Дни крови и света - Тейлор Лэйни - Страница 56
- Предыдущая
- 56/69
- Следующая
Акива представлял эту встречу по-разному, но не ожидал, что отец предстанет перед ними голым. Похоже, Иорам ничего не подозревал, иначе встретил бы бастардов во всеоружии.
— Милорд, я польщен великой честью находиться в вашем присутствии, — ответил Акива.
— Честь, честь, честь… — пренебрежительно протянул император. — Слишком много чести…
— Излишки всегда можно повесить у Западных ворот, — произнес знакомый голос. Иаил развалился на скамье — ему единственному позволялось сидеть в присутствии императора. Какое удачное совпадение. К счастью, он был одет.
— Жаль, места не всегда хватает, — жалобно добавил Иаил.
Присутствующие подобострастно засмеялись. Акива окинул их взглядом: вольных поз никто не принимал, но по их лицам было ясно, что банные совещания у императора для советников привычны.
— На виселице всегда найдется место, — ухмыльнулся Иорам.
Это угроза? Вряд ли. Император, не глядя на прибывших, подставил лицо очередному потоку из кувшина и отряхнулся. Намай и Мизорий, сморгнув попавшие на них брызги, замерли истуканами. Поговаривали, что братья смертельно опасны в схватке — обойти или нейтрализовать их было главной заботой сегодняшней аудиенции. У стен стояли Серебряные Мечи в запотевших доспехах, с вымокшими плюмажами на шлемах. О Гнутых Мечах Акива не беспокоился.
Иорам, выйдя из пенной ванны, облачился в халат. Беспокоиться было не о чем: банный прием оказался полной неожиданностью, но в остальном все проходило по самому легкому сценарию: замкнутое пространство, малочисленная охрана, несколько свидетелей, которым поверят на слово, и — полное отсутствие подозрений.
В глазах императора, охраны и свиты не мелькнуло ни малейшего беспокойства.
Наследный принц Иафет, ровесник Акивы, сидел с остекленевшим от скуки взглядом. Его лицо не отражало никаких эмоций. Бесхарактерный кронпринц стал бы лучшим императором, чем отец. Рядом с ним стоял седой халдейский волхв Эллад, глава придворных магов: по слухам, император благоволил их советам. Одного взгляда на напыщенное, обрюзгшее лицо халдея было достаточно, чтобы понять, что чар невидимости он не заметил. Спесивые лица остальных серафимов были Акиве незнакомы.
— Дай-ка я на тебя погляжу, — велел Иорам.
— Милорд, — ответил Акива, не сдвинувшись с места.
Император, сощурившись, с любопытством рассматривал своего прославленного отпрыска. Полы шелкового халата Иорам так и не запахнул, и Акива не спешил убивать отца. Клинок с легкостью вошел бы в обнаженную распаренную грудь, пронзил сердце… Кровь Акивы жарко бурлила, толчками отдаваясь в напряженном теле. Он жаждал покончить с отцом, но ему не давали покоя вопросы.
«Зачем меня вызвали?
Ее участь была ужасна…»
Или сейчас, или никогда.
Он скрестил взгляд с Иорамом. Поговаривали, что глаза императора отражали всю ничтожность жизни подданного — и даже предвещали смерть. Под безразличным взором Иорама серафимы падали ниц, а недостойные, исполнившись стыда и страха, сами подставляли глотки. Эти голубые глаза, обрамленные густыми золотистыми ресницами, свидетельствовали о полном, презрительном бездушии.
Во взгляде императора сквозила смерть.
К горлу Акивы подступил ком — не от избытка чувств, не из-за жалости к Иораму, не из-за угрызений совести. Ангела пронзила боль за безликую, давно забытую женщину с тигриным взором. Она покорно отступила, когда за сыном пришли стражники… Вспомнилось лицо мальчугана, отраженное в серебряных наколенниках исполинских охранников, — маленькое, испуганное. Акиве стало больно за все, что он утратил, за все, чего у него не было и не будет.
— Как кстати я оставил тебя в живых, — произнес Иорам. — Иначе к ним некого было бы послать…
«К ним?»
— Может, они тебя убьют, — продолжил он. — Стелианцы, они такие… Так что попрощайся со всеми заранее.
— Брат, прощаться — плохая примета для воина, — напомнил Иаил. — Зачем испытывать судьбу?
Иорам страдальчески закатил глаза.
— Да какая разница! — раздраженно выдохнул он и отошел.
Теперь императора снова прикрывали Намай и Мизорий. Одна возможность упущена, но появится и другая.
— Вылетаешь утром, — небрежно заметил Иорам, скользнув равнодушным взглядом по Азаилу и Лираз. — Без сопровождения.
— Куда прикажете лететь, милорд? — спросил Акива. Утром он собирался исчезнуть без следа, но сейчас его останавливала возможность раскрыть давнюю тайну — судьбу своей матери.
— К Дальним островам, разумеется. Стелианцы хотят, чтобы я вернул им эту… как там ее звали? Иаил, ну ты же знаешь…
— Фестиваль, — с готовностью подсказал брат императора.
«Фестиваль».
— Ну и имечко… — буркнул Иорам. — Что-то не припомню, чтобы с ней было весело.
«Фестиваль».
Звук материнского имени словно распахнул запертую дверь, воспоминания обрели форму. На мгновение Акива вспомнил материнское лицо, ее голос. В памяти всплывали лишь бессвязные обрывки, но внезапно в сознании наступили полный покой, ясность и сосредоточенность, словно рассеянный свет собрали в луч.
Сиритар.
Годами на рассвете Акива выполнял ката в поисках внутренней тишины, но она ускользала. Сиритар оставался абстрактным понятием, определением недостижимого идеала. Теперь все было по-другому: Акива обрел себя, это ощущение овладело им — и не отпускало. Похоже, никто из его наставников даже приблизительно не представлял, что такое сиритар.
Это магия.
То, что Акива прежде лепил из догадок и боли, оказалось ничтожным, жалким подобием открывшихся перед ним безграничных просторов и глубин. Источником силы — данью — служила не боль, а свет, ощущение полета, глубокое спокойствие. Окружающий мир словно замедлился. Акива замечал и предвосхищал все: вот Иафет стиснул зубы, сдерживая зевок; Иаил переглянулся с Элладом; у Иорама бешено забилась жилка на шее. В воздухе застыл теплый след дыхания, жар крыльев, повисла дорожка намерений и стремлений. Акива знал, что прислужница встанет, до того, как она действительно встала; ее свет предвосхищал движения, казалось, она следует за ним. Иорам собирался запахнуть халат, он все еще говорил, слова доносились ясно и отчетливо, округлые и весомые, как речная галька. Мельчайшие подробности происходящего заносились в память без искажений.
Акива знал, какими будут последние слова отца.
— Полетишь к стелианцам, — продолжал император тоном, не терпящим возражений. Впрочем, Иораму никогда бы не пришло в голову, что его приказов могут ослушаться. Как и всех деспотов, его распирало от ощущения собственного могущества. — Покажешься. Если тебе дадут возможность высказаться, передашь им мое обещание. Если они немедленно признают свое поражение и выдадут нам магов, я сохраню их жалкие жизни. Послов похищать легко, а против пяти тысяч воинов Доминиона им не выстоять. У них вообще есть войско? Пусть не воображают, что от меня так легко отделаться.
«Ты даже не представляешь, насколько они тебя превосходят», — подумал Акива. Ему захотелось свернуться в клубочек и вечно любоваться потоками света, проникающими в башню через многослойное стекло, изучать свои руки, как будто видит их впервые. Он сам стал другим, обновленным, и теперь знал, что тоже состоит из потоков света.
Света, под которым скрывается пламя.
«Ты не принадлежишь ни ему, ни мне, — прозвучал сильный, глубокий голос матери. — Ты принадлежишь только себе».
«Фестиваль».
Мать не рыдала, не пыталась удержать сына или оттолкнуть стражников, не попрощалась. Ведь это плохая примета, как сказал Иаил.
Может, она надеялась когда-нибудь снова с ним увидеться?
— Ты ее убил? — спросил Акива, неожиданно для самого себя.
Придворные застыли в недоумении, Намай и Мизорий схватились за рукояти мечей, на лице Иафета промелькнул интерес. Акива почувствовал, как напрягся брат, как с вызовом улыбнулась Лираз.
— Ты убил мою мать?
В глазах Иорама застыло безмерное презрение.
- Предыдущая
- 56/69
- Следующая
