Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/142
• Следующая

А в Риме тем временем свирепствовал Цинна, ставший после смерти Мария в восемьдесят шестом году очередным диктатором от популяров и, стало быть, главным политическим противником Суллы. Метелла, жена полководца, с трудом вырвалась из столицы к мужу и умоляла его вернуться в Рим, чтобы навести там порядок. Сулла встал перед выбором: добить Митридата или заключить с ним перемирие, чтобы освободить руки для борьбы с Цинной, собиравшим уже флот и войска для гражданской войны с победителем Митридата.

Переговоры о мире полководец вел с Архелаем, который предложил ему от имени царя деньги и флот для борьбы с внутренними врагами в обмен на то, что римляне уйдут из Азии и Понта. Сулла же предложил Архелаю самому добить Митридата и «воцариться вместо него», но грек гордо заявил, что он не предатель. Сулла ему на это сказал вот что:

«Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царя-варвара, не соглашаешься на постыдное дело ради таких великих благ, а со мною, Суллой, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве. Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от стадвадцатитысячного войска, два дня прятался в охроменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей!»

После этой грозной речи Архелай прекратил торговаться и принял условия Суллы, вполне умеренные: вернуться к довоенным границам и выплатить контрибуцию в размере двух тысяч талантов, а также передать римлянам семьдесят обшитых медью кораблей.

Митридат тем не менее не был готов к таким условиям и прислал послов, сказавших, что царь не хочет давать флот и не согласен отдавать Пафлагонию.

«Что вы говорите? – отвечал в гневе Сулла. – Митридат притязает на Пафлагонию и спорит о флоте? А я-то думал, что он мне в ноги поклонится, если я оставлю ему правую руку, которою он погубил стольких римлян? Но погодите, скоро я переправлюсь в Азию, и тогда он заговорит по-другому, а то сидит в Пергаме и отдает последние распоряжения в войне, которой и в глаза не видал!»

После этого победоносный полководец встретился с самим Митридатом, и мирный договор был подписан на условиях Суллы.

Конечно, следовало бы продолжить войну и добить заносчивого пергамского владыку, но в этом случае пришлось бы вести войну на два фронта: с ним и легатом Фимбрией, а это измотанным войскам Суллы было бы не под силу.

Впрочем, он боялся напрасно: едва войска победоносного и овеянного славой Суллы подошли к легионам Фимбрии, солдаты его стали перебегать к Сулле, не намереваясь проливать кровь за демократов.

Затем Сулла во главе сорокатысячного войска двинулся в Италию. В Брундизии он высадился весной восемьдесят третьего года. Победа под стенами Рима далась с большим трудом. В решительный момент битвы Сулла снял с груди золотую статуэтку Аполлона из Дельф и в молитве попросил у Бога помощи. Вероятно, Аполлон и вправду благоволил к полководцу, если даже после ограбления своего святилища все же осенил «счастливца» викторией.

Войдя в Рим, Сулла тотчас же собрал сенат в храме Беллоны, а неподалеку в это время его солдаты добивали уцелевших противников. Когда сенаторов стали беспокоить крики убиваемых, Сулла попросил их «слушать его внимательно, а не отвлекаться на вопли кучки негодяев, которым по его приказу дают урок».

Но это было лишь начало. Он стал казнить не только своих политических противников, но и личных врагов. Казням не было конца, и тогда кто-то попросил диктатора избавить римлян от неизвестности. Пусть скажет открыто, кто ему неугоден. Тогда он составил списки, вошедшие в историю, как проскрипционные. Конечно, многие поплатились жизнью лишь за свое богатство. Сулла лишал гражданских прав и прав на имущество также и наследников, и Плутарх называет это вопиющей несправедливостью. Историк размышляет и о причинах жестокости Суллы, объясняя ее скрытыми пороками и переменчивым характером диктатора.

Действительно, есть тут некая загадка. Ведь Сулла был по тем временам человеком просвещенным – знал и любил греческую литературу и философию, окружал себя поэтами, художниками, актерами, благоволил к театру, был в полном смысле обаятельным и душевным человеком с большим чувством юмора. Думается, знаменитые его проскрипции служили не только утолению мести, но были также трезвым расчетом диктатора, что он уничтожает зерна грядущих и возможных смут, то есть тем самым укрепляет порядок в государстве.

Это, надо сказать, не ново, так поступали и будут поступать тираны во все времена, сохраняя установленный жестокий режим на долгие годы, полагая, что репрессии и страх – испытанное и безотказное средство от смут и потрясений в государстве.

Однако развитие демократии в современном мире доказывает и обратное: свободное и бесцензурное волеизъявление граждан дает подобный же эффект. Устное и печатное публичное слово служит лучшим громоотводом, нежели тайное шептание по углам. Современным властителям легче и проще разрешать, нежели запрещать, и в этом есть своя мудрость: люди свободны в своих мнениях до границ закона, который и карает.

Что касается Суллы, он, установив личную диктатуру без ограничения в сроке, сам же в конце концов и отказался от власти и уехал в свое загородное поместье. Мы не будем здесь доискиваться причин, побудивших диктатора так поступить, хотя внешне такой поступок кажется жертвой во имя сохранения республики и ее институтов. Однако идея единодержавной власти, ярко проиллюстрированная Суллой, оказалась весьма заразительной для целой череды последующих древнеримских властолюбцев, в том числе для Помпея и Цезаря.

Вот в такое смутное время протекала юность нашего героя. О детстве его, к сожалению, известно мало. По странному совпадению, начало жизнеописания Цезаря как у Плутарха, так и у Светония, основных его биографов, не сохранилось.

Гай Юлий Цезарь родился тринадцатого июля сотого года до Рождества Христова (некоторые исследователи датируют рождение Цезаря сто первым или даже сто вторым годом) в патрицианской семье, ведущей свою родословную от Аскания-Юла, сына легендарного троянского героя Энея. А месяц тогда назывался еще квинтилием, июлем он стал в честь нашего героя в сорок четвертом, последнем году его жизни. Об отце Цезаря известно мало. Как и все аристократы, он двигался по служебной лестнице, пока не получил звания претора в девяносто втором году. Преторы в Риме занимались в основном судопроизводством, а по окончании срока службы получали в управление какую-либо провинцию, где в звании пропретора имели всю полноту как гражданской, так и военной власти. Так отец Цезаря оказался наместником Азии. После этого он мог бы добиваться высшей в государстве консульской должности, но внезапно скончался в Пизах, когда его сыну было пятнадцать лет.

Поэтому воспитанием мальчика занималась его мать Аврелия, женщина образованная, умная и обладающая крепким характером. Она сумела привить сыну любовь к наукам и литературе, а также строго следила за его нравственностью. Одним из учителей Цезаря называют грамматика Марка Антония Гнифона, одаренного педагога, хорошо знавшего латинский и греческий языки, причем он ценил в литературе простоту и ясность, что хорошо и усвоил наш герой, если судить по его сохранившимся сочинениям. Мальчик Гай оказался способным учеником. Ему легко давались языки и науки, и он легко читал в подлинниках Гомера, Еврипида, Софокла, Эсхила, с интересом знакомился с историей Рима по поэме Квинта Энния «Анналы». Особый интерес у мальчика вызывали жизнеописания великих людей древности и мифология. Неудивительно, что одним из его первых сочинений в юности стала «Похвала Геркулесу». В программу обучения римских детей из высшего общества входили также философия, юриспруденция, точные науки и ораторское искусство.

Наверняка мальчик видел у себя дома или в гостях и старика Мария, ведь сестра отца была его женой. Вероятно, слышал его рассказы о знаменитых сражениях и политических интригах либо рассуждения о доблести и славе предков и об испорченности современных нравов – излюбленные темы для стариков. Конечно же, мальчишка Гай гордился своим великим родственником, давал себе клятву, что станет таким же отважным и бесстрашным воином, старался ему подражать. Что касается воли и стойкости духа, то Марий вполне мог служить прекрасным образцом – древние авторы описывают, как он, страдая расширением вен, перенес хирургическую операцию на ноге без всяких обезболивающих средств, не проронив ни звука, не сделав лишнего движения и не изменившись в лице; или, будучи уже грузным семидесятилетним подагриком и ревматиком, ни в чем не давал себе поблажки и вместе с молодыми воинами ежедневно занимался на Марсовом поле строевой подготовкой.

• Предыдущая
• 5/142
• Следующая