Нуар - Валентинов Андрей - Страница 21

– А может, вы и правы, – вздохнул я, пряча оружие. – Лучше уж сейчас, чем в 1937-м где-нибудь в Кармурлаге. Извините, Люсик! Если хватит ума, то выполните обещание и не лезьте под пули. Несколько ближайших дней будут для вас очень опасны.

Она спокойно кивнула.

– Учту, Родион. Напугать вы меня не смогли, но, скажем так, очень удивили. Не знаю, что и думать. Для ангела-хранителя вы слишком молоды, а для посланца Смерти – слишком симпатичны. С точки зрения же материализма все это мистика и игра воображения. Ну, вы оставайтесь, а я, пожалуй, рискну. Я не самоубийца, но там, во дворе, двое раненых…

Воды Реки уносили ее, мерный торжествующий плеск стал походить на хохот, а я, бессильный и проигравший, стоял на покрытом грязью берегу. Иначе и быть не может, словом Историю не остановить.

– Нет, Люсик, вы никуда не пойдете!

Я выстрелил…

Она упала сразу. Пуля вошла чуть ниже колена, именно туда, куда я прицелился. Промахнуться с двух метров мудрено. Оставалось подтащить раненую ближе к стене, положить ей под руку сумку с красным крестом и позвать на помощь.

Воды Реки с негромким плеском расступились, освобождая путь. Поток вздыбился, ударил в берега, сомкнулся за спиной.

Оборачиваться я не стал.

Спрятав пистолет в кобуру, он взял рюмку, плеснул коньяку. Прополоскал рот, выпил, налил еще. Голова оставалось ясной, лишь в ушах зазвонили легкие хрустальные колокольцы. Следовало поспать, хотя бы пару часов, но Ричард Грай, когда-то бывший Родионом Гравицким, не спешил прощаться с уходящей ночью. Он все-таки прорвался. Воды Реки, обернувшиеся бескрайним черным океаном, оказались нежданно милостивыми. Может, на чашку его весов легла пуля из старого «нагана», сдвинувшая-таки Историю с единственно верной дороги.

Год назад Люсик Лисинова была жива и здорова. «Известия» напечатали отрывок из ее воспоминаний об октябрьских боях в Москве. Слог был скучен, сюжет же строго следовал рамкам «Краткого курса». Эпизод на Остоженке тоже нашел свое законное место. Старая большевичка поведала читателям о том, как спасенный ею из-под огня юнкер сперва угрожал оружием, требуя отречения от великих идей Ленина-Сталина, а затем выстрелил в упор. Пулю извлекли, рану залечили, но с тех пор Люсик Артемьевна не расстается с тростью. Все было ожидаемо и правильно, если бы не одна фраза. «Я не сержусь на этого молодого человека, – писала бывший секретарь Замоскворецкого ВРК. – Мне кажется, в ту минуту ему было страшнее, чем мне».

Прочитав статью, Ричард Грай впервые за много лет пожалел, что под рукой нет компьютера с прямым выходом в Сеть. В ноябре 1917-го он, сам того не желая, поставил опыт in anima vili на живом теле Истории. Пуля из «нагана» образовала классическую «склейку» – изменение, затронувшее этот мир, но способное повлиять и на остальные ответвления Мультиверса. В реальности, где он мог включить компьютер, Люсик погибла 1 ноября 1917 года. Этот факт никуда не денется, но еле различимые трещины все равно расколют неизменную твердь бытия. Кто-то упомянет в мемуарах, как навещал раненую в Первой Градской больнице, ее имя промелькнет в случайном документе середины 1930-х, в провинциальном архиве обнаружится тот самый номер «Известий». Дотошные комментаторы отметят ошибки и нелепости, сумев их вполне правдоподобно объяснить. Но может случиться и так, что этот маленький камешек вызовет целую лавину. Трещины разойдутся вглубь и вширь, меняя привычное пространство, начнется «стягивание», коллапс…

Ричард Грай отогнал от себя чужие мысли из чужого мира. Его нынешняя Реальность конкретна и проста. Тихая гостиница, портфель на столе, полупустая рюмка, близкий зимний рассвет…

Он достал из портфеля два небольших свертка, каждый размером с ладонь. Развернул бумагу, пересчитал вприглядку. Франки отдельно, отдельно – американские доллары. Не слишком много, но на несколько месяцев должно хватить. Пройдоха Деметриос наверняка брал свертки в руку, прощупывал, может, даже тыкался носом. Но развернуть так и не решился. В серо-черном мире к деньгам, своим и чужим, относятся слишком серьезно, раскрашенные бумажки с мертвым президентами вполне заменяют столь редкие здесь высокие идеи. Спорить с этим трудно, да и незачем. Никакие идеи, никакие идеалы не позволят, скажем, купить танк. А без танка идеи не слишком убедительны.

Тонкая картонная папка, короткий карандашный росчерк: «№ 7. 1943 год, июль». Бывший штабс-капитан улыбнулся, развязал тесемки…

Есть! Вчетверо сложенный номер «Красной Звезды». Газета прошла через несколько рук, сверху, над заголовком, чернильная надпись. Английский ли, немецкий – не разберешь.

То, что он искал, было на третьей странице. Две фотографии, нужная – верхняя.

…Сельская улица, несколько усталых женщин, кто-то уже успел принести цветы. Село только что освободили, радость и слезы – впереди. А вот и танк с открытым люком, откуда выглядывает кто-то веселый в шлемофоне. Остальные сидят на броне, тот, который слева, машет рукой фотографу. И белая надпись на башне, буквы неровные, первые выше, остальные словно пригнулись.

«Касабланка».

Ричард Грай, личный представитель генерала Жиро, получил газету перед самым отъездом на Корсику и счел ее доброй приметой. Когда после короткого боя был взят Аяччо, он представил, что «Касабланка» стоит прямо у старого особняка, где родился будущий Император. Веселый танкист в шлемофоне выглядывает из люка, остальные разместились на броне…

Газета вновь исчезла в папке. Подумав немного, бывший штабс-капитан извлек из портфеля все остальное – такие же папки, но только заметно толще. На каждой – номер и дата, тесемки завязаны бантиком. Полный порядок! Уезжая, он безжалостно перешерстил накопившийся за несколько лет архив. Камин горел всю ночь. В папках – небольшой остаток.

Человек протер ладонью глаза, решив, что все прочее можно отложить на завтра. Разве что открыть еще одну папку, самую толстую, помеченную «№ 1». Но перед этим раздеться, пододвинуть ближе настольную лампу.

…Успокоиться, несколько раз глубоко вздохнуть.

В папке с номером «1» лежали гравюры, черно-белые, на плотном картоне. Поверх каждой – тонкая папиросная бумага. Рука ухватила первую попавшуюся, из самой середины. Легкий шелест… Рисунок…

Об этих гравюрах Ричард Грай вспомнил еще на палубе «Текоры», глядя на черное холодное море. Тогда о них думалось с легким отвращением. Он и так спит, не имея сил проснуться. Сон во сне – это уже чересчур. Но теперь картонные листы внезапно представились маленькими занавешенными окошками, ведущими в недоступный Мультиверс, бесконечную ветвящуюся Вселенную. Конечно, за тонкой папиросной бумагой нет ничего, кроме аккуратных черных линий. Но если посмотреть на них перед сном – внимательно, не отводя взгляд, стараясь дышать как можно тише…

…Руины башни на холме, высокие деревья у подножия. Чуть дальше река, лодки, небольшой мостик. За рекой густая стена леса, подступившая к самой воде.

Облака – легкие, еле различимые.

Песня? Значит, сон уже где-то рядом. Интересно, получится ли?

Подбежать к дереву, подпрыгнуть, ухватиться за нижнюю ветку. Подтянуться.

Есть!

Теперь животом прямо на черную старую кору, приподняться на руках. Куда лицом? Замок налево, направо река… Налево!

Готово. Оседлал!

Достать папиросы… Стоп! Какие папиросы, я же не курю! Курит скучный пожилой дядька, который наконец-то догадался поглядеть на картинку. А когда тебе… Пятнадцать? Шестнадцать? Самое время вспомнить, что курить вредно. И зачем? Воздух и без того вкусный, никакой коньяк не нужен. В обычном сне на воздух внимание не обращаешь, не до того. Там всегда проблемы, а главное, сам себе не хозяин. Сплошное подсознание, никакого удовольствия.

То ли дело здесь. Здорово!