Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества - Коровина Елена Анатольевна - Страница 42

• Предыдущая
• 42/116
• Следующая

^{Д.Г. Левицкий. Портрет Г.И. Алымовой. 1776}

Доверенный слуга отвез девочку в столицу и сдал с рук на руки одной из монахинь, которые в первые годы еще жили на территории института. До того ведь в Смольном был монастырь, вот монахини и помогали на первых порах. Глашу переодели в форменную одежду кофейного цвета, накормили, велели вести себя хорошо и повели на знакомство к начальству.

Из-за дубовой двери слышался мужской спор. Гнусавый на французский манер голос цедил: «Неслыханно, господин Бецкой! Соблаговолю напомнить, сколь тяжело шел набор девочек – два года по всей стране собирали. Титулованные фамилии на дыбы встали – ни к чему девицам ученье! Пришлось пообещать, что мы станем их учить благонравию, приличным манерам да языкам с танцами. А вы предлагаете математику с физикой?» Низкий голос ответил твердо: «Программа обучения согласована с государыней: зачатки современных наук разовьют детские умы!»

Классная дама, приосанившись, ввела девочку в кабинет. У большого светлого окна стояли двое. Один – молодой, разодетый, как петух, второй – пожилой, представительный, в темном камзоле. «Ваше сиятельство! – почтительно обратилась именно к нему классная дама, присев в реверансе. – Воспитанница Глафира Алымова прибыла!» Пожилой господин смерил девочку внимательным взглядом: «Сколько же вам лет, госпожа Алымова?» Глаша пролепетала: «Пять, скоро шесть будет…» Господин улыбнулся: «Да вы самая молоденькая. Другим девочкам лет по шесть-семь. Хотите учиться?» Глаша молчала. «Да что она понимать может? – прогнусавил молодой человек. – В ее бумагах написано: мать согласна отдать». Глаша вздохнула: коли она не нужна матери, может, понадобится этому почтенному господину – вон как приветливо он улыбается…

Годы учебы шли. Предметов становилось все больше. В младших классах учились три года, занимались языками (русским и французским), арифметикой и Законом Божьим. Девочки носили казенные платьица кофейного цвета и потому звались «кофульками». Дисциплина была строгая, жизнь шла по расписанию. Через 3 года в институт набрали вторую партию воспитанниц. Глашин набор перешел на «вторую ступень», получил платья голубого цвета, прозвище «голубицы» и новые предметы: итальянский язык, музыку, танцы, рисование, рукоделие. В 7-м классе девочек перевели на «третью ступень» и выдали серые платья. Начали изучать историю с географией. И на Рождество 1771 года впервые за все время обучения разрешили свидание с родственниками. Семь лет смолянки их не видели, а тут дворы института запрудили приезжие кареты. Откуда только не пожаловали родственники – вот где географию изучать!

К Глаше не приехал никто. На Рождество девочка послала домой табельный лист – по всем предметам только высшие баллы. Может, если мама увидит, сколь прилежно учится дочь, она приедет?..

«О чем задумалась? – К Глаше подошла подружка Лиза Рубановская. – Верно, о прекрасном принце? Да где ж его взять? Нас в институте как взаперти держат. А знаешь почему? Чтобы не было тлетворного внешнего влияния, как говорит наша начальница. И еще говорят, государыня хотела показать Европе, что Россия – просвещенная страна, где даже женщины могут учиться. Вот и учредила институт благородных девиц. А кончим мы курс, выйдем из Смольного, сразу станем париями. Общество не одобряет женского образования. Знаешь, как называют смолянок? Учеными курицами!»

Но тут в дортуар вбежала крошечная кофулька: «Мадемуазель Алымова! К вам приехали!» У Глаши кровь прилила к лицу: неужели мама?!

Высокая, смутно узнаваемая дама поднялась с парадного кресла гостевой залы. «Как ты выросла, Глафира! – проговорила она, освобождаясь из объятий дочери. – Ну, пусти, что за телячьи нежности!» Глаша отпрянула. Семь лет она мечтала обнять мать и вдруг – «Пусти!..» Мать смерила Глашу презрительным взглядом: «Чего ерепенишься? Больно ученая стала. Презираешь необразованную мать? Но о наследстве и не думай – я должна обеспечить сыновей. Тем более что попечитель Бецкой писал мне, что и он, и императрица тобою довольны. Надеюсь, они тебя пристроят. А наследства не жди!» И мать, кивнув дочери, выплыла вон. Поднялась и Глаша. Судорожно вздохнула и кинулась в часовню. Хоть там никто не увидит ее слез!

Она упала на колени перед одинокой лампадой. Тихие шаги прозвучали сзади. Сильные руки подняли девочку. Низкий добрый голос спросил: «Что случилось?» Не открывая глаз, Глаша узнала Ивана Ивановича Бецкого. Странно, но, когда что-то случалось, он всегда был рядом. И Глаша, не стесняясь, зарыдала: «Я никому не нужна!» Бецкой погладил девочку по голове: «Ты нужна мне! Хочешь, я стану твоим отцом? С тех пор, как я увидел тебя, малютка, я понял: ты – моя!» – «Правда?» – сквозь слезы улыбнулась Глаша. Бецкой истово перекрестился на неугасимую лампаду: «Христом Богом клянусь!»

…Девушка осторожно провела пальцами по струнам арфы. Она готова играть день и ночь! Сама императрица Екатерина признала Алымову лучшей арфисткой Петербурга. Жаль, что времени на игру остается в обрез. На последней «четвертой ступени» смолянки, одетые теперь в шелковые белые платья и прозванные «белыми сестрами», начали изучать физику, архитектуру, живопись, геральдику. К тому же приходится репетировать спектакли и танцевальные сюиты, которые воспитанницы должны показать на празднике окончания института.

Иван Иванович вошел улыбаясь. Глафира вскочила: «Я ждала вас!» – «Неужто 16-летняя девушка ждала 70-летнего старца? – усмехнулся Бецкой. – Но я с хорошими вестями: выписал тебе выпускной наряд из Парижа. Белое платье «полонез на большом панье» с газовым покрывалом, расшитым мушками. Будешь на балу главной чаровницей!» Глафира кинулась благодетелю на шею. И тот поцеловал ее. Крепко. Страстно. Прямо в губы.

Она залилась краской и выпалила: «Я так счастлива, батюшка! Алексей Андреевич Ржевский зовет меня замуж после выпуска!» Бецкой побелел. 39-летний Ржевский был директором Академии наук, переводчиком «Энциклопедии» Дидро, литератором и драматургом. И этот известный человек вознамерился похитить всю радость жизни Бецкого – обожаемую Глашеньку. Да не бывать этому! Иван Иванович всю жизнь при дворе – знает, что такое интрига.

Уже через пару дней Бецкой рассказал девушке о том, что Ржевский признался ему: он думал о Глаше не как о супруге, а как о любовнице, ведь простая девушка не ровня директору Академии наук. Разгневанная Глафира тут же отписала полный отказ безнравственному ухажеру. Но накануне выпуска в институт прикатил фаворит императрицы, красавец князь Григорий Орлов, и потребовал ответа: «Чем вам не угодил мой друг Ржевский?» Глафира гордо вскинула голову: «Господин Ржевский оскорбил меня, позвав в любовницы!» Орлов открыл рот от изумления: «Глупости! Ржевский сам просил меня быть шафером на вашей свадьбе!» – «Но Бецкой сказал…» Глафира осеклась. Неужели человек, которого она ценила превыше всех, как отца и заступника, вступил в подлую интригу?! «Видать, старик интриган присмотрел вас для себя! – тихо сказал князь. – Вот и чернил Ржевского пред вами, а вас – пред ним…» Глафира прижала руки к груди и беспомощно разрыдалась.

На другой день Ржевский официально сделал предложение, и девушка объявила Бецкому: «Ежели вы не дадите благословения, я испрошу его у матушки императрицы!» Бецкой заплакал, но согласился. Венчание назначили после институтского выпуска.

Однако накануне праздника умерла от родов жена наследника Павла Петровича. Так что первый в истории России выпуск женского университета 30 апреля 1776 года прошел скромно. Императрица Екатерина Великая на торжествах не присутствовала. Глафира Алымова была выпущена «лучшей» – «с Большой золотой медалью первой величины и золотым шифром с алмазным вензелем Екатерины II». Через несколько месяцев она стала фрейлиной новой супруги наследника престола – Марии Федоровны. А в начале 1777 года, опираясь на дрожащую руку Бецкого, Глафира подошла к брачному алтарю. Благодетель все еще брюзжал, но молодые уже приносили обеты Богу.

• Предыдущая
• 42/116
• Следующая