Страна радости - Кинг Стивен - Страница 49

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая

– Майк крепко спит, – сообщила она. – Хочешь подняться со мной наверх, Девин?

Ее спальня была большой, но пустой, словно за месяцы, проведенные здесь, она так и не распаковала вещи. Энни повернулась ко мне и обвила руками мою шею. Посмотрела на меня широко распахнутыми и очень спокойными глазами. Тень улыбки тронула уголки ее рта, создав маленькие ямочки.

– «Готова спорить, ты способен на большее, если дать тебе хотя бы полшанса». Помнишь мои слова?

– Да.

– Так я выиграю этот спор?

Рот Энни был сладким и влажным. Я ощутил вкус ее дыхания.

Она отстранилась.

– У нас будет только один раз. Ты должен понять.

Я не хотел, но понял.

– Если только это не… ты понимаешь…

Она уже улыбалась по-настоящему, почти смеялась. Я видел не только ямочки, но и зубы.

– Если только это не благодарственный перепихон? Нет, поверь мне. Последний раз, когда у меня был такой мальчик, как ты, я сама была девчонкой. – Она взяла мою правую руку и положила на шелковую чашку, прикрывающую левую грудь. Я почувствовал приглушенные, но сильные удары сердца. – Должно быть, я рассталась не со всеми установками моего папули, потому что ощущаю себя восхитительно порочной.

Мы поцеловались снова. Ее руки спустились к моему ремню и расстегнули пряжку. Расстегиваясь, мягко заскрипела молния, потом ее ладонь скользнула по крепкому стволу под трусами. Я ахнул.

– Дев?

– Что?

– Ты когда-нибудь это делал? Только не смей мне врать.

– Нет.

– Она была идиоткой? Эта твоя девушка?

– Похоже, мы оба были идиотами.

Она улыбнулась, сунула холодную руку мне в трусы, сжала мой член. Эта хватка, вкупе с поглаживанием большим пальцем, показала мне, какими жалкими были потуги Уэнди доставить удовольствие своему бойфренду.

– Так ты девственник.

– Виновен по всем пунктам.

– Хорошо.

Одним разом дело не ограничилось, и в этом мне повезло, потому что первый раз длился от силы восемь секунд. Может, девять. Я попал внутрь, это мне удалось, но потом все выплеснулось. Возможно, однажды я опозорился еще сильнее – когда пустил голубка, принимая причастие в лагере юных методистов… но скорее всего это не так.

– Господи, – выдохнул я и закрыл глаза рукой.

Она рассмеялась, но не презрительно.

– Странное дело, но я даже польщена. Попытайся расслабиться. Я схожу вниз, чтобы еще разок взглянуть на Майка. Не могу допустить, чтобы он застукал меня в кровати с Хоуи, Счастливым псом.

– Очень смешно. – Думаю, покрасней я еще сильнее, у меня вспыхнули бы волосы.

– Я уверена, к моменту моего возвращения ты будешь готов. И только потому, что тебе уже двадцать один, Дев. Будь тебе семнадцать, у тебя бы уже все стояло.

Она вернулась с двумя бутылками газировки в ведерке со льдом, но когда скинула халат и предстала передо мной обнаженной, я и думать забыл о коле. Второй раз получилось гораздо лучше: думаю, я продержался минуты четыре. Потом она начала тихонько вскрикивать, и я кончил. От души.

Мы подремали, Энни положила голову в ложбинку моего плеча.

– Все хорошо? – спросила она.

– Так хорошо, что не могу в это поверить.

Я не видел ее улыбки, но почувствовал ее.

– После стольких лет эту спальню наконец-то использовали не только для сна.

– Твой отец когда-нибудь жил в этом доме?

– В последние годы – нет, да и я начала приезжать только потому, что Майку тут нравится. Иногда я готова смириться с тем, что Майку суждено умереть, но по большей части не приемлю этого. Отказываюсь верить. Заключаю сама с собой какие-то сделки. «Если я не позволю ему поехать в «Страну радости», он не умрет. Если я не помирюсь с отцом и не позволю ему встречаться с внуком, он не умрет. Если мы просто останемся здесь, он не умрет». Пару недель назад, когда мне впервые пришлось заставить его надеть пальто, прежде чем пойти на пляж, я заплакала. Он спросил, что не так, и я ответила, что у меня месячные. Он знает, что это такое.

Я вспомнил, как Майк сказал ей на автостоянке у больницы: «Это не обязательно будет последний хороший день». Но рано или поздно этот день все равно бы наступил. Так случается с каждым из нас.

Она села, натянула на себя простыню.

– Помнишь, я говорила, что Майк стал моим будущим? Моей блестящей карьерой?

– Да.

– Не думаю, что у меня будет какая-то другая. После Майкла останется… пустота. Кто сказал, что жизнь американца – пьеса, в которой не бывает второго акта[29]?

Я взял ее за руку.

– Не тревожься о втором акте, пока не закончился первый.

Она высвободила руку и погладила меня по лицу.

– Ты молодой, но не совсем глупый.

Хорошо сказано, однако я все равно чувствовал себя глупым. Во-первых, из-за Уэнди, но не только. Я обнаружил, что мои мысли возвращаются к этим чертовым фотографиям в папке Эрин. Что-то на них…

Она легла. Простыня соскользнула с ее груди, и я вновь почувствовал шевеление между ног. Действительно, иногда быть двадцатиоднолетним – чертовски здорово.

– Мне так понравилось в тире. Я и забыла, до чего это приятно, целиться и стрелять. Впервые отец дал мне винтовку, когда мне было шесть лет. Маленькую, однозарядную, двадцать второго калибра. И я влюбилась в стрельбу.

– Правда?

Она улыбалась.

– Да. Это нас связывало. Крепко-крепко. Больше ничего общего у нас не нашлось. – Она приподнялась на локте. – Это дерьмо насчет адского огня и серы он продавал чуть ли не с подросткового возраста, и не только потому, что зарабатывал на этом деньги. Родители пичкали его церковными псалмами по три раза на дню, и я не сомневаюсь, он верит в каждое слово. Но знаешь что? Он по-прежнему сначала южанин, а уже потом проповедник. Его пикап изготовлен на заказ и стоит пятьдесят тысяч долларов – но от этого он не перестал быть пикапом. Он по-прежнему ест бисквиты с подливой в «Шоунис». Эталон юмора для него – Минни Перл и Джуниор Сэмплс. Он любит песни об изменах и борделях. И любит свои винтовки. Меня не волнует, каким Иисусом он торгует, и я не испытываю ни малейшего желания стать владелицей пикапа, но оружие… любовь к нему он передал своей единственной дочери. Я стреляю, и у меня улучшается настроение. Дерьмовая наследственность, правда?

Я ничего не сказал, только поднялся с кровати, открыл колу, одну бутылку дал Энни.

– У него, наверное, полсотни винтовок и ружей в его доме в Саванне, многие очень дорогие, антикварные, и еще с полдесятка здесь, в сейфе. У меня две винтовки в моем доме в Чикаго, хотя по мишени я не стреляла уже два года. Если Майк умрет… – Она прижала бутылку с колой ко лбу, словно хотела унять головную боль. – Когда Майк умрет, я первым делом избавлюсь от них, чтобы не вводили в искушение.

– Майк не хотел бы…

– Разумеется, не хотел бы, я это знаю, но дело не только в нем. Если бы я могла поверить – как мой святоша-отец, – что после смерти встречу Майка у золотых ворот! Но я не могу. Я изо всех сил пыталась в это поверить маленькой девочкой, но не получилось. Бог и рай продержались на четыре года дольше Зубной феи, но потом я перестала в них верить. Я думаю, что там только тьма: ни мыслей, ни воспоминаний, ни любви. Просто тьма. Забвение. Поэтому мне так трудно принять то, что с ним происходит.

– Майк знает, что там есть нечто большее, чем забвение.

– Да? Почему? Почему ты так думаешь?

Потому что она там была. Он ее видел и видел, как она уходила. Потому что она сказала: «Спасибо вам». И я знаю, потому что видел ленту Алисы, а Том видел Линду.

– Спроси его, – ответил я. – Но не сегодня.

Она поставила колу на столик и всмотрелась в меня. Улыбнулась, отчего в уголках ее рта снова появились ямочки.

– Второй раз ты получил. Не думаю, что тебе интересен третий?

Я поставил свою колу на пол у кровати.

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая