Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/142
• Следующая

Оскорблением традиций было, еще раз повторимся, изображение диктатора на монетах и исчезновение с них аббревиатуры сената. До Цезаря на монетах изображались только боги. А кроме того, и высшие командные должности стали замещаться не пойми кем по воле правителя, а это было всегда привилегией высшего сословия. Таким образом, руководство государством становилось личным делом одного человека, который ставил сомнительные заслуги так называемых новых людей выше знатного происхождения. Сенат наполнился безвестными выскочками из провинций (одних италийцев в высшем органе государства было четыреста человек), центурионами и даже рядовыми из победоносной армии Цезаря.

Помимо того что для всех аристократов такой образ политической жизни был неприемлем, у каждого из заговорщиков были и личные обиды на ту или иную несправедливость, учиненную диктатором.

Давайте теперь познакомимся с теми, кто принял участие в заговоре. Светоний говорит о шестидесяти персонажах, некоторые источники говорят о восьмидесяти. Проверить это сейчас практически невозможно, поэтому остается только верить или не верить этим цифрам, но что доподлинно известно – убивали Цезаря двадцать четыре человека.

Кто они? Исследователям удалось выяснить имена двадцати из них. Давайте их назовем и узнаем личные мотивы каждого.

Прежде всего Брут и Кассий, главные организаторы. Марк Юний Брут был сыном Сервилии, любовницы Цезаря, и многие древние историки полагают, что Брут был сыном Гая Юлия от этой любовной связи. Выдвигаются такие аргументы: с чего бы, мол, Цезарю так сильно заботиться о стареющей женщине, делать ей дорогие подарки и устраивать выгодные сделки? А после битвы при Фарсале, зная, что Брут находится в стане врагов, приказал сразу же его отыскать и, по воспоминаниям очевидцев, очень рад был и счастлив, что Брут остался в живых после этого сражения. И еще одно важное доказательство: в момент нападения заговорщиков Цезарь пытался защищаться, то когда увидел среди них Брута, то воскликнул: «И ты, дитя мое!?», лег на пол и укрылся тогой. То есть это воспринимается не как иносказание, а признание диктатором Брута собственным сыном.

И еще одно обстоятельство говорит в пользу этой версии. Прощенный Цезарем помпеянец Кассий получил должность претора по делам иноземцев, а такой же помпеянец Брут стал городским претором, а эта должность была рангом повыше. Между ними по этому поводу разгорелась вражда. Глядя на это в свете мартовских ид, некоторые полагают, что эта склока по поводу того, кто из них более достоин более высокой должности, была розыгрышем, инсценировкой, дабы диктатор не подумал, что они в одной упряжке. Но это всего лишь предположение.

Поэтому, полагали древние историки, Цезарь и благоволил Бруту, потому что был ему отцом. Так это или не так, не знали даже его современники, во всяком случае, явных свидетельств «за» или «против» не находится, поэтому и нам незачем ломать голову над этим, хоть и весьма важным фактом. Можно просто допустить, что Цезарь был расположен к сыну некогда любимой женщины из личных симпатий. Все может быть.

Брут был в чем-то схож с Катоном. Ходил по Городу небрежно одетым и непричесанным и был так же жестко ориентирован на республиканские ценности. То, что ему приходилось служить Цезарю и жить с ним в одном – не республиканском – государстве, наполняло его неизбывной горечью протеста. Эти чувства подогревало в нем и то, что он был потомком высокочтимого знаменитого Брута, изгнавшего в пятьсот десятом году из Рима царя и установившего республику.

О том, как это случилось и какие к тому были поводы, мы сейчас и расскажем, ориентируясь на Тита Ливия. Возможно, это и легенда. И в ней, как и во всякой трагической истории, замешана женщина. Крылатая французская фраза «ищите женщину» здесь не окажется лишней.

Как-то во время осады города Ардеи знатные римляне за чашей вина заговорили о своих женах, и каждый расхваливал свою. Дальний родственник царя Люций Тарквиний Коллатин предложил всем вместе наведаться в Рим и посмотреть, чем же занимаются их жены, когда мужей нет дома. Так и поступили. Своих женщин, а среди них были и царские невестки, они застали пирующими с подругами. А когда они приехали в сабинский городок Коллацию, где находился дом Коллатина, застали его жену Лукрецию, как и подобает добропорядочной матроне, за пряжей шерсти в окружении служанок. Старший сын царя Секст Тарквиний глаз не мог оторвать от красавицы, и через неделю без ведома ее мужа вновь приехал в Коллацию. Лукреция его встретила как почетного гостя и, как в сказке, напоила, накормила и спать уложила. А он среди ночи явился к ней в спальню и, угрожая обнаженным мечом, изнасиловал ее. Когда он утром уехал, Лукреция послала гонцов за мужем и отцом, а когда они в сопровождении друзей приехали, все им рассказала и тут же ножом, спрятанным под платьем, нанесла себе смертельную рану в сердце.

Свидетелем этого был и Люций Юний Брут, племянник царя Тарквиния. Он вместе с друзьями и родственниками, возмущенный таким поступком царского сына, вынес тело целомудренной женщины на площадь и призвал горожан к восстанию против царя. Народ двинулся в Рим, где возмущенные римляне поддержали Брута и Коллатина, которые после изгнания царя были избраны первыми консулами. Таким образом, Рим превратился в республику.

Марк Юний Брут, потомок учредителя республики, по матери принадлежал к роду Сервилия Агалы, известного тем, что убил богатого плебея Спурия Мелия за попытку восстановить монархию в четыреста тридцать девятом году.

И все же он вряд ли оказался бы в числе заговорщиков только по мотивам своих умонастроений и ревнивой обиды по отношению к любовнику своей матери, о чем тот не постеснялся признаться публично в «Анти-Катоне». А если до него доходили слухи, а это вполне можно предположить, о том, кто его настоящий отец, то наверняка испытывал и комплекс бастарда.

Главным зачинщиком и организатором всего этого дела был, вне всякого сомнения, Гай Кассий Лонгин. Он был талантливым военачальником, и известность к нему пришла после поражения армии Красса при Каррах. Кассий сумел выбраться живым из этой страшной мясорубки и возглавил оборону Сирии от парфянского нашествия, а затем нанес парфянам и серьезное поражение в битве под Антиохией в пятьдесят первом году. Подавил он и вспыхнувший в Иудее очередной мятеж. По возвращении в Рим Кассий избирается народным трибуном и становится ревностным помпеянцем. А его флотоводческий талант сослужил ему славу победителя в морской войне при Мессане и Вибоне в сорок восьмом году.

Как и все генералы, он считал себя не хуже других прославленных полководцев, и в этом был схож с Лабиеном, переметнувшимся к Помпею едва ли из республиканских убеждений, а скорее из ревности к военной славе Цезаря.

Итак, Кассий все это, вероятней всего, и задумал. И тут самое время взять в руки Аппиана и почти слово в слово пересказать тот диалог, что состоялся у Брута с Кассием в начале, наверное, сорок четвертого года. Он очень красноречиво характеризует Кассия как искусителя. Беседа эта проводится Аппианом со сценической интонацией, поэтому не будет ее менять и изобразим, как в пьесе.

«КАССИЙ (положив руку на плечо Брута). Что мы будем делать в сенате, если льстецы Цезаря внесут предложение объявить его царем?

БРУТ. Я постараюсь в этот день там отсутствовать.

КАССИЙ. А что мы сделаем, славный Брут, если нас туда позовут в качестве преторов?

БРУТ. Я буду защищать отечество до своей смерти.

КАССИЙ (обнимая Брута) Кто из знатных при подобном образе мыслей не присоединится к тебе? Кто, полагаешь ты, исписывает твое судейское кресло тайно надписями: ремесленники, лавочники или же те из благородных римлян, которые от других своих преторов требуют зрелищ, конских бегов и состязаний зверей, а от тебя – свою свободу как дело, завещанное тебе и твоим предком?»

Последняя фраза как нельзя более точно определяет намерение Кассия использовать Брута как знамя, вокруг которого можно собрать тех, кто обижен тираном и хочет восстановления республики.

• Предыдущая
• 50/142
• Следующая