Зелен камень - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/68
• Следующая

Этот сон продолжался долго и сразу оборвался.

Стало очень тихо. Петюша был жив, Петюша знал, что теперь он должен упереться в камень плечом изо всех сил, изо всех сил, какие только остались в его измученном теле.

— Мишка?

— На месте, — послышалось из дальнего угла сеновала. — Давай сюда!

— Наши спят?

— Давно уж.

— Ну и ладно…

Взобравшись по приставной лесенке на сеновал, Василий прежде всего снял сапоги, сел возле брата, взял ощупью из его рук крынку молока, ломоть хлеба и молча стал ужинать.

— Ну что? — шепотом спросил Миша.

— Замаял, чертов старик… До Конской Головы и обратно. В чем душа держится, а бежит, как заяц, да еще и хитрит, прислушивается. Ладно, что я за ним следом не пошел. Как только он в лог выбрался, я по болотине вперед забежал — и до Конской Головы. Там у мосточка залег: «Врешь, — думаю, — все равно мимо пройдешь!» Он в Конскую Голову прибежал, в брошенную избу к Павлу Петровичу шмыгнул и долго там сидел.

— У Павла Петровича!..

— Точно.

— Откуда он знает, что там Павел Петрович? Какие у них дела?

— Вот и объясни, коли умен.

— Не слышал разговора?

— Чудной ты! Они в избе, я за дверью. Говорили тихо. Напоследок, правда, Павел Петрович зашумел: кто старика прислал? А тут Никита Федорович еще с кем-то приехал, старик из избы — и ходу в лес. Я за ним. Все!

— Ничего не понятно… Связной он, что ли? — предположил Миша.

— Как связной?

— Ну, связной у тех «дружков-товарищей», о которых он в логе у Петюши спрашивал.

— Знаешь ты «тех»? Где они? Маришу видел?

— Встретились… Говорит, к Савве старик из города приходил. Халузева спрашивал… Наверно, знакомец его. Он в баженовской стороне на квартиру у камнереза Прасолова стал, старик этот.

— А ему что нужно?

— Коли умен, объясни.

— Мариша выяснить не могла?

— Я бы сам выяснил, да поздно от товарища Колясникова вернулся.

— Видел товарища Колясникова? — оживился Василий.

— Видел… В баженовском клубе будто невзначай поговорили. Приказывает продолжать «сенокос», глядеть за стариком в оба.

— Учтено! — коротко ответил Василий.

— Приказал особо следить, с кем старик встречается, с кем водит компанию… Я к пасечнику Савве забежал, повел разговор: скучно, мол, твоему гостю на нашей гилевской даче проживать. А он смеется: «Чего там скучно, он то и знай в Горнозаводск ездит». В пятницу на субботу поехал раз… В воскресенье вернулся. — Он помолчал. — В среду опять поехал, а в четверг — вчера, значит — опять тут. Переночевал, сказал пасечнику Савве, что утречком в Новокаменск к знакомым через станцию Перемет поедет, да утром с Осипом Боярским встретился, толковал с ним, на водку ему, здорово живешь, дал. Пасечник видел… А дальше — подался не на Перемет, а прямо в Конскую Голову. Должно быть, у Осипа и узнал, где Павел Петрович. Так?

Он затих, через минуту досадливо хмыкнул.

— Чего развеселился? — угрюмо спросил Василий, почувствовавший подвох.

— Почему мы в субботу занятия боксерского кружка отложили? — спросил Миша.

— Павел Петрович в Горнозаводск за насосами поехал, — припомнил Василий и воскликнул: — Стой! А во вторник опять отложили, потому что он опять в Горнозаводск уехал. Так?

— То-то и есть, что так.

— Значит, старик и Павел Петрович в одно время в Горнозаводске были: в субботу да в среду! — рубанул Василий.

— В том и дело!

— Эх, жаль, что вы с Маришей в «сенокос» не сразу включились, а то мы за стариком и в Горнозаводск бы подались — чего он там делал, с кем виделся…

— Объясни, коли умен, — снова поддел брата Миша.

Молчание тянулось долго. В полукруглое окно сеновала уже пробивался свет зари, лицо Василия понемногу выступало из темноты, и Миша видел, что брат лежит с открытыми глазами. Предположение, высказанное младшим Первухиным о Халузеве, который, мол, служит связным у «дружков-товарищей», во всяком случае, заслуживало внимания.

— Черт, ничего придумать не могу! Почему старик за Павлом Петровичем и ездит и бегает? Что Павлу Петровичу предлагает? Может, товарищу Колясникову у Павла Петровича спросить нужно? А?

— Ничего не понятно… Просто тайна! Но имей в виду: «те» тоже должны объявиться. Выследим!

— Легко тебе чужими ногами следить. Может, Петька все наврал… Да нет, не такой это малец, — возразил самому себе Василий. — Ну, спи, утро вечера мудренее. Только Марише скажи, чтобы лучше глядела, да не на тебя, а на старика, чтоб глаз не спускала…

— Ты насчет Мариши не намекай! — И Миша толкнул брата в бок.

— А, ты драться!

Василий навалился на него, они повозились, как медвежата, и Василий приказал:

— Спи, герой! Слышишь, батя уже качество раннего утра проверяет, в огороде кашляет. И когда он только спит! — Укрывшись тулупом, он спросил: — Петька в Гилевку не приходил?

— Не видал.

— Плохо дело. В копушках мы его не нашли и в Конской Голове тоже нет. Куда завеялся малец?

— Почему знаешь, что его в Конской Голове нет?

— Когда я там v мосточка залег, Ленка на бережок вышла. Долго сидела — плакала, родименького вспоминала. Жаль девчурку…

— Завтра надо народ поднимать на поиск. Товарищ Колясников поможет…

Ответа он не услышал: Василий заснул, точно в омут нырнул. За один день ему пришлось трижды пересечь Клятый лог да еще сбегать к дальним копушкам, обшарить их. «Сенокос» выдался утомительный.

В этот же ранний час, когда, предвещая солнечный день, по ложбинкам тянулся жемчужный туман, сливался с озером и ждал первых лучей солнца, чтобы бесследно рассеяться, в домишко на баженовской стороне постучал маленький, весь седой старичок, очень коренастый, чистенький и усмешливый.

— Орина, свет-матушка… — ласково и певуче проговорил он, когда окно приоткрылось и на него с удивлением сверху вниз посмотрела темнолицая старуха. — Орина Петровна, прости на тревоге. Твой-то каменный царь спит?

— Что это ты, Саввушка, что понадобилось? Спит он.

— Вишь, лежебока какой! А квартирант тож спит?

— Слышно было, перхает на чистой половине, а встал ли — не знаю. Что попритчилось такое?

— Ты его потревожь, квартиранта-то… Скажешь, что пасечник явился, труд принял… Иль нет, я сам к нему пойду для почета.

Во дворе он мимоходом приласкал лохматого пса, взошел в избу и осторожно стукнул в дверь чистой половины.

— Кого требуется? — раздался сердитый голос, сорвался и снова послышался, уже более мирный: — Взойдите, кто есть!

Это правда, что в Баженовке некогда процветало камнерезное искусство, и также правильно то, что промысел пошел на убыль, так как народ потянулся на серьезное заводское дело, но неправда, что селенит забыли совершенно. Волокнистый, полупрозрачный, лунный камень янтарных оттенков, от светло-медового до багрянистого, приятный, хоть и низкородный, все еще находит и своих мастеров и своих любителей. Поделочки из селенита — вещицы домашнего обихода — появляются в магазинах промкооперации, на колхозных рынках и даже в блестящих витринах «Ювелирторга». Значительную часть этих безделушек дают баженовские кустари, а лучшие выходят из рук старого умельца Прасолова, у которого и остановился знатный гость, приехавший в Баженовку поздним поездом.

Гость был принят с почетом. Орина постелила ему на чистой половине по-царски, но Георгий Модестович всю ночь просидел на диванчике, дымя самодельными цыгарками, покашливая, думая свои тревожные и грустные думы о том, что Павел — Павел Расковалов, человек честных правил — оказался вот каким неверным человеком, и если пока не погиб совершенно, то через знакомство с Халузевым погибнет непременно. Георгий Модестович не видел преступления в том, что человек продает принадлежащий ему камень. Продай, коли нужда приспела, но продай так, чтобы честно мог сказать: «Продал». А сбывать камень неясного происхождения через темного ювелира-надомника, не сообщая фамилии, сбывать камень не государственной скупке, а потаенным ходом, не по нужде — какая там нужда могла приключиться у Павла! — а по жадности, это что же такое? Это позор! А Никомедка? С отцом компанию водил и сына в свое болото утащил, маклака из него сделал…

• Предыдущая
• 45/68
• Следующая