Суровый воздух - Арсентьев Иван Арсентьевич - Страница 58
- Предыдущая
- 58/76
- Следующая
– Ого! И парашют? Мне, что ж, и прыгать придется?
– Нет. Так полагается по нашим правилам. Без парашюта в воздух нельзя.
– Ну, была не была… поехали! – сказал Прохоров тоном человека, решившегося на отчаянное дело, и шагнул к машине.
Окружающие захлопали в ладоши. Глаза авиаторов с одобрением следили за председателем, грузное тело которого еле вмещалось в кабине стрелка.
Через четверть часа вспотевший от напряжения, но довольный, Николай Харитонович выбрался из самолета, уступая место комсоргу Марусе. Девушка как ни в чем не бывало, словно она полжизни провела в кабине боевого самолета, надела на кудрявую головку шлемофон и, по-хозяйски осмотревшись, устроилась на сиденье. Черенок взлетел, включил переговорный аппарат и начал с ней разговаривать.
– Легко как здесь… наверху! Как будто у сердца крылья выросли… – вздохнула девушка и, помолчав немного, неожиданно запела.
Черенку было понятно состояние девушки, впервые поднявшейся в небо. Он и сам в небе часто пел. А теперь они пели вместе. И как, должно быть, удивлялись радисты, когда на короткой волне штурмовиков вместо привычных позывных и лаконичных команд зазвучала разудалая кубанская песня.
На другой день утром Черенок собрался улетать обратно. Время не ждало. Полк напряженно работал. Начало белорусской кампании было удачным. Эскадрилья Черенка действовала сработанно. До последнего времени потерь в людях и в машинах не было, и Черенок стремился организовать боевую работу так, чтобы и в будущем подразделение его не теряло боеспособности. Недавно Хазаров на партийном собрание полка отметил вторую эскадрилью как образцовую, поставив всему летному составу в пример ее организованность, дисциплину в воздухе, взаимную выручку, правильные действия ведущих групп. Находясь в Орле, Черенок не переставал думать о своих летчиках. Как только с делами было покончено, он тотчас же заспешил. Пока механики готовили машину, Прохоров с Марусей втащили в кабину самолета увесистый ящик. Из щелей его вылезала солома.
– Что это вы грузите? – поинтересовался летчик.
– Да так… Ничего особенного… Небольшой подарок твоим товарищам. Продукция нашей птицефермы, – кряхтел председатель, привязывая ящик.
Отдав Прохорову письма для колхозников «Луч Октября» и отдельно для «мамы Паши» и секретаря райкома партии Александры Петровны Пучковой, Черенок пожал всем руки и поднялся в воздух. Набирая высоту, самолет становился все меньше и меньше. Шефы, подняв головы в небо, следили за ним не спуская глаз. Неожиданно штурмовик повернулся через крыло и в крутом пике понесся вниз. С каждой секундой увеличиваясь, он со страшной скоростью приближался к земле. Нарастающий вой мотора привел 8 трепет Марусю, в глазах Прохорова мелькнул страх, но у самой земли самолет резко выровнялся, и покачиваясь с крыла на крыло, промчался над самыми головами провожающих и исчез на западе.
– Фу-у! Озорник… До смерти перепугал старика… – улыбаясь погрозил ему вслед председатель.
Маруся задумчиво молчала…
Восточнее Минска, в обширных лесах Полесья застряла большая войсковая группа противника, насчитывающая более пятидесяти тысяч человек с артиллерией, танками и автотранспортом. Окруженные гитлеровцы предпринимали яростные попытки прорваться на соединение со своими, но безуспешно. Зажатые в огненное кольцо, засыпаемые бомбами и снарядами, они вынуждены были капитулировать. Одних только знамен фашистских полков было взято до полусотни.
Штурмовые удары по минской группировке противника летчики Хазарова наносили с новой оперативной точки. Черенок догнал свой полк в небольшой деревне, на правом берегу Днепра. Уже в густых сумерках, когда на аэродроме наступила тишина, жителей потревожил раскатистый рев одинокого «ила», проскочившего над самыми крышами.
– Кто это так поздно? Наши, кажется, уже все дома… – произнес майор Гудов, выглянув из-под зеленого полотняного навеса, под которым в это время ужинали летчики. Минуту спустя самолет уже планировал, выпустив шасси на посадку. Из его крыла вырвался яркий луч прожектора. Прорезав темноту, он осветил впереди себя землю, где должен был лежать белый посадочный знак, который за поздним временем уже свернули.
Летчики словно по команде отложили ложки в сторону и поднялись с мест. Все с напряженным вниманием наблюдали, чем кончится эта ночная посадка. Она очень редко случается в практике штурмовиков. Посадить ночью «ил» не так-то просто! Но прилетевший, видимо, не особенно, смущался. Он уверенно подвел машину и коснулся земли строго тремя точками.
– Мастерски посадил! Как притер! Отличная посадка! – раздались голоса летчиков.
Хазаров, продолжая усердно натирать чесноком горбушку хлеба, позвал Рогозина:
– Капитан! Оторвитесь на минуту и пошлите мой «пикап» за старшим лейтенантом Черенковым. Пусть везут его прямо сюда.
– Товарищ подполковник, разрешите спросить? – задал ему вопрос Рогозин, поднимаясь из-за стола.
– Спрашивайте.
– Почему вы считаете, что это именно старший лейтенант Черенков.
– Потому что у каждого летчика, как и у каждого музыканта, есть свой собственный стиль исполнения, присущий только ему одному. По посадке я узнал почерк Черенкова. Если вы этого никогда не замечали, вам трудно будет понять. Выполняйте приказание.
Рогозин пошел к выходу, но его опередил стрелок Горянин. Надевая на ходу пилотку, он попросил разрешения съездить за своим командиром. Капитан разрешил, и Горянин, хлопнув дребезжащей дверкой «пикапа, умчался на стоянку.
Через пять минут «пикап» остановился у столовой. Из него действительно вылез Черенок в сопровождении Горянина, тащившего на плече ящик.
Выслушав доклад Черенка о перелете из Орла, Хазаров отпустил его ужинать. Первое, что поразило летчика, когда он присел к столу Остапа, это небывалое изобилие нарезанных копченых колбас на столах ужинавших.
– Остап, где это начпрод мясокомбинат реквизировал?
– Это, видишь ли, немецкий бог нам вместо манной каши колбасу посыпал с неба… – сочинил быстрый на выдумки Остап.
– А все-таки, откуда ее столько? – переспросил Черенок.
– Без шуток говорю – с неба… – подтвердил Остап.
– Помнишь нашу последнюю драку с транспортными «юнкерсами»? – вступил в разговор Оленин. – Так вот это, представь, та самая колбаса, которую они везли своим отощавшим окруженцам и которая по нашей вине не дошла до адресата. Приезжал позавчера к нам товарищ один. Привез подтверждения на сбитых «юнкерсов», выписку из приказа командующего сорок восьмой ударной армии, где нам объявлена благодарность, а вместе с этим три мешка трофейной колбасы на нашу долю. Вот мы и пируем два дня уже.
– А ведь я тоже привез вам подарок. От кубанских колхозников… – вспомнил Черенок и крикнул Горянину: – Неси, Петя, ящик сюда!
Под любопытствующими взглядами летчиков ящик был вскрыт. Он оказался полным яиц, уложенных ровными рядами вперемешку с соломой.
– Эге, товарищи! Да здесь, я вижу, опять кубанская глазунья намечается… Зовите повара, даю рецепт полковой глазуньи: сто яиц, плюс десять килограммов колбасы, плюс пять минут терпенья, и вы отведаете нечто такое, что совершенно не будет похоже на омлет из американского яичного порошка! – провозгласил Остап.
Спустя четверть часа официантки торжественно внесли шипящие салом сковороды.
Утром в полк пришел новый приказ. За прошедшую ночь обстановка на фронте настолько изменилась, что полку немедленно пришлось менять свою базу на новую, расположенную значительно западнее Минска. Войска фронта вышли на линию Гродно – Белосток.
Последние самолеты, приземлившись, разруливали по намеченным стоянкам. Остап выключил мотор, отстегнул парашют и прыгнул с крыла на землю. В течение короткого времени, пока он стоял у машины, лицо его и одежда покрылись серым слоем пыли. От струй воздуха, идущих от винтов, поверхность пересохшей почвы пришла в движение. Слабое дыхание ветра едва двигало клубящуюся мутную массу пыли, висевшую над аэродромом. Сквозь нее чуть проглядывали контуры машин, суетливые фигуры людей. Блеклые листья маскировочной зелени приобрели свинцовый оттенок.
- Предыдущая
- 58/76
- Следующая
