Зов кукушки - Гэлбрейт Роберт - Страница 50
- Предыдущая
- 50/101
- Следующая
Благодаря своей цепкой памяти и умению ориентироваться на местности Страйк хорошо представлял, где находится психоневрологическое отделение больницы Святого Фомы, и в начале одиннадцатого без приключений оказался на месте. Минут за пять он убедился, что другого входа со стороны Грантли-роуд нет, а потом занял наблюдательную позицию на каменном парапете автостоянки, как можно ближе к автоматическим двойным дверям.
Зная лишь то, что нужная ему девушка, очевидно, бездомная и безусловно черная, он обдумал свою стратегию еще в метро и заключил, что ему доступен лишь один способ ее опознать. Поэтому в двадцать минут одиннадцатого, завидев тощую, высокую, чернокожую девицу, быстро шагавшую к дверям (правда, слишком ухоженную и слишком аккуратно одетую), Страйк выкрикнул:
— Рошель!
Она скосила глаза в его сторону, чтобы посмотреть, кто это кричит, но даже не замедлила шага, не выразила никакого личного интереса и скрылась в здании. Следом вошла парочка, оба белые; потом группка людей разного возраста и цвета кожи: как понял Страйк, это были врачи, но на всякий случай он еще раз прокричал:
— Рошель!
Два-три человека обернулись, но тут же продолжили свои разговоры. Успокаивая себя тем, что персонал такого учреждения давно привык видеть у входа весьма эксцентричную публику, Страйк закурил и приготовился ждать.
Часы уже показывали больше половины одиннадцатого, но никакой чернокожей девушки не было и в помине. Либо она раздумала идти на прием, либо вошла через какую-то другую дверь. Легкий как перышко ветер щекотал затылок, а Страйк все сидел, курил и ждал. Необъятное здание больницы, железобетонное, с прямоугольными окнами, наверняка имело не по одному входу с каждой стороны.
Страйк вытянул протезированную ногу, которая не давала ему покоя, и подумал, что надо будет все же показаться врачу-консультанту. От одного лишь нахождения вблизи больницы ему становилось кисло. В животе забурчало. По пути от метро он прошел мимо «Макдональдса». Если до двенадцати девушка не появится, можно будет там перекусить.
Еще дважды он прокричал: «Рошель!» — когда одна чернокожая девушка входила в здание, а другая выходила, и оба раза они просто оглянулись на крик. Первая уничтожила Страйка взглядом.
Наконец, уже в начале двенадцатого, из дверей больницы показалась приземистая, коренастая девушка, которая двигалась неуклюжей походкой, раскачиваясь из стороны в сторону. Страйк был уверен, что не мог просмотреть ее на входе, — не только по причине этой походки, но и по причине внешнего вида: на девушке была броская, вызывающе-розовая шубка из искусственного меха, которая очень невыгодно подчеркивала ее фигуру.
— Рошель!
Та остановилась как вкопанная и стала хмуро озираться в поисках человека, звавшего ее по имени. Страйк похромал к ней, и она, как и следовало ожидать, пригвоздила его недоверчивым взглядом.
— Рошель? Рошель Онифад? Привет. Меня зовут Корморан Страйк. Мы можем поговорить?
— Я всегда с Редборн-стрит захожу, — сообщила она через пять минут, выслушав путаный, от начала до конца вымышленный рассказ Страйка о том, как он ее разыскал. — А выхожу здесь — отсюда до «Макдональдса» ближе.
Туда они и отправились. Страйк взял два кофе, две большие булочки и принес это к столу возле окна, где поджидала любопытная и настороженная Рошель.
Вблизи она оказалась совсем страшненькой. Жирная кожа; лицо цвета выжженной земли, все в угрях и оспинах; маленькие, глубоко посаженные глазки, неровные желтые зубы. Химически распрямленные волосы у корней были сантиметров на десять черными, а дальше — сантиметров на пятнадцать — медно-рыжими. Этот дешевый вид довершали тесные, коротковатые джинсы, блестящая серая сумка и белые кроссовки. Тем не менее Страйк по достоинству оценил короткую пушистую шубку, несмотря на ядовитый, с его точки зрения, цвет и нелестный для такой фигуры покрой. Вещь была очень качественная: подкладка из натурального узорчатого шелка, лейбл хоть и не Ги Сомэ (как можно было ожидать, памятуя об электронном послании Лулы модельеру), но знаменитого итальянского кутюрье, о котором слышал даже Страйк.
— А ты точно не газетчик? — спросила Рошель низким, хриплым голосом.
Страйк уже постарался убедить ее в этом у выхода из поликлиники.
— Нет-нет, я не газетчик. Говорю же: мы знакомы с братом Лулы.
— Ты ему друг?
— Угу. Ну не то чтобы друг. Он меня нанял. Я — частный сыщик.
Тут Рошель не на шутку перепугалась:
— Чего тебе от меня надо?
— Да ты не волнуйся…
— Нет, что за дела?
— Да ничего особенного. Просто Джон сомневается, что Лула покончила с собой, вот и все.
Страйк догадывался: она остается на месте лишь потому, что ее сковал ужас. Но вряд ли он нагнал на нее страху своим обращением.
— Тебе не о чем беспокоиться, — снова заверил он девушку. — Джон поручил мне проверить все обстоятельства, то есть…
— А он чего говорит: это из-за меня?
— Да что ты, конечно нет. Я просто хотел услышать твое мнение: какой у нее был настрой, что могло навести ее на мысли о смерти. Вы же с ней постоянно виделись, правда? Вот я и подумал, что ты была в курсе ее дел.
Рошель собралась что-то сказать, но передумала и попыталась пригубить обжигающий кофе.
— Так чего брат ее говорит: что она, дескать, не сама руки на себя наложила? Что ее типа из окна выбросили?
— Он считает, что такое вполне возможно.
Рошель прикидывала что-то в уме.
— Я тебе ничего докладывать не обязана. Ты даже не настоящий легавый.
— Угу, это точно. Но разве у тебя нет желания помочь установить…
— Она сама из окна выбросилась, — твердо заявила Рошель Онифад.
— И откуда же у тебя такая уверенность? — спросил Страйк.
— Знаю, и все тут.
— Но, похоже, никто из ее знакомых этого не ожидал.
— У нее депресняк был. Ага, на лекарствах сидела. Как и я. Такая, бывает, тоска накатит, сил нет. Это ж болезнь, а не что.
«Ничто», — повторил про себя Страйк и на мгновение отвлекся. Он не выспался. Ничто — вот куда ушла Лула Лэндри. И все там будут, включая его и Рошель. Бывает, что болезнь шаг за шагом заводит тебя в ничто… Именно это и происходило сейчас с матерью Бристоу. Бывает, ничто летит навстречу и бетонной плитой раскалывает тебе череп.
Чтобы не спугнуть Рошель, он не стал вытаскивать блокнот, а просто задавал вопросы самым обыденным тоном: как ее поставили на учет в поликлинике, как они познакомились с Лулой.
Вначале, терзаемая подозрениями, Рошель отвечала односложно, однако мало-помалу разговорилась. Ее история оказалась печальной. В раннем возрасте — насилие, затем детский дом, острое психическое расстройство, приемные семьи, дикие приступы агрессии, а с шестнадцати лет — бродяжничество. Лечиться она стала, в общем-то, случайно — после того, как попала под машину. В припадке буйства Рошель не дала врачам осмотреть свои травмы, ее госпитализировали и в конце концов показали психиатру. Сейчас она сидела на лекарствах, которые, если она не забывала их принимать, существенно облегчали ее симптомы. Каждый прием у врача становился для нее главным событием недели. У Страйка ее рассказ вызывал и жалость, и сочувствие. Рошель нахваливала молодого психиатра, который вел у них групповую терапию.
— Значит, там вы с Лулой и познакомились?
— А ее брат, что ли, тебе не рассказывал?
— Рассказывал, но без подробностей.
— Ну да, пришла она в нашу группу. Ее направили.
— И вы с ней разговорились?
— Ну.
— И подружились?
— Ну.
— Ты бывала у нее дома? В бассейн с ней ходила?
— Нельзя, что ли?
— Конечно можно. Я просто спрашиваю.
Рошель слегка оттаяла:
— Плавать-то я не умею. Не люблю, когда мордой в воду. Я больше в джакузи сидела. А еще мы с ней по магазинам ездили, то да се.
— А она рассказывала тебе про своих соседей — про людей, которые жили в том же доме?
— Про Бестиги, или как их там? Что-то рассказывала. Не любила она их. Баба эта — гадина! — с внезапной злостью бросила Рошель.
- Предыдущая
- 50/101
- Следующая
