Голубой горизонт - Смит Уилбур - Страница 18
- Предыдущая
- 18/174
- Следующая
– Спасибо, что спасли меня, – сказала она сержанту. – Еще день я бы не перенесла.
Он бросил на нее загадочный взгляд.
– Мы обыскали твою комнату и нашли украденные тобой драгоценности, – сказал он. – Какая чудовищная неблагодарность по отношению к человеку, который был так добр к тебе! Посмотрим, что скажет магистрат.
Магистрат страдал от последствий вчерашних вечерних излишеств. Он был одним из пятидесяти гостей на приеме в Хоис-Брабанте, чьи погреба и стол славились по всем Нидерландам. Коэн ван Риттерс был его старым другом, и магистрат сердито посмотрел на молодую женщину, которую привели к нему. Накануне вечером Коэн говорил с ним об этой девчонке, пока они курили сигары и приканчивали бутылку старого коньяка. Магистрат нетерпеливо выслушал отчет сержанта о найденных доказательствах; сержант положил перед ним сверток с украденными драгоценностями, найденный в комнате Луизы.
– Подсудимая приговаривается к пожизненной каторге в Батавии, – вынес решение магистрат.
«Золотая чайка» стояла в гавани, готовая к отплытию. Из суда Луизу отвели прямо на корабль. Там ее встретил старший надзиратель. Он внес ее имя в список, потом двое его людей надели на ноги девушке цепи и отвели ее на нижнюю палубу.
И вот теперь, почти год спустя, «Золотая чайка» стоит на якоре в Столовом заливе. Даже сквозь толстые дубовые доски борта Луиза расслышала окрик:
– Шлюпка с продуктами. Разрешите причалить?
Она очнулась после долгой задумчивости и всмотрелась в щель крышки орудийного порта. И увидела шлюпку, в которой гребли к кораблю несколько черных и белых. На носу стоял высокий широкоплечий головорез, и Луиза вздрогнула, узнав того, что был за рулем. Тот самый молодой человек, который спросил ее имя и бросил ей рыбу. Она дралась за обладание этим драгоценным даром, потом разрезала своим лезвием и поделилась с тремя другими женщинами. Они не были ее подругами – на борту этого корабля друзей вообще не могло быть, но в самом начале плавания эти четверо заключили договор о взаимозащите, просто чтобы выжить. Они съели рыбу сырой под завистливыми взглядами других женщин, которые столпились вокруг, ожидая возможности ухватить кусок.
Глядя, как тяжело груженная продуктами шлюпка причаливает к борту корабля, Луиза с тоской вспоминала замечательный вкус сырой рыбы. Послышался стук, крики, заскрипели лебедки, офицеры выкрикивали приказы. Луиза в щель видела, как на борт поднимают корзины и ящики со свежими продуктами. Она чувствовала запах фруктов и свежезамаринованных овощей. Рот ее наполнился слюной, но она знала, что большая часть этого изобилия пойдет в офицерскую столовую, а то, что останется, – матросам и тюремщикам. И ничего не дойдет до заключенных. Как и раньше, они будут получать сухари, изъеденные долгоносиками, и соленую свинину, кишащую червями.
Неожиданно она услышала стук в крышку орудийного порта дальше по палубе и мужской голос, произносивший негромко, но настойчиво:
– Луиза! Есть здесь Луиза?
Прежде чем она смогла ответить, другая женщина завопила в ответ:
– Ja, дорогой, я Луиза. Хочешь попробовать мой горшочек с медом?
Все рассмеялись.
Луиза узнала мужской голос. Она пыталась перекричать хор грязных предложений и обвинений, но женщины заглушали ее со злобной радостью, и она поняла, что ее не услышат. С растущим отчаянием она всматривалась в щель, но поле зрения было ограничено.
– Я здесь! – кричала она по-голландски. – Я Луиза!
Неожиданно перед ней появилось его лицо. Он, должно быть, стоял на банке шлюпки, пришвартованной сразу под портом.
– Луиза? – Он прижался глазом с другой стороны щели, и они посмотрели друг на друга с расстояния в несколько дюймов. – Да. – Он неожиданно рассмеялся. – Голубые глаза! Ярко-голубые глаза.
– Кто ты? Как тебя зовут?
Повинуясь какому-то порыву, она заговорила по-английски.
– Ты говоришь по-английски?
– Нет, болван, по-китайски! – рявкнула она в ответ, и он снова рассмеялся. Судя по голосу, он был человек властный и дерзкий, но это единственный дружелюбный голос, какой она услышала за год.
– Какая ты бойкая! У меня есть для тебя кое-что еще. Можешь открыть эту крышку? – спросил он.
– Когда сверху смотрят все стражники? – в ответ спросила она. – Если увидят, что мы разговариваем, меня изобьют.
– Нет, нас скрывает крутизна борта.
– Подожди, – сказала она и вытащила свой кинжал. Быстро перерезала последние волокна, которые еще удерживали на месте замок. Потом откинулась назад, прижалась босыми ногами к крышке порта и надавила изо всех сил. Петли заскрежетали и подались на несколько дюймов. Она увидела его пальцы: он пытался сделать щель пошире.
Потом он просунул в отверстие небольшой парусиновый сверток.
– Там тебе письмо, – прошептал он, приблизив лицо. – Прочти.
И он исчез.
– Погоди! – взмолилась она, и его лицо снова появилось в отверстии. – Ты не сказал, как тебя зовут.
– Джим. Джим Кортни.
– Спасибо, Джим Кортни, – сказала она и опустила крышку.
Три женщины плотным защитным кольцом окружили ее, пока она раскрывала пакет. Они быстро разделили сушеное мясо и жесткие сухари и с отчаянной жадностью сгрызли эту неаппетитную пищу. Увидев гребень для волос, Луиза почувствовала, что на глаза ей навернулись слезы. Гребень был из пятнистого черепашьего панциря цвета меда. Она провела гребнем по волосам; он скользил гладко, не выдергивая пряди, как грубая гребенка, которую она вырезала из дерева. Затем она обнаружила напильник и нож, завернутые вместе в обрывок ткани. Нож с роговой ручкой, его лезвие, которое она попробовала на пальце, оказалось тонкое и острое. Отличное оружие. Маленький прочный напильник, трехгранный. Луиза впервые за все эти месяцы почувствовала прилив надежды. Она посмотрела на кандалы на ногах. Кожа под ними покрылась мозолями. Нож и напильник – дар бесценный, но больше всего ее тронул гребень. Это доказательство, что он видит в ней женщину, а не арестантку, отребье из канав и трущоб. Она порылась в мешке в поисках обещанного письма. Это был один листок дешевой бумаги, искусно сложенный конвертом. Четким крупным почерком на нем было написано «Луизе». Она развернула листок, стараясь не разорвать. Написано было на ломаном голландском, но она сумела понять суть.
«Напильником перепили кандалы. Завтра ночью под кормой будет ждать лодка. Когда услышишь две склянки средней вахты, прыгай. Я услышу всплеск. Не трусь».
Ее сердце учащенно забилось. Она сразу поняла, что шансы на успех ничтожны. Могут помешать сотни обстоятельств, не считая мушкетной пули или акульих зубов. Но главное, она нашла друга, а с ним надежду на спасение, пусть и очень слабую. Она разорвала записку на мелкие кусочки и бросила их в зловонное ведро с испражнениями. Никто из стражников и не подумает искать там. Потом она забралась под лафет, в темноту, в единственное место, где могла побыть одна, и села, сложив ноги так, чтобы легко добраться до цепей. Первым же прикосновением напильника она провела мелкую, но яркую бороздку, и несколько частиц железа полетели на палубу. Кандалы были выкованы из незакаленной стали плохого качества, но требовались время и настойчивость, чтобы распилить их.
– В моем распоряжении день и ночь, – подбадривала она себя. – До двух склянок средней вахты.
Луиза прижала напильник к бороздке, и новые частицы железа посыпались на палубу.
Лодка избавилась от груза и теперь шла легко. За рулем сидел Мансур, а Джим греб и поглядывал назад, за корму. Снова и снова он улыбался, вспоминая короткий разговор с Луизой. Она говорит по-английски, на хорошем английском, лишь с легким голландским акцентом, она умна и быстро соображает. Она быстро применяется к обстоятельствам. Это не безмозглая воровка или шлюха. Он видел в щель ее голые ноги, когда она помогала ему приоткрыть крышку. Болезненно худые и натерты цепями, но длинные и прямые, не кривые, не изуродованы рахитом. «Отличная кровь!» – как сказал бы его отец о породистой кобыле. Рука, которая взяла сверток, была грязной, с обломанными растрескавшимися ногтями, но красивой формы, и пальцы тонкие, заостренные. Рука дамы, а не рабыни или судомойки. «Да, она не пахнет розами или лавандой. Но она бог знает сколько времени провела в этой грязной лохани. А ты чего ожидал?» Он находил ей оправдания. Потом подумал о ее глазах, удивительных голубых глазах, и на его лице появилось мягкое, мечтательное выражение.
- Предыдущая
- 18/174
- Следующая
