Суровый воздух - Арсентьев Иван Арсентьевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая

Генерал Гарин, оглушенный громом орудий, напряженно вслушивался в грозную тишину. И вот порывы ветра донесли до него с неба глухой отдаленный рокот. Генерал с удовлетворением взглянул на часы. Рокот нарастал, быстро приближался, становился все отчетливее, громче.

– Ну-ну… Посмотрим теперь, товарищ генерал-майор, на ваших орлов… – услышал он за своей спиной голос командующего артиллерией.

Гарин подал знак радисту, и в ту же секунду в его руках появился микрофон. Голубая синева неба, усеянная движущимися серебристыми черточками, угрожающе гудела. Казалось, что от массы подлетавших машин густеет воздух. Тишина исчезла. «Голубая линия» снова ожила. В небо злобно ударили вражеские зенитки. Штурмовики летели группами в дивизионных колоннах, огромной бесконечной лестницей уступом назад. Цепь самолетов была так длинна, что казалась привязанной одним концом к далекому горизонту, а другим – к вершине стены, построенной из белых, серых и лиловых вспышек разрывов зенитных снарядов. Откуда-то сбоку, со стороны солнца, пронеслась группа поджарых «яков»[12], расчищая путь штурмовикам… В голове колонны штурмовиков летел Хазаровский полк. Гарин включил микрофон:

– Омельченко! Я – Стрела-пять. Работайте по квадрату восемь. В воздухе совершенно спокойно, – произнес он, не спуская глаз с неба.

Это было сказано так буднично и просто, что артиллерийские офицеры, заполнившие наблюдательный пункт, невольно переглянулись.

– Нечего сказать… спокойствие.

– Всего четыре сотни немецких зениток стреляют…

Штурмовики стремительной лавой неслись на станицу. Небо впереди шевелилось, как живое. Разрывы снарядов мечами вскакивали слева, справа, спереди – всюду. Они таяли, расплывались, сливались в куски рыхлой ваты, а на месте их возникали новые – кудрявые фиолетовые, серые. Только в одном месте, впереди, над самой станицей, небо было совершенно чистое, словно образовалась какая-то узкая щель. Флагманский самолет капитана Омельченко первым вошел в этот светлый проход. За ним потянулась вся колонна. Внимание Гарина приковал странный воздушный коридор на пути штурмовиков. Гарин с тревогой смотрел на два рыжих, совершенно круглых дымовых шара, висевших по обеим сторонам щели. Они не разрастались, не таяли.

«Точно столбы у ворот», – мелькнула у него мысль.

Головная четверка «илов» застыла без маневра. Секунды тянулись медленно. Боевой курс! Омельченко прошел между двух рыжих шаров, и вдруг блеснула яркая, ослепляющая молния. Самолет Омельченко взорвался. И в тот же момент вся щель мгновенно стала белой от дыма зенитных разрывов.

– Ловушка… – с болью выдохнул Гарин и быстро скомандовал:

– Горбатые, довернуть вправо! Усилить маневр! Коридор пристрелян!

– Я – Черенков, понял вас! – донесся из эфира голос, и тотчас же последовал короткий властный приказ: – Колонна, слушай мою команду. Я – Черенков, атакую цель! За мной!..

Штурмовики свалились на левое крыло и с воем понеслись вниз. Земля застонала от фугасных бомб. Снаряды и эрэсы рассекали дымный воздух. Самолеты шли на цель все ниже и ниже. Навстречу им тянулись зловещие трассы от «эрликонов». Пыль, брошенная вверх на триста метров, поглотила машины. А голос Черенка спокойно и твердо звучал в мембранах шлемофонов:

– Еще заход, гвардейцы. Отомстим за капитана Омельченко. Атакую! За мной!

И снова штурмовики понеслись к земле. Смутно мелькали зигзаги окопов, земля кружилась, вертелась.

Сбоку от колонны, переворачиваясь с крыла на крыло, проносились на встречных курсах несколько пар «илов». Они летели обособленно, без прикрытия истребителей. Это охотники за зенитками. Их задача: обнаруживать и уничтожать зенитные орудия противника в то время, когда колонна будет «обрабатывать» цели. В числе охотников были Оленин и Зандаров. Летчики пикировали быстро и коротко: очередь из пушек – вывод, выстрел эрэсом – вывод, бомба – вывод. Оленин вошел в азарт боя. Он так увлекся «охотой», что временами забывал следить за воздухом. Вдруг в телефонах тревожный сигнал бортстрелка, предупреждавшего об опасности. Летчик моментально переключил переговорный аппарат на него. – Четыре «месса» сзади, – доложил стрелок.

– Есть сзади! – коротко ответил Оленин и, сбросив последнюю бомбу, крикнул: – Зандаров, ко мне!

– «Та-та-та-та-та-та…», – застучал пулемет бортстрелка. Зандаров развернул свою машину навстречу Оленину, но к его хвосту уже прилип «мессершмитт». Оленин в спешке, не целясь, пустил по нему трассу. Немец исчез. И тут же вместо него появился другой. Оленин нажал гашетки, огрызнулся из пушек. «Почему не стреляет стрелок Зандарова?» – подумал он и в ту же секунду услышал в наушниках голос Зандарова.

– Леня, прикрывай хвост! Пулемет заело…

Атаки немцев участились. Оленин еле успевал маневрировать и отбивать их от машины товарища. В короткие промежутки между атаками штурмовики старались прижаться поближе к передовой, чтобы подвести противника под огонь своих зениток. Но те разгадали их намерение и не давали передохнуть. Пулемет стрелка Зандарова по-прежнему не действовал. Оленин попытался вызвать на помощь «лавочкиных», но в эфире творился такой ералаш, работало одновременно столько передатчиков, что его слабый голос потерялся в этом хаосе. Побитый хвост «ила» Зандарова висел клочьями. Оленин, как только мог, прикрывал его своей боеспособной машиной. Он волчком вертелся в воздухе. Сейчас, как никогда, пригодился его талант истребителя. От крутых виражей, скольжений и разворотов земля кружилась в глазах граммофонной пластинкой.

– Меньше скорость! – закричал в телефон стрелок. Летчик резко убрал газ. Резанула длинная очередь, а за ней возглас досады: «Эх, промазал!». И в тот же миг впереди Оленина пропало небо! «Мессершмитт», не заметив сделанного «илом» маневра скоростью, выскочил по инерции вперед и оказался так близко, что Оленин ясно увидел фигуру немецкого летчика, откинувшегося на бронеспинку, и черный меч, нарисованный на фюзеляже его машины.

«Таран», – молнией пронеслась мысль. Пальцы инстинктивно впились в гашетки, застрочили пушки. Зажмурив глаза, Оленин съежился в ожидании удара. Но… удара не последовало. Прошла секунда, и на месте немецкого самолета повисло распухающее дымное пятно. «Ил», вздрогнув, пронесся сквозь него.

– Есть! – в восторге крикнул Оленин, бросаясь на выручку к Зандарову, которого снова атаковали. Стрелок Зандарова, так и не исправив пулемета, плача от ярости, палил по «мессершмиттам» из ракетницы.

– Зандар! Держись, прикрою! – закричал Оленин. Но вместо ответа Зандарова услышал голос своего стрелка:

– Патроны все…

Оленин чертыхнулся. Пулемет замолчал. Положение стало критическим. Правда, еще можно было попытаться уйти с маневром на малой высоте, но закон боя не позволял сделать этого, когда товарищ находился в опасности. «Сам погибай, но товарища выручай». И Оленин стал выручать. Машиной, телом своим он закрывал Зандарова от вражеских снарядов. С потерей высоты маневр – все более и более затруднялся. К огню «мессершмиттов» сверху прибавился огонь «эрликонов» с земли. Плоскости Оленинской машины вздрагивали. Меткая очередь «мессершмнтта» рванула по хвосту. Руль поворота заклинило. Еще очередь – и машина Оленина, потеряв управление, держалась только на форсированном моторе. Это была уже не боевая машина, а беспомощная мишень. Но вот наконец передний край. Свои. Залп зениток отогнал немцев. «Охотники» пересекли передовую.

– Зандар, лети домой. Я пошел на вынужденную, – крикнул Оленин…

Зандаров отвалил от него, поворачивая вслед за другими «илами». Оленин все больше терял высоту. Он всем телом налегал на ручку, но рулей «не хватало». Цепляясь крыльями за верхушки деревьев у железнодорожного полотна, самолет, казалось, не летел, а полз по ним. Так прошло несколько мгновений. Впереди показалось ровное поле. Штурмовик, не выпуская шасси, плюхнулся на него брюхом. Заскрежетав о землю исковерканным винтом, машина замерла.

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая