Суровый воздух - Арсентьев Иван Арсентьевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/76
• Следующая

Рассказ Остапа прервал вестовой, собиравший ведущих командиров к Хазарову.

Подходя к машине командира полка, Аверин лицом к лицу столкнулся с Остапом. От неожиданности он остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Откуда появился здесь Остап? В первый момент Аверин побледнел, затем уши его стали красными, как кумач.

Молча, сконфуженно глядел он на Остапа, не зная, что сказать.

– Ну чего же ты уставился на меня, как лягушка на таблицу умножения? Не узнаешь, что ли? – засмеялся, протягивая ему руку, Остап. – Так это-таки я. Здравствуй!

Аверин нерешительно пожал его руку.

– Ты что это, какой-то вроде вареный? Нездоров, что ли? – прищурившись справился Остап.

– Нет, здоров. Видишь ли… – начал Аверин и замялся. – Я перед тобой несколько виноват, – выдавил он с усилием и закусил губу.

– Виноват?.. В чем? – удивился Остап.

– Разве тебе еще не передавали?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – еще более удивился летчик.

Аверин помолчал, собираясь с мыслями.

– Тут, пока тебя не было, со мной случилась неприятная история, в которой… замешан… – морщась заговорил Аверин и тут же снова замолчал.

Видя, что товарищ чего-то недоговаривает, что ему тяжело, Остап успокаивающе махнул рукой и сказал:

– А ты не тревожься особенно. Можешь не говорить. Другим разом как-нибудь… Надеюсь, разберемся. – И беззаботно, по-дружески похлопал его по спине. Но этот добродушный жест не успокоил Аверина. Он ушел еще сумрачнее.

На ночлег полк расположился под самолетами. Летчики расстелили на траве мягкие моторные чехлы. Тишина опустилась над стоянкой. От Днепра чуть тянуло сыростью; теплыми волнами наплывали запахи цветущих трав. В приглушенном шуме голосов засыпающей степи резко раздавались однообразные перепелиные крики: «подь-полоть, подьполоть», да где-то вдали, на другом конце аэродрома, голос неугомонного механика настойчиво кричал:

– Старте-ер! Баллон вези-и, чтоб тебя…

Черенок лежал на спине, слушал и смотрел в чистый, усеянный созвездиями небесный купол.

«Вот Орион, там Кассиопея, Полярная, а рядом Большая Медведица», – незаметно для себя отмечал он.

Звездный, мерцающий мир жил своей жизнью. Вид чистого ночного неба вызывал у Черенка какие-то новые, особенно волнующие чувства. Тысячи небесных тел, больших и малых, ярких и бледных, каждое со своей неповторимой судьбой, связанные между собой вечной великой силой, несутся в бесконечности, рождаются, развиваются, стареют.

Черенок смотрел в полутемное небо, долгим взглядом проводил одинокую падающую звезду. Вспомнив рассказ Остапа, пожалел, что не пришлось встретиться с Сергеем. Когда-то теперь увидятся они, по каким дорогам разметает их война?

При воспоминании о друге в памяти, как живая, встала Галина, и неудержимо захотелось хотя бы на одно мгновение взглянуть в ее глаза. Из темноты донеслись звуки баяна. Где-то пели.

Черенок вздохнул, приподнялся, закурил. Справа, у самолета Оленина, слышался говор, прерываемый дружным смехом.

– Товарищ комеска, идите к нам! – позвали оттуда.

– Сейчас. Иду! – отозвался Черенок.

Огибая чернеющие контуры самолетов, он пошел на красные точки папирос, вспыхивающие в темноте.

Окруженный товарищами, Остап по своему обыкновению рассказывал одну из забавных историй, припасенных у него на каждый жизненный случай. Летчики с интересом слушали его разглагольствования.

– Когда попадешь в госпиталь и увидишь, что не один ты в таком критическом положении, то поневоле примиришься с постигшей тебя участью… – подходя к группе, услышал его голос Черенок. – Дураком бы я был, если бы умер, не дожив до такого вечера. Вот хотя бы старшего лейтенанта спросите, – кивнул он на Черенка, – он в госпитальных вопросах понимает. Им в госпитале до сих пор еще интересуются.

– Кто бы это мог интересоваться моей личностью? – смеясь спросил Черенок. – Насколько я помню, в Краснодаре лежать мне не приходилось…

– Хо! – воскликнул Остап. – Не только интересовались, но строжайше было приказано передать тебе привет.

– От кого же? Что-то не соображу я…

– Собственная супруга бывшего моего бортстрелка Уманского, некая известная тебе медсестра Софья Петровна, не так давно сочетавшаяся законным браком со вновь назначенным главным архитектором города Евпатории Уманским, – шутливо произнес Остап.

– Вот оно что! Так она вышла замуж? За Уманского? – изумился Черенок. – Нет, это просто удивительно. Жаль, что не пришлось мне больше встретиться с ней. Это оригинальный человек. Ведь в Черкесске, где я лежал, она, кроме фанатического преклонения перед экспериментальной медициной, ничего другого не признавала. Не понимаю, как Уманский сумел пробить этот панцирь?

– Значит сумел! – с важностью ответил Остап. – Видел бы ты их! Меня чуть удар не хватил от зависти. Я ведь на свадьбе целые сутки отплясывал. Из-за такого дела сегодня в полк чуть не опоздал.

– Как же будет Уманский работать над чертежами, если вместо руки у него протез? – с сомнением заметил Зандаров.

– Вот еще! Сказал… – усмехнулся Остап. – Лишь бы голова у человека была не протезная. Помнишь, писали в газете про одного летчика, у которого вместо обеих ног протезы нацеплены, и он сейчас знай себе полетывает да «мессов» пощелкивает. Тоже взять Валентина. Конечно, остаться с одной рукой – утешение небольшое. Но видели бы вы, с каким упорством он тренировал свою руку! Помните, какие он рисунки делал? Так теперь он рисует во сто раз лучше! Жаль, темно сейчас, а то я показал бы вам, какой портрет он с меня нарисовал левой рукой.

– Н-да-а… – подтрунивая над ним, усмехнулся Оленин, – если уж Уманский сумел изобразить тебя, то придется признать, что действительно он талантливый парень.

Остап промолчал. Наступила тишина, звезды плескались в небе, и летчики, далекие в этот тихий вечер от войны, любовались ими.

С Днепра сильнее потянуло свежестью. Где-то перекликнулись патрули. Зандаров поднялся, расправил плечи и зевнул. Тотчас же зевота одолела всех. Летчики начали расходиться.

– Где спать будешь? – спросил Остапа Черенок.

– Приткнусь где-нибудь…

– Пойдем ко мне. у меня места Много. Ляховский новый чехол. разостлал под крылом. Спать будем, как на перине.

– Хорошо, – согласился Остап. – Ты иди, Вася, а я через пять минут догоню тебя, – сказал oн, намереваясь идти в ту сторону, где, как он знал, устроилась на ночь Таня.

– Куда же ты пойдешь? Располагайся у меня, – раздался из самолета голос Оленина, и вниз шлепнулся парашют, предназначавшийся вместо подушки.

– Нет, Леонид, летчик должен всегда находиться в расположении своего подразделения… – ответил Остап. И Оленин понял, что это было сказано им для отговорки.

Прошло четверть часа. Остап, насвистывая себе под нос «Синий платочек», шагал в расположение второй эскадрильи. Возле одной из машин он заметил расплывшийся в темноте силуэт человека.

– Это ты, Аверин? – спросил он.

– Я, – нехотя отозвался летчик.

– Соловья дожидаешься, что ли?

– Бессонница…

– А-а… Ну, считай верблюдов – лучшее, испытанное средство от бессонницы, – пошутил Остап и пошел дальше.

После того памятного крымского вечера, когда Таня так решительно отвергла его легкомысленные ухаживания, Аверин провел не одну бессонную ночь. Обида и ревность не давали ему покоя. Он старался избегать встреч с девушкой, внушал себе, что она ничего особенного собой не представляет, выискивал в ней недостатки, но через несколько минут забывал о них. Все надуманное им отлетало как шелуха, и Таня представала перед ним прежняя – прекрасная и чистая. Безделье на отдыхе тяготило. Аверин метался. Чтобы убить время, отвлечься от горьких мыслей, он пристрастился ходить на охоту. Вместе с Поповым они целыми днями бродили по полям. Но чем больше он избегал встреч с девушкой, тем сильнее его тянуло к ней. Не в силах бороться с собой, он решил уйти из полка. Наскоро набросав рапорт с просьбой о переводе в другой полк, Аверин хотел отдать его по команде, но заколебался. Ему, привыкшему к товарищам по оружию, было трудно оставить их. Подумав, он спрятал рапорт и решил посоветоваться. Но с кем? Перебрав в памяти всех товарищей, он с горечью убедился, что не с кем.

• Предыдущая
• 52/76
• Следующая