Записки охотника Восточной Сибири - Черкасов Александр Александрович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/159
• Следующая

Бывали примеры в Забайкалье, что промышленники, ездившие в лес осматривать свои ловушки, попадали на медведей, которые нападали на них, и они, не имея обороны, спасались только тем, что, успев вскочить на лошадь, убегали от них, а видя на пятах догоняющего медведя, не теряли присутствия духа; находчивость их была такого рода: они бросали назад свою шапку, рукавицы, сапоги и, наконец, верхнюю одежду поочередно, как только медведь догонял их снова. Дело в том, что медведь в азарте, поймав шапку, рукавицы, сапоги и прочие вещи промышленника, на минуту приостанавливался, теребил их от злости и разрывал на части, потом снова пускался догонять обманщика, но, достигнув его, опять встречал какую-нибудь вещь спасающегося, кидался на нее с большим бешенством и яростию, а находчивый промышленник выскакивал между тем в безопасное место и, благополучно добравшись домой, с невольным смехом рассказывал происшествие.

Наблюдать человеку за таким зверем, как медведь, в лесу, в тайге чрезвычайно трудно, и, думаю, нет никакой возможности узнать все подробности его жизни. Нравы и обычаи прирученных медведей уже не типичны и не годны для охотников и натуралистов. Я ограничусь тем, что написал выше, и прошу читателя извинить меня, быть может, за недостаточность сведений. Я написал все, что только мог узнать от здешних промышленников и наблюсти сам. Умолчал о многом, известном уже в России, и говорил только о более редких оттенках из жизни медведя.

Кроме двух пород медведей, о которых я упомянул выше, в Восточной Сибири попадаются изредка так называемые князьки, то есть белые лесные медведи, иногда же пегие. В 185… году водили по Нерчинскому горному округу цыгане обученного белого медведя. Это факт, известный здесь очень многим жителям. Я его не видал и потому не могу ничего сказать более о его фигуре. О князьках много говорят здешние промышленники, но мне самому в лесу встречаться с князьками не случалось. По замечанию зверовщиков, эти медведи самые малорослые, зато самые злые. Приведу здесь рассказ одного правдивого старика промышленника и постараюсь сохранить от слова до слова его типичный характер речи.

«Лони[25] зверовал я в Кадаче[26], промышлять ничего не промышлял, а время истратил много. Дня три с хвостиком прожил в лесу, и все по-пустому! Ну, не могу никого убить, да и шабаш! Точно ляд какой случился, чтоб его розорвало!! Да и ружье-то у меня в то время, как быть, маленько пораспорухалось (поиспортилось). Ну, словом, так уж не фарт какой-то пришел!.. Ведь и часто случаются с нашим братом, зверопромышленником, такие оказии; в какой час выедешь, ваше благородие! Добро, так оно добром и живет, а попадись навстречу злой человек, значит, недоброжелательный, — вот и плохо, вот и пойдет все как-то не ладом. Думаешь стрелить так, чтобы с голком слетело, ан не тут-то и было, мимо да мимо; словом, отводит пулю, ваше благородие! Слово у нас много значит!..

А тут же дожди пошли, да такие частые и холодные, что боже упаси! Ни спрятаться-то негде, ни поесть-то нечего, ну, просто так пришло, что хоть волком выть впору. Что и было сухаришек, так все сглодал за три-то дня; думал я, думал и выдумал, что надо домой ехать, дескать, хозяйка дома давно поджидает. Стал уже собираться, оседлал коня… а вот, смотрю, и дождик перестал, стало прояснивать, солнышко выглянуло. Вот и неохота мне ехать домой; дай же, думаю, останусь еще на ночь; ну, что бог даст, не велика беда, что ждет хозяйка, — не впервые. Бывали и не такие диковины, ваше благородие: бывало, поедешь на день, на два, а проживешь две недели либо боле… Ведь и пословица говорит: «Едешь на охоту на день, а бери хлеба на неделю».

— Конечно, так, — перебил я рассказчика, — но, дедушка, не в том дело, а что ж ты, и остался?

— Остался, остался, — подхватил старик, — да и как не остаться-то, ваше благородие, время тако стало доброе! Взял я, расседлал опять коня, пустил на траву, а сам давай-ко мыть ружье в ключевой воде… Вымыл чисто, так что внутре как огнем горит, прочитал три раза молитву, значит, «Отче наш» и «Богородицу», повесил винтовку на плечо, да и пошел. Смотрю, на увале и ходит матерой гуран (дикий козел). Нутка я его скрадывать, нутка скрадывать из-за каменьев. Подошел близко, уж чего, почитай, вплоть было, выделил я его по самому доброму месту да как торнул (выстрелил), а вот, смотрю, и полетел мой гуран через голову под гору. Ну, думаю, слава тебе господи, — бог дал на завтрак. Взял я этого гурана, оснимал, задавил под карчу (спрятал) и пошел дальше по увалу. Конечно, зарядил сначала винтовку, как водится зверопромышленнику. Вот иду, иду потихоньку — нет никого на увале, а уж солнышко назакать, уж чего, почитай, лесины на две от сопки (горы) было — не выше. Смотрю, а за утесом и ходит медведь, так небольшенький. Подумал я, подумал, взял снял олочки (обувь, род башмаков, на покрой лаптей), бросил на увале, значит, разулся, чтобы ловчее было идти — босиком-то оно, знаете, не шарковито, да и стал его скрадывать. Подошел к самому утесу, выглянул потихоньку и вижу: вместо одного-то медведя ходит их шестеро[27], чтоб им язвило, черной немочи!! Ну, ваше благородие, а меня так в жар и бросило, никогды я так не пужался, как тогды. Ну, посудите сами, ведь шестеро, как тут не испужаться! Значит, сама матка, два пестуна, два детеныша да кобель (самец-медведь) и такой же матеряйший, будь он проклят, а сам весь белый, как кипень, только на гривенках у него два небольших черненьких пятнышка, ну с барнаул[28] — не больше. Вот сижу я за камнем и не знаю, чего делать, да и думаю: «Господи! Какой же я и зверопромышленник, коли испужался медведей? Кому если расскажу после, так надо мной смеяться ведь станут! Ну, чего будет — двум смертям не бывать, а одной не миновать», — подумал я. Взял перекрестился, положил винтовку на камень, взвел курок, приложился да и думаю: «Кого стрелять? Значит, самца или матку? Нет, постой, дай стрелю лучше матку». Вот выделил я ее по самому сердцу, опустил (спустил курок), на полке пычкнуло, а не лунуло (не выстрелило). Я так и обмер со страху, но смотрю, звери ничего не почухали (не слыхали и не видали). Я потихоньку давай скорее подсыпать на полку, вот все справил, огниво почистил рукавом, а медведи ходят помаленьку подо мной за утесиком. Самец-то так-таки и заигрывает с маткой, значит, голубится, а она его лапой да лапой по морде, словно неучливая девка, а сама так и ревет, как дура… Верно, не время!.. Вот вижу, и приостановилась маленько, ко мне боком. Я скорей опять выделил, опустил — вот и лунуло: матка кинулась через голову под гору, дети и пестуны бросились в сторону, а кобель-то — будь он проклят злыдарный! — нутка ко мне, да так и лезет на утес-от; гляжу — за ним и дети с пестунами, да все ко мне, черные немочи!.. А место высоко, залезть-то они не могут. Кобель-то на задних лапах стоит, а передними-то ухватился за плиту да и лезет ко мне, а круто, да и высоко, он и не может забраться-то. Я испужался, индо лытки затряслись, сердце захолонуло, вижу, дело плохо — подбежал да и ткнул кобеля стволом со всей мочи, в самой лоб-от. Вот он и спрокинулся назад, да и тех-то всех с ног сбил… — Я ну скорей заправлять (заряжать) винтовку, а он, черная немочь, бросился под утес да и давай обегать его кругом, значит, чтобы попасть ко мне гривой (отклоном горы), ведь хитрый зверь, будь он проклят!! Я же только и успел еще порох спустить в дуло, смекнул, что дело-то выйдет плохое — зарядить не успею. Давай-ка забираться на самый гребешок утеса, который, как стенка, так-таки дыбом и стоит. Со страха-то откуль чего и берется, я, почитай, как белка, на него залетел. Смотрю, мой медведь у самого уж утеса, так на дыбах и ходит, а ко мне не лезет — боится, чево ли — черти его знают! Я между тем стал скорее загонять пулю в винтовку, вот гляжу, он как ни сердился, а верьк назад, да и ну задирать вдоль по увалу. Я зарядивши-то — ух, ах!! Где — не тут-то было, несется окаянный, да и шабаш, только шерсть трясется! Гляжу, натакался на мои олочки, что я бросил, как пошел его скрадывать, да и давай-ко их починивать, только клочья летят. Я бросился, хотел было бежать к нему — не могу: босиком-то больно, все камни. Ну что тут прикажете делать? Побрел я на табор потихоньку, пришел, уже стемнелось!.. На другой день утром, рано, еще до солновсхода, пошел я глядеть медведицу, что вечор-то стрелил. Прихожу — нет ее на увале, — а он, кобель-от, взял выел у нее груди и петлю, стащил ее в речку да там и бросил».

• Предыдущая
• 28/159
• Следующая