Пока живешь, душа, - люби!.. - Сопин Михаил - Страница 18

• Предыдущая
• 18/55
• Следующая

В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ

Год 1990 для нашей семьи - черный.

Первого ноября мы потеряли нашего старшего

сына Глеба. Младший сержант Глеб

Михайлович Сопин погиб при исполнении слу-

жебных обязанностей в ракетных частях под

Красноярском.

Это был талантливый юноша, любил

людей и был полон страстного желания

утвердить себя в мире. Оставил после себя

художественно-литературное наследие. Его

ранний уход был чудовищно несправедливым и

еще раз напоминал: мир - это стихия, которая

бьет, как торнадо: правых и виноватых, врагов

и своих... Если бы я верила в Бога, в те дни

восстала бы против него. Если Бог - это и есть

природа, то обращаться (с пожеланием ли,

просьбой...) можно только к себе - туда, где

хоть чем-то в пределах видимости можешь

распорядиться.

Но человек протягивает руки из своей

слепоты разве что до поворота, и то в ясную

погоду:

И гений, освещая только миг,

Предвестит тьму, неведомую прежде.

(из стихотворения Михаила 1987 года).

Весной 1991 года могила Глеба оттаяла и требовала подсыпки. Мы с Мишей таскали

землю ведрами, и он в сердцах сказал:

- Здесь должен был лежать я, а не он.

Потом будет 12 лет попыток издать наследие Глеба, в конце концов подобие его за-

вета: «Я вернусь! Я все равно когда-нибудь вернусь!..» - исполнится. Книга «Четвертое

измерение, или приключения Красной Шестеренки, «храброго» предводителя триунэсов»

издана, вот что пишет о книге поэт и издатель Эвелина Ракитская:

«Книга Глеба Сопина – это не просто результат трудов и материальных вложений се-

мьи, желающей отдать должное памяти погибшего. Она является высокохудожественным,

оригинальнейшим произведением (вернее, сборником произведений) очень популярного

ныне жанра – комиксов для детей и подростков. Однако, в отличие от других книг этого

жанра, «Четвертое измерение...» - это РУССКИЕ комиксы, созданные в РУССКОЙ тради-

ции, безо всякого влияния наводнивших наш книжный рынок и зачастую чуждых рус-

скому читателю героев и тем. Несмотря на то, что основные персонажи Глеба живут на

далекой планете, они имеют РУССКИЕ характеры, легко узнаваемы и вызывают бурю

эмоций у читателя... Книга Глеба Сопина – это россыпи остроумия, кладезь доброты, она

отличается прекрасным вкусом, с огромным интересом читается и рассматривается не

только детьми, но и взрослыми».

А тогда, летом 1991 года Миша написал стихотворение, посвященное Глебу - «В

семье единой».

Здесь все не случайно - от традиционного названия до поставленной в конце точки.

Звучит многоголосье. Отец и сын, мать отца и мать сына меняются местами, голоса то

74

сливаются, то расходятся, как в церковном хорале; порой непонятно, от чьего имени

обращение.

«Мне страшно: а вдруг я неволю живущих живым сострадать?..» - это отец.

«Я жалуюсь белому полю, чтоб голос мой слышала мать...» Мать отца или сына?

Скорее сына, потому что далее следует: «Мне холодно, мама, я стыну... Мой голос звучит

или нет?» Но это же и отец: «Россия, родимая, стыну! Метелит в бурьяне былье.» Это отец

постоянно обращается к России, у него заметелена биография, а у сына она только начи-

налась. Но сын погиб на службе Родине, и его обращение к России тоже можно считать

правомерным.

Потом сын уходит совсем, отец остается один:

«И в снежную тонет пустыню прощальное слово мое...»

Течет мимо ненужное, чужое многолюдье. На других нет вины, ибо нужен только

один - тот, кто никогда больше не откликнется. Последняя строчка ставит все на свои ме-

ста. Хорал пропал, и все до ужаса стало ясным, как в снежный зимний день при ярком

солнце, на которое смотреть нельзя - получишь ожог сетчатки глаз:

«Убитому жалуюсь сыну на участь живого отца».

В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ

Глебу Сопину

Мне страшно: а вдруг я неволю

Живущих живым сострадать?

Я жалуюсь

Белому полю,

Чтоб голос мой слышала мать:

«Мне холодно, мама,

Я стыну.

Мой голос звучит или нет?»

Торжественно. Людно. Пустынно.

Ни слова, ни звука в ответ.

Россия, родимая, стыну.

Метелит в бурьяне былье.

И в снежную тонет пустыню

Прощальное

Слово мое.

Бессмысленно-медленно стыну.

И нет многолюдью конца.

Убитому

Жалуюсь

Сыну

На участь

Живого отца.

ТОПОЛЕК

Подари мне листок, тополек,

Золотого оклада иконку.

Ты своею листвою поблек.

Я своей облетаю тихонько.

Сердцем чувствую

Ласку и боль,

75

Но второе щедрей выдается.

Мы до грусти похожи с тобой,

Отражаясь в судьбе,

Как в колодце.

Я тебя понимаю, дружок,

До глубинных корней понимаю:

Сколько раз свою душу ожег

О бураны

На подступах к маю!

В балагане для массовых сцен

Одиночкой пропел я во поле.

Был свободным

Меж карцерных стен

И невольником классовой воли.

Путь земной мой

Едва ли далек.

Жизнь нас рубит,

Как яростный конник.

Протяни мне ладонь,

Тополек,

Сквозь решетку

На мой подоконник.

(Любимое стихотворение отца, которое в 1989 году Глеб, уходя в армию,

переписал в записную книжку).

76

БЕЗ КОНВОЯ ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ...

В 1990 году в журнале

«Наш современник»

благодаря содействию В.В.

Кожинова появилась

подборка стихов Михаила

Сопина. Этот номер попал в

Америку. В городе

Монтерее его случайно

купил писатель-эмигрант

Алексей Коротюков. Сел за

пишущую машинку и

напечатал:

«Вы первый русский поэт, к

которому за последние

десять с лишним лет мне захотелось обратиться...»

Письмо пришло в адрес «Нашего современника», оттуда переслали в Вологодское

отделение Союза писателей, а те отдали нам.

Миша сказал:

- Уже только ради такого письма можно было жить и трудиться.

Алексей рассказывал о себе. Бывший московский киноактер и киносценарист, жур-

налист, писатель. Уехал в Америку в 70-х годах. Причины выезда не объяснял - впрочем, они прочитывались в его романе «Нелегко быть русским шпионом», первую часть кото-

рого Алексей нам подарил.

В романе - тема лживости, пронизывающей все общество сверху донизу. Язва аф-

ганской войны. Слежка КГБ. Язык, стиль - все замечательно. Как хорошо этот роман чи-

тался бы, к примеру, в журнале «Новый мир»! Какой «бомбой» мог бы оказаться, опубли-

кованный вовремя! Увы, не случилось... Алексей Коротюков напишет свое последнее пи-

сьмо к нам, так и не узнанный в России, в убогой Монтерейской хибаре, где за стенкой

будет плакать соседский ребенок, а во дворе хлопать на ветру чужое мокрое белье.

…А тогда завязалась теплая переписка; к ней подключились и я, и Алешина жена.

• Предыдущая
• 18/55
• Следующая