Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 48
- Предыдущая
- 48/72
- Следующая
– Я не сам напился, – угрюмо буркнул Алексей. – Меня напоили!
– Напоили? – вскинул брови князь. – Чем, хотелось бы узнать?
– Как это – чем? – изумился наш герой. – Вином, известное дело. Там, на дядюшкином столе, столько бутылок стояло... Некоторые с длинными горлышками, некоторые с короткими, зато пробки у них были длинные, были бутылки прозрачные, были темного стекла. Спервоначалу я налил из одной, початой (должно, дядюшка пил, гостя своего ожидаючи), уж очень жажда меня томила, но выпить так и не успел, ну а потом начались все эти шумы да стуки, я и забыл думать, а что пили мы потом, и не упомню.
– Как это не упомнишь? – рассердился князь, и Алексей понял, что в хозяине заговорил самозабвенный собиратель редкостных напитков, о чем и упоминала княгиня. – Уж небось не вчера родился, не мальчишка, отличаешь портвейн от малаги, лафит от люнеля, херес от бургундского, мальвазию от мартеля, пунш от портера, а бордоское от кваска таможенного!
– Бордоское? – задумчиво повторил Алексей, вспоминая дядюшкин стол. Странно, только теперь почему-то всплыло в голове: когда они с ней садились за стол, той откупоренной бутылки на месте не было. Алексею пришлось открыть новую, благо рядом лежал пробочник, совершенно такой, какой он видел на обеде в каком-то богатом доме и успел заметить, как с ним управлялся опытный лакей. Приметливость его очень пригодилась... Нет, а вот загадка, да: куда делась та бутылка? А наполненный бокал? Или он вино все-таки выпил, да забыл? А бутылку сунул, к примеру, под стол, совершенно безотчетно, ведь мысли были заняты совершенно другим, вернее, другой.
«Они и сейчас бог весть чем заняты», – сердито подумал о себе Алексей, с усилием возвращаясь к беседе с князем:
– Да, вино в той бутылке и впрямь было такое... этакого цвета, бордового. Наверное, бордоское! Бордо! А что это вы еще сказать изволили, какое вино бывает? Квасок таможенный, я не ослышался?
– Ну, я погляжу, ты и впрямь дитя малое, – необидно покачал головой князь. – Квасок таможенный – это шампанское так зовется из-за тех поборов, каким его ввоз облагается на таможне. У нас в России отчего-то одну марку предпочитают —»Вдова Клико», однако на деле французское шампанское добрым десятком названий пощеголять может: «Помери», «Мум», «Моэт и Шандон», «Перрье Жуэ», «Лансон», «Хайдсик», «Боллингер» и прочая, и прочая, и прочая. Англичане отчего-то все больше «Мум» пьют, а сами французы, истинные ценители, предпочитают «Перрье Жуэ».
– Матушка Пресвятая Богородица! – с уважением пробормотал Алексей. – Как вы только в голове все это держите, сударь? Я одну только наливочку вишневую пробовал, небось и слов-то таких, какие вы сказать изволили, отроду не слыхал!
– Если честно, я тоже предпочитаю вишневочку, – подтвердил князь уничижительный отзыв своей супруги. – Однако собиранием различных напитков увлекаюсь всерьез и запросто могу сказать, что в бутылках длинных обыкновенно налиты вина рейнские, с длинными же пробками – это бордоские. Шампанское очень просто отличить от прочих даже на вид: оно всегда в больших, широкобедрых этаких бутылях, головка в серебряной либо золотой фольге. Само собой, вина можно в графинчики перелить, но я даже с завязанными глазами с одного глотка отличу «Шато д'Икем» от «Шато Лафит», «Барсак» от «Грюо-ла-розе», «Редерер» от «Моэта», а «Штернберг-кабинет» от них от всех, вместе взятых. Однако что это я? – с усмешкой прервал сам себя Василий Львович. – Уселся на любимого конька и погоняю, и погоняю, а ты меня не остановишь. А между тем речь не о моих винных погребах, а о твоей судьбе идет. Вот ты дважды обмолвился: напоили-де меня, мы-де потом что-то пили, не упомню... Стало быть, ты не один в доме Талызина был?
– Не один, – чуть слышно, с превеликим трудом и не сразу выдавил из себя Алексей.
– А с кем?
Воспоследовало молчание.
– Ты, брат, не дури, понял? – Голос князя построжал. – Я ж не из пустого любопытства выспрашиваю, мне, чтоб помочь тебе, все досконально знать надобно. Был кто-то с тобой? Был. И кто же это?
Вот тут наш герой лег-таки ничком. И потому, что колени заныли от долгого на них стояния, да и душа заныла. Стоило только представить, что надобно наконец кому-то поведать о ней, как тошно было на свет божий глядеть, хотя вроде бы куда уж тошнее-то? Пустить на распыл драгоценные и мучительные воспоминания казалось совершенно невозможно, однако обойтись без этого было нельзя. Иначе не заслужить полного доверия князя. А это означает – не смочь перейти дорожку отцам иезуитам, не заградить путь черной туче с длинными щупальцами, которая шепчет, шелестит, бормочет про ад, в который она норовит утянуть Отечество. Значит, надо пожертвовать и воспоминаниями о ней...
Тут пришла на ум Алексею одна страшная семейная история – не столь давняя, между прочим, пугачевских времен. Вслух, открыто об сем никогда не говорили, отголоски события вспоминались в людской да в буфетной, где-то там Алешка все это подслушал. Речь шла о первой жене отца его, и сначала Алеша никак не мог поверить, что у батюшки была еще жена, кроме покойной матушки, и даже сын был... Он потребовал к ответу тетеньку Марью Пантелеевну, и та после долгих огрызаний и умолчаний наконец нехотя рассказала племяннику, как отец его в молодых годах со всей семьей отправился в Арзамас, чтобы навестить женину родню, и был там захвачен передовыми отрядами пугачевскими, которыми командовал Илья Аристов. Бывший приказчик, этот мстительный человек обладал довольно-таки изощренным умом, за что его и ценил Емельян Пугачев. Да и государыня считала Аристова одним из опаснейших пособников фальшивого императора Петра Федоровича. Оказавшись в плену, Сергей Уланов умудрился послать одного из своих преданных слуг (не все слепо кинулись под крыло самозваного царя, многие сохранили верность господам!) в расположение войск генерала Михельсона. В эту пору войска смыкали окружение, и Аристов не мог придумать, как из него выйти. Задуман был лихой план: Уланов выводит из окружения Аристова и самых близких ему мятежников под видом своих собственных крестьян, которых он хочет перевести из арзамасской вотчины в нижегородскую. Взамен Аристов должен был поклясться, что ни один волосок не упадет более с головы ни одного дворянина, барина, помещика ни в Арзамасе, ни в его окрестностях. Разумеется, Уланов предполагал навести бунтовщиков прямиком на засаду, и Михельсон согласился с этим рискованным планом. Аристов вроде бы поверил Уланову, согласился с его планом (земля уже дымилась под ногами разбойников), однако в последнюю минуту, уже перед выходом отряда, выдвинул условие: семья проводника должна отправиться вместе с ними. И Уланов принужден был согласиться, потому что иначе вся тщательно задуманная операция сорвалась бы. Отряд выступил в поход, однако Сергей Уланов недооценил хитрости и подозрительности Аристова. Тот выслал вперед лазутчиков, которые очень скоро натолкнулись на передовые отряды Михельсона и поняли, что прямиком следуют к гибели. Когда это известие донесли до Аристова, первым его побуждением было снести голову обманщику Уланову, однако он сдержал себя... для того, чтобы убить на его глазах жену и сына. Потом досталось саблей и Уланову, однако он был подобран тем же преданным слугой и только чудом выжил, хотя и не хотел жить. Кстати сказать, отряд Аристова был все-таки настигнут правительственными войсками и разгромлен, так что жертва Уланова все же не пропала даром. Но это мало облегчило его душу. С тех пор он вел существование уединенное, угрюмое и, женившись на старости лет на барышне Талызиной, сделал последнюю отчаянную попытку обрести семейное счастье. Не Алексею судить, удалось ли отцу стать счастливым. Едва ли! Над ним, конечно, всю жизнь довлели чудовищные воспоминания о том, как он сам, своими, можно сказать, руками перерезал горло любимой жене и сыну. Во имя долга, во имя чести, во имя Отечества.
Не странно ли, что второй сын его, Алексей, тоже вынужден в чем-то повторить судьбу отца? Конечно, по сравнению с жертвой Уланова-старшего дань младшего Уланова на алтарь Отечества – так, мелочь, нуль без палочки, всего лишь безымянное воспоминание, но господи боже ж ты мой, как болело, как ныло его сердце в тот миг, когда он с усилием разомкнул пересохшие уста и выдавил:
- Предыдущая
- 48/72
- Следующая
