Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/142
• Следующая

Словом, он оказался справедливым и мягким правителем, чем снискал себе любовь. Не обошлось, правда, и без войны, чего Цицерон побаивался. Но парфяне, собиравшиеся было напасть на Киликию, этого не сделали, а усмирение бунтующих горных племен он поручил своему брату Квинту, который служил до этого у Цезаря в Галлии, где и поднабрался военного опыта. За эту победу Цицерон был провозглашен императором и, таким образом, получил право на триумф.

Тем временем пятидесятивосьмилетний Помпей женился на молоденькой Корнелии, вдове сына Красса, погибшего в Месопотамии, дочери Метелла Сципиона. Она была образованной, прекрасно музицировала и была, как пишет Плутарх, «лишена несносного тщеславия». Помпей справил пышную свадьбу и, видимо, был счастлив с молодой женой, годившейся ему в дочери.

Народ по этому поводу брюзжал, что консулу в такое трудное время доверили единолично управлять государством, а он вздумал жениться и сибаритствует в банях; недовольны были и тем, что Помпей стал переделывать римскую конституцию под себя и выгораживать своих новых родичей. Дело в том, что его тесть оказался замешанным в чем-то неблаговидном, однако Помпей уговорил судей не возбуждать процесса; более того, за пять месяцев до окончания своего консульского срока он взял Сципиона себе в сотоварищи, то есть его избрали вторым консулом. Не только на улицах, но и в стенах сената стали возникать разговоры о чрезмерной власти Помпея. Этим воспользовались цезарианцы и выступили с рядом предложений, суть которых сводилась к тому, чтобы оба – Помпей и Цезарь – были уравнены в правах. Предлагалось разоружиться обоим либо дать Цезарю, как и Помпею, новое пятилетнее наместничество в Галлии, тем самым как бы продолжить состояние холодной войны или статус-кво, бывшее до гибели Красса.

Помпей об этом и слышать не хотел. Всеми своими действиями он показывал, что Цезаря не боится, более того, считает его ничтожеством, с которым ему, Помпею Великому, стыдно и тягаться. Когда ему говорили, что у него нет войска, в то время как у Цезаря за Альпами стоят десять закаленных в боях легионов и лично ему преданных, то он со смехом говорил: «Стоит мне только топнуть ногой в любом месте Италии, так в тот же час из-под земли появится и пешее, и конное войско».

Что давало прославленному полководцу такую уверенность в своих силах? Дело в том, что наместник Сирии Бибул, обеспокоенный возможным вторжением парфян, потребовал подкрепления, и сенат постановил выслать туда два легиона, один из которых должен был дать Помпей, а другой – Цезарь. А так как Помпей в свое время дал Цезарю легион для войны в Галлии, он и потребовал, чтобы этот легион был отправлен на Восток. Таким образом, Цезарь лишался сразу двух легионов. Они были отправлены в Капую для дальнейшей переброски в Сирию, при этом Цезарь от своих щедрот выдал каждому солдату по двести пятьдесят драхм. Офицеры, которые привели эти войска из Галлии, говорили, что армия галльского наместника измотана бесконечными сражениями и очень недовольна своим полководцем, поэтому вряд ли пойдет за Цезарем, случись гражданская война. Некоторые историки полагают, что они так говорили с подачи Помпея, готовившего таким образом почву для открытого военного противостояния; он хотел покончить с Цезарем с помощью оружия, надеясь на свой полководческий талант и испанские легионы; к тому же в Капуе стояли присланные соперником войска, так и не ушедшие в Сирию.

Между тем сторонники Цезаря не прекращали попыток мирным путем в сенате договориться о политическом равноправии Помпея и Цезаря. Больше всех старались народные трибуны Гай Курион и Марк Антоний, огромные долги которых оплатил Цезарь; на его стороне оказался и консул Павел, изменивший, по Плутарху, Помпею за полторы тысячи талантов. О Гае Курионе, одаренном политике, который настолько продуманно и тонко проводил в жизнь линию Цезаря, что казался беспристрастным судьей в деле враждующих соперников, римский историк Веллей Патеркул писал: «Самым деятельным и пламенным поджигателем гражданской войны и всех бедствий, беспрерывно следовавших за нею в продолжение двадцати лет, стал народный трибун Гай Курион – человек знатный, красноречивый, отважный, промотавший свое и чужое имущество и стыд, гениально безнравственный, наделенный даром слова на пагубу республики, не способный никакими средствами, никаким стяжанием утолить свои желания и прихоти».

Не правда ли, как похожа эта характеристика на образ Катилины, данный Саллюстием, и на портрет Клодия в изображении Цицерона. Это к тому, какими людьми окружал себя Цезарь, точнее сказать, – пользовался.

Не менее красноречивый Цицерон был также должен Цезарю солидную сумму в восемьсот тысяч сестерциев, поэтому уговаривал Помпея примириться с Цезарем. В своем письме к другу Титу Помпонию Аттику, датированном десятым числом декабря пятидесятого года, он пишет, что встречался с Помпеем и тот «говорил со мной так, словно в предстоящей войне нет сомнений: никаких оснований для надежды на согласие». Его очень беспокоила эта все более накалявшаяся обстановка. Он прекрасно понимал, что «мы имеем дело с чрезвычайно отважным и вполне подготовленным человеком», причем он не без оснований опасается, что исход «будет в пользу той стороны», имея в виду Цезаря. Об этом он пишет тому же адресату днем раньше. Цицерон долго колеблется: к кому примкнуть? Цезарь также пишет к нему с соблазнительными предложениями и уверяет его в своем миролюбии и надеется «свидеться… и воспользоваться твоим советом, дружеским расположением, авторитетом и всесторонней поддержкой». Это он уже писал весной сорок девятого года, когда двигался на Рим, уже покинутый напуганными помпеянцами. В ответ Цицерон пишет, что готов «как друг мира и каждого из вас и как наиболее способный поддержать, благодаря тебе, согласие между вами и согласие между гражданами». В конце концов Цицерон, следуя своим убеждениям, а не трезвому расчету, выбирает Помпея, которого считает более демократичным и неспособным погубить республику.

Тем временем Куриону удается добиться своего. Его предложение о том, чтобы оба соперника отказались от власти и войск, прошло в сенате, за него проголосовало, вопреки всяким прогнозам, подавляющее большинство, лишь двадцать один голос из четырехсот был против. Когда Курион пришел с этой вестью в народное собрание, его встретили «рукоплесканиями, осыпав венками и цветами».

Однако консул Марцелл заявил, что он не может равнодушно смотреть, как десять легионов переходят Альпы и угрожают мирному отечеству, и принимает единоличное решение благословить на войну того, кто будет сражаться за родину. В сопровождении сенаторов он явился к Помпею и разрешил ему набирать новые легионы для борьбы с Цезарем.

Но дело с набором шло туго, воевать против своих никому не хотелось, и простой народ не понимал, зачем нужна эта война, лучше бы примирились, ведь терпели же они друг друга все последнее десятилетие. Когда Цезарь покинул Галлию и двигался к Риму, у Помпея, кроме присланных Цезарем двух легионов, другого войска практически не было. И когда поклонник Катона, язвительный на язык республиканец Фавоний, посоветовал Помпею топнуть ногой, чтобы у него тут же появилось «пешее и конное войско», Великому пришлось отговариваться несознательностью граждан, не желающих защищать отечество.

Цезарь делает еще одну попытку избежать гражданской войны. Он присылает в сенат письмо, где говорит, что соглашается всего лишь с двумя легионами остаться до консульских выборов наместником лишь Предальпийской, то есть ближней к Италии, Галлии, а Заальпийскую с восемью легионами готов передать очередному наместнику. Цицерон пытается уговорить Помпея согласиться на эти условия (худой мир лучше доброй ссоры), и Великий вроде и готов был согласиться, но не хочет, чтобы Цезарь командовал хоть каким-то войском, пусть даже и двумя легионами.

И тут даже был возможен дальнейший торг, однако господа сенаторы просто на дух не переносили галльского выскочку, заявившего, что никому не удастся спихнуть его с первого места на второе, а тем паче на последнее. Поэтому с подачи консула Лентула Антоний, Курион и еще один сторонник Цезаря Кассий Квинт были изгнаны из курии с угрозами и вынуждены были бежать из Рима в одежде рабов к своему сильному покровителю.

• Предыдущая
• 22/142
• Следующая