синем халате, крикнул:

— Тамгу![13]

По знаку Дугая один из советников князя выехал вперед и подал начальнику караула кусочек кожи с тамгой: изображениями бегущих барсов и грифонов. Он был перерезан зубчатой линией, и вторая половина должна была храниться во дворце. Сложив половинки, устанавливали подлинность этого своеобразного пропуска. Взяв кусочек, начальник буркнул:

— Подождите! — и скрылся за скрипучей калиткой, проделанной в створе ворот. Гримаса ярости исказила лицо Дугая. Его, потомка могущественного кагана Модэ,[14] которому платили дань кыргызы и динлины, перед которым трепетал далекий Хорезм и отважные массагеты,[15] заставляли, как какого-нибудь вассала, ждать у ворот! И кто? Чужеродец, который стал по воле покойного кагана хуннским наместником в земле динлинов! Но тут же ожили в памяти горящие юрты, отчаянные крики женщин и детей, гибель лучших воинов, оскаленные звериные лица лучников брата Ойхана,[16] несущихся на взмыленных конях вслед за ним — Узун-Дугаем. Скрипнув зубами, князь опустил голову. Вышел начальник караула.

— Князь должен сойти с коня и следовать за мной в сопровождении трех вельмож. Люди его могут по одному пройти во двор, сдав оружие, которое им выдадут снова, когда князь покинет дворец.

Кровь ударила в голову Дугая:

— Потомки Модэ всегда были господами в этой земле! Я не позволю позорить честь каганов!

— В таком случае можешь вернуться в степь, — отрезал начальник караула. — Мы тебя не звали!

Пальцы князя впились в рукоять меча, но тут же предостерегающая рука коснулась его кисти. Один из вельмож проговорил вполголоса:

— Не должно горячиться, князь. Путь к славе лежит через испытание.

Рука Дугая разжалась.

— Ты прав, Улачжайту, — пробормотал он, слезая с коня.

Миновали широкий двор, мощенный красным камнем, и подошли к дворцовым дверям. На обоих створах красовались рогатые бронзовые лица духа — охранителя дверей. Здесь гостей встретил сановник, проводивший их в просторный зал, где предложил расположиться и подождать, пока он доложит наместнику.

Князь, сидя на мягком ковре, задумался. Что привело его в северные горы, заставило искать спасения и помощи у данников, которых хунны с презрением именовали своим вьючным скотом?

— Истинно, — думал Дугай, — могущество сменяется слабостью, слабость — могуществом… Разве полторы сотни лет тому назад кто-нибудь знал о хуннах, живших в середине Безводной степи и плативших тяжелую дань массагетам? В те суровые для хуннов годы каган Тумань отдал своего сына Модэ в заложники массагетскому повелителю.

Усыпив недоверие массагетов, каган поднял боевые значки двадцати четырех хуннских родов и повел неустрашимых всадников на маленьких косматых конях против векового врага. Юному заложнику грозила скорая и жестокая смерть от руки массагетов, но хитрый и отважный Модэ похитил в стане врага резвого скакуна и бежал к своим.

С радостью встретил старый каган нежданно спасшегося сына и поставил его во главе десяти тысяч всадников, но мстительный Модэ затаил злобу за смертельную опасность, которой подверг его отец. И настал день, когда Тумань свалился на охоте под копыта собственного коня, предательски сраженный стрелою в спину. Модэ вступил на престол отцов.

Но устои власти его колебались.

Главы иных племен и родов хуннов сами не прочь были, прикрывшись щитами верных дружинников, шагнуть в опустевшую белую юрту кагана. Народ роптал: «Князья и старейшины разбогатели, разграбив шатры массагетов, а мы голы и босы. И многочисленны семьи наши, и малы стада!..»

Но недаром приносил Модэ обильные жертвы кровожадным хуннским богам и духам предков! Они не обидели его умом.

— О чем тужите вы? — сказал молодой каган старейшинам и народу. — Вы хотите править обширными землями? Они перед вами! Вы хотите жить в роскоши и богатстве? Оно само идет к вам в руки!

Взгляните вокруг. Далеко на западе раскинулся Хорезм, богатый золотом и шелками. Там живут прилежные земледельцы и умелые мастера, которые будут хорошими рабами. В солнечной Согдиане жители разводят коней, на которых впору ездить богам, а не людям: зато и зовут их «небесными»!

На севере у Меч-моря[17] добывают чудесный и лучистый камень, из которого делают священные кольца. А сколько ценных мехов имеют динлины на Великой реке! И всем этим могут овладеть отважные хуннские воины, чья рука привыкла лежать на рукояти меча, а глаз — верно целит стрелу в сердце врага. Мы будем владыками мира!..

Время благоприятствовало хуннам. Динлины на севере были сильны и отважны, но, отрезанные друг от друга горными хребтами, их племена не знали единства, и хунны разбили их поодиночке. Самые упорные погибли в битвах, оставшиеся в живых сложили оружие к копытам каганского коня.

Пришла очередь восточных и западных иноземцев испытать стремительный удар конницы Модэ…

Непрерывные походы приносили новые богатства князьям, а воины гибли в лесах у Меч-моря, в пустынях запада, на плодородных хлопковых полях Согдианы и Хорезма. Отцы теряли сыновей, семьи — кормильцев. В руки бедных кочевников перепадали лишь крохи от несметных сокровищ, накопленных вельможами и каганом.

Вновь над хуннами сгустились грозовые тучи. Перед лицом хуннского нашествия земледельцы Хорезма и Согдианы на время забыли былую вражду с кочевыми саками и массагетами. Дрогнули пески Турана под тяжкой поступью панцирной хорезмийской конницы, поддержанной стремительными, словно сайгаки, лучниками кочевников. И пришлось хуннам отступить на восток в родные степи.

На берегах Великой реки динлины поднимали восстание за восстанием, и каждому новому кагану первый поход приходилось начинать в землю Динлин.

Вновь заколебался хуннский престол, но власть над обширными землями еще тревожила мечты честолюбивых князей и родственников кагана, потомков великого Модэ, сына Туманя. Сотни претендентов устремили взоры к ставке повелителей державы Хунну. Престол переходил из рук в руки, и над головой каждого нового кагана в день и час его воцарения нависали обнаженные мечи, на которых еще дымилась кровь свергнутого предшественника.

В это смутное время попытался овладеть престолом и Узун-Дугай.

И вот, изгнанный из родных степей, ждет он у порога того, кто в иное время должен был бы с поклоном распахнуть ворота перед ним.

Но даже и теперь Узун-Дугай готов был любой ценой добиваться почестей со стороны динлинского наместника.

Что скажут его собственные приверженцы, если узнают, что он — потомок каганов — унизил себя, признав «низкорожденных данников» равными «владыкам народов» — хуннам?

А какой удар для Ойхан-кагана, когда тот узнает, что не его, а Узун-Дугая чествуют в земле Динлин как властелина державы!..

• Предыдущая
• 11/52
• Следующая