Хранители - Кристофер Джон - Страница 1

• 1/26
• Следующая

Публичная библиотека затерялась на тихой мрачной улице против парка и примыкала к ветхим строениям, некогда принадлежавшим муниципалитету, а ныне отданным под склад. Почти таким же древним было и здание библиотеки – чудом державшаяся табличка сообщала об официальной церемонии открытия в 1978 году. Бетонные стены – прежде белые, а теперь грязно-серые, с черными прожилками, рассекали глубокие трещины.

Внутри царило то же запустение. Не было даже привычных люмосфер – в это тусклое апрельское утро полумрак в зале рассеивали допотопные флуоресцентные трубки. Лампы жужжали и гудели; одна погасла, другая судорожно вспыхивала и мигала. Библиотекарь за конторкой, казалось, не обращал на это никакого внимания. Он был высок, крутолоб, сутулился и непрестанно теребил обвисшие седые усы. Замкнутый и немногословный, с посетителями библиотеки он заговаривал лишь тогда, если без этого никак нельзя было обойтись. Однажды, пару лет назад, спустя несколько месяцев после смерти матери Роба, он неожиданно разоткровенничался с мальчиком. В библиотеку Роба привела мать, а потом он уже приходил один. Библиотекарь стал рассказывать, как пришел сюда пятьдесят лет назад после окончания школы. Тогда в библиотеке работало шесть человек и собирались даже расширить штат, переехать в новое просторное здание. Но проекты так и остались на бумаге, с тех пор прошло уже сорок лет, и теперь он все делает один. Он давно на пенсии, но не уходит, потому что не может расстаться с любимой работой. Мэр грозился закрыть библиотеку и сломать здание, а жизнь, тем временем, шла своим чередом.

О том, что нынче совсем перестали читать, он говорил с грустью и возмущением. В дни его юности не было головидения. Правда, тогда были телевизоры, но люди, по крайней мере, читали. Да и люди были другие – более самобытные, любознательные. А сейчас… Роб остался единственным читателем младше пятидесяти лет.

Старик смотрел на Роба с такой отчаянной надеждой, что мальчик смутился и даже встревожился. Библиотека была ниточкой, связывавшей его с матерью теперь, когда ее не стало. Роб начал читать только благодаря ей. Правда, вкусы их разнились: ей нравились любовные романы на фоне деревенских пейзажей; Роб обожал приключения, особенно когда со страниц книги раздавался волнующий звон шпаг. «Трех мушкетеров», «Двадцать лет спустя» и «Виконта де Бражелона» он прочел шесть раз.

На нежданные разглагольствования библиотекаря мальчик отвечал неуклюже и без особой охоты и, в конце концов, потеряв интерес к разговору, старик умолк, впав в обычное молчание. В это утро он лишь записал книги и коротко кивнул Робу, не говоря ни слова. Роб постоял минутку в вестибюле, глядя на улицу. Надвигалась гроза. Ему не хотелось мокнуть под дождем, и он решил отправиться к отцу на работу, дождаться его и вместе поехать домой на машине.

Отец работал неподалеку, на стадионе. Сокращая путь, Роб пошел через парк, которым именовались пересеченные полудюжиной ухабистых дорожек двадцать пять акров истертой травы и глины, в обрамлении больших деревьев с бесплодными почками. Неряшливые цветочные клумбы, детская площадка да несколько столбиков футбольных ворот лишь подчеркивали убогость этого места. Правда, здесь создавалась некая иллюзия свободы от зданий. Башни небоскребов тянулись через приземистые кварталы Большого Лондона, уходя к далекому Зеленому Поясу, отделявшему этот Урбанс от следующего.

В парке было почти пусто: несколько человек выгуливали собак, на качелях и каруселях с шумом возилась ребятня. А вот переулочек, ведущий к Хай-стрит, и сама Хай-стрит оказались весьма оживленными. Роб догадался, что закончились дневные Игры. Считалось, что Игры организованы весьма разумно, уже несколько недель не возникало серьезного повода для тревоги, с того памятного дня большого февральского бунта.

Роб свернул на Феллоу-роуд, против встречного потока. Неожиданно впереди кто-то закричал, но крик тут же утонул в истошных возгласах:

– Зеленые! Зеленые!

В дружной поступи толпы, шедшей навстречу, почувствовался сбой. Кто-то бросился бежать, за ним другие. Снова кто-то кричал, но в суматохе не было слышно слов. Роб поискал глазами – укрыться негде, на этой старинной улице дома стояли вплотную. До перекрестка с Моррис-роуд было недалеко, и Роб, стиснутый со всех сторон, попытался пробраться туда, но уже через минуту толпа превратилась в неделимый, как монолит, орущий и брыкающийся таран из человеческих существ, приподняла мальчика, сдавила и потащила.

Роб вспомнил, что в программу сегодняшних утренних Игр входил авиатрек. По арене с высокими краями мчались электромобили, поднимаясь выше и выше с каждым витком, почти вертикально, под зрительские ряды, включался вспомогательный, реактивный двигатель, и машины взлетали с трека в воздух. Частые аварии на авиатреках были не последней причиной их огромной популярности. Из-за вечной вражды между четырьмя группировками – Черными, Белыми, Зелеными и Красными – всеобщий восторг всякий раз грозил обернуться бешеной яростью.

Зеленые одно время держали первенство на авиатреках. Вероятно, и на этот раз беспорядки начались из-за очередной ссоры или чересчур дерзкого нарушения правил.

Гадать, что произошло на самом деле, не было ни времени, ни особого желания. Роб уткнулся лицом в чей-то коричневый плащ; грубая грязная ткань насквозь пропахла удушливым потом. Давление росло, стало трудно дышать. Он вспомнил, что во время февральского бунта восьмерых задавили насмерть, а перед Рождеством – больше двадцати. Перед глазами промелькнул угол здания, и Роб понял, что толпа влилась на Хай-стрит. Где-то раздавались крики, металлический скрежет, пронзительный вой трубы. Давление чуть ослабло, он даже смог пошевелить руками и одной ногой коснуться земли. Потом кто-то или что-то резко толкнуло его, и он упал; ему тут же наступили на руку, больно ударили ногой в поясницу – нужно было что-то делать, иначе толпа раздавила бы его. Впереди он увидел смутный силуэт электромобиля. Получив изрядно пинков по дороге, Роб пробрался к нему, нырнул под днище машины и лег, избитый, обессиленный, видя лишь стремительное мелькание ног и слушая дикие вопли.

Время шло. Постепенно толпа убывала и таяла. Наконец, он смог выползти из своего укрытия и встать. Несколько человек неподвижно лежали на дороге, стонали раненые. Невдалеке он заметил два полицейских коптера – один уже сел, другой висел над улицей. В машине, под которой прятался Роб, сидели мужчина и женщина. Женщина открыла окно и спросила Роба, все ли с ним в порядке. Он успел лишь кивнуть – мужчина, сидящий за рулем, не стал дожидаться ответа, и машина унеслась прочь, объезжая тела людей и другие машины – несколько было перевернуто, две разбиты в лобовом столкновении.

Над крышами кружил коптер медицинской службы. Роб побрел искать книги, в свалке выпавшие из рук. Одну он нашел в канаве на углу Феллоу-роуд, вторую – ярдах в десяти от первой; она была раскрыта и истоптана, след каблука впечатался в разорванную надвое страницу. Роб кое-как сложил половинки, сунул книги подмышку и зашагал к стадиону.

Тускло-золотой овал стадиона футов триста высотой простирался почти на полмили. От ближайших ворот еще шли люди, выезжали машины из подземных парковок, но основной наплыв уже закончился. Роб подошел к служебному входу и показал сканеру жетон. Этот дубликат выхлопотал для него отец. Строго говоря, жетоны выдавались только персоналу, но не бывает правил без исключений. Взвизгнув, дверь открылась и захлопнулась, едва Роб прошел. К главному электрическому сегменту вел длинный коридор со светящимися панелями. Ни в одно из контрольных помещений входить не разрешалось, но можно было подождать в комнате отдыха.

На пересечении нескольких коридоров Роб увидел знакомого, окликнул его и тот остановился, поджидая мальчика.

Это был мистер Кеннели – друг его отца, тоже электрик, невысокий коренастый человек с широким лицом и черными, как смоль, волосами. Говорил он неторопливо, никогда не выдавая своих чувств, но теперь его лицо показалось Робу странным.

• 1/26
• Следующая