Песнь о Лии - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 12

• Предыдущая
• 12/17
• Следующая

— Ах Роб. Пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Я не о тебе. Я обо всех нас. По сравнению с ними что есть у нас?

— Не понимаю, о чем ты, Лия.

Внезапно мне захотелось плакать. И кричать. Я подавил оба желания и постарался говорить спокойно. Но в душе у меня не было покоя.

— Скажи, Роб, ты любишь меня?

Опять. Сомневается.

— Да!

Зло. С вызовом.

— А что такое любовь? — спросила она.

— Ты же знаешь, что это такое, — сказал я. — Черт возьми, Лия, подумай! Вспомни все, что у нас было, все, что мы делили пополам. Это и есть любовь, Лия. Вот любовь. Нам повезло, помнишь, ты сама это сказала. У Обыкновенных — «лишь только голос и прикосновение, и снова — темнота». Они не способны пробиться друг к другу. Они одиноки. Всегда. Пробираются на ощупь. Вновь и вновь пытаются выйти из своей скорлупы и вновь и вновь натыкаются на стены. Но у нас-то все по-другому, мы нашли путь, мы знаем друг друга так, как только могут знать два человеческих существа. Я не скрою от тебя ничего, я поделюсь с тобой всем. Я уже говорил это, и ты знаешь, что это правда, ты можешь прочитать мои мысли. Это и есть любовь, черт возьми. Разве не так?

— Не знаю, — прошептала она, и в голосе ее послышались грусть и недоумение. Беззвучно, даже не всхлипнув, она заплакала. Слезы сбегали по щекам двумя дорожками, а она говорила: — Может быть, это любовь. Если у нас любовь, то что я тогда чувствовала сегодня, к чему прикоснулась, в чем участвовала? Ах, Роб, я тебя тоже люблю. Ты знаешь. Я хочу делить с тобой то, что я прочла в чужих мыслях, и то, что я ощущала при этом. Но я не могу. Между нами стена. Я не могу заставить тебя понять. Я здесь — ты там, мы можем прикоснуться друг к другу, любить друг друга, говорить друг с другом, но мы врозь. Понимаешь? Понимаешь?! Я одна. А сегодня днем я была не одна.

— Ты не одна, черт возьми, — сказал я. — Я с тобой. — Я крепко сжал ее руку. — Чувствуешь? Слышишь? Ты не одна.

Она покачала головой, и слезы хлынули потоком.

Вот видишь, ты не понимаешь! И я никак не могу заставить тебя понять. Ты сказал, что мы знаем друг друга так, как только могут знать два человеческих существа. Ты прав. Но насколько человеческие существа могут познать друг друга? Если они все разделены? Каждый сам по себе в огромной темной пустой Вселенной. Думая, что мы не одиноки, мы лишь обманываем себя, а когда приходит конец — мрачный, сиротский конец, каждый встречает его один, сам, в темноте. Ты здесь, Роб? Откуда мне знать? Ты умрешь со мной, Роб? И мы всегда будем вместе? Ты говоришь, мы счастливее Обыкновенных. Я тоже так говорила. У них «лишь только голос и прикосновенье», да? Сколько раз я это цитировала? А у нас что? Два голоса и прикосновение? Но этого мало. Мне страшно. Мне вдруг стало страшно.

Она всхлипнула. Я безотчетно потянулся к ней, обнял, начал ласкать. Мы легли рядом, и Лия рыдала, прижавшись к моей груди. Я наскоро прочитал ее чувства, я ощутил ее боль, ее внезапное одиночество, ее тоску, подхваченные налетевшим гнетущим страхом. Я гладил ее, ласково проводил рукой по ее телу, снова и снова шептал, что все будет хорошо, что я с ней, что она не одна, но и знал, что этого недостаточно. Между нами вдруг возникла пропасть, черная огромная зияющая бездна. Она все росла и росла, а я не знал, как преодолеть ее. Лия, моя Лия плакала, она нуждалась во мне. А я нуждался в ней, но не мог к ней прорваться.

Потом я понял, что тоже плачу. Мы обнимали друг друга и молча плакали. Так прошел почти целый час. Наконец слезы иссякли.

Лия прижалась ко мне так, что я едва мог дышать, и я крепко-крепко обнял ее.

— Роб, — зашептала она. — Ты сказал… ты сказал, что мы по-настоящему знаем друг друга. Ты все время это говоришь. И еще ты иногда говоришь, что я создана для тебя, что я совершенство.

Я кивнул, я хотел в это верить.

— Да, ты совершенство.

— Нет, — хрипло выдавила она. — Неправда. Я прочитала твои мысли. Я ясно чувствую, как ты перебираешь в уме слова, чтобы составить предложение. Я слышу, как ты ругаешь себя, когда сделаешь глупость. Я вижу воспоминания, некоторые воспоминания, и переживаю их вместе с тобой. Но все это на поверхности, Роб, на самом верху. А за этим большая, большая часть тебя. Полуоформленные мысли, которые я не могу уловить. Чувства, которым я не могу дать названия. Подавленные страсти и воспоминания, забытые и тобой самим. Порой мне удается добраться туда. Порой. Если я сражаюсь по-настоящему, если я сражаюсь до изнеможения. Но когда я оказываюсь там, я вижу… я вижу, что за этим еще слой. И еще, и еще, и дальше, та дальше, и глубже, и глубже. Я не могу туда пробиться, Роб, а это часть тебя. Я тебя не знаю. Я не могу тебя знать. Даже ты себя не знаешь. А я… меня ты знаешь? Нет. Даже меньше, чем себя. Ты знаешь то, что я тебе говорю. Может, я говорю правду, а может — и нет. Ты читаешь мои мимолетные чувства: боль от ушиба, вспышку досады, наслаждение, когда ты со мной в постели. Это значит, что ты меня знаешь? В моей душе тоже есть ступеньки, много ступенек. Есть то, о чем я и сама не знаю. А ты знаешь? Откуда, Роб, откуда?

Она снова покачала головой — так забавно, она всегда так делала, когда душа в замешательстве.

— И ты говорить, что я совершенство и ты любишь меня? Я создана для тебя? Да? Я читаю твои мысли, Роб. Я знаю, когда ты хочешь, чтобы я была сексуальной, — и становлюсь сексуальной. Я чувствую, что тебе нравится, и стараюсь понравиться тебе. Я знаю, когда ты хочешь, чтоб я была серьезной, а когда надо пошутить. Я также знаю, как надо шутить. Никогда не язвить — ты не любишь, чтобы задевали тебя или других. Ты смеешься не над людьми, а вместе с ними, а я смеюсь вместе с тобой и люблю тебя за твою доброту. Я знаю, когда ты хочешь, чтоб я говорила, а когда лучше помолчать. Я знаю, когда ты хочешь, чтоб и душа твоей гордой тигрицей, твоим темноволосым телепатом, а когда — маленькой девочкой, ищущей защиты в твоих объятиях. И все это я, Роб — потому что ты хочешь, чтобы я была такой, потому что я люблю тебя, потому что я чувствую радость в твоей душе всякий раз, как угадываю твое желание. Я никогда не ставила своей целью угождать тебе, но так уж получилось. А я и не противилась, да и сейчас не противлюсь. В основном я даже не сознавала, что подлаживаюсь. Ты делаешь то же самое. Я прочитала это в твоих мыслях. Только ты не можешь читать так, как я, и иногда ошибаешься: ты остришь, когда мне нужно молчаливое понимание, или изображаешь супермена, а я хочу приласкать тебя, как ребенка. Но иногда ты угадываешь. И ты стараешься, ты всегда стараешься.

Но разве это настоящий ты? Разве это настоящая я? Что, если бы я перестала быть совершенством, а стала собой со всеми присущими мне недостатками, с чертами, которые тебе не нравятся?

Любил бы ты меня тогда? Не знаю. А Густаффсон любил бы, и Каменц тоже. Я знаю это, Роб. Я видела. Я знаю их. Все преграды… исчезали. Я знаю их, и если и вернусь к ним, я буду с ними более близка, чем с тобой. И я думаю, что они тоже знают меня настоящую, всю. И любят меня такой, какая я есть. Понимаешь? Ты понимаешь?

Понимал ли я? Не знаю. Я смутился. Любил бы я Лию, если она была «настоящая»? Но какая она «настоящая»? Насколько она отличается от той, которую и знаю? Я думал, что люблю Лию и всегда буду любить, но что, если настоящая Лия не похожа на мою? Кого я люблю? Странное, отвлеченное представление о человеческом существе или тело, душа и голос, которые я называл Лией? Я не знал. Я не знал, какая Лия и какой я и что все это значит. И я испугался. Может, я не сумел почувствовать сегодня того, что почувствовала она. Но я знал, что она тогда чувствовала. Я был одинок, я нуждался в ком-нибудь.

— Лия, — позвал я. — Лия, давай попробуем. Не надо отчаиваться. Мы может достучаться друг до друга. Мы знаем путь, наш путь. Мы уже делали так. Иди сюда, Лия, иди со мной, иди ко мне.

Я говорил и раздевал ее, она подняла руки и стала мне помогать. Когда мы сняли все, я стал медленно поглаживать ее тело, а она мое. Наши мысли и души потянулись друг к другу. Встретились и слились, как никогда. Я чувствовал, как Лия ворошит мои мысли. Проникает все дальше и дальше. Глубже и глубже. Я раскрылся перед ней, я покорился, я отдал ей все, что мог вспомнить, все свои мелкие, пустячные тайны, которые раньше скрывал или пытался скрыть, все свои победы и поражения, все свое ликование, всю свою боль, все обиды, мной нанесенные, и все обиды, нанесенные мне, все мои пролитые слезы и весь мой подспудный страх, все побежденные предрассудки и вовремя преодоленное тщеславие, все мои глупые детские грехи. Все. До конца. Я ничего не спрятал. Ничего не утаил. Я полностью доверился ей, Лии, моей Лии. Пусть она узнает меня.

• Предыдущая
• 12/17
• Следующая