Маска Ктулху - Дерлет Август Уильям - Страница 31

— Какие звуки? — спросил я, не без дурного предчувствия.

— Вроде бы шаги; однако, насколько я понимаю, этого никто не может сказать точно, вот разве что один юноша описал их как «влажные» и еще сказал, что звучат они так, словно «что-то огромное шлепает где-то близко по грязи и воде».

К этому времени я уже позабыл о тех странных звуках, что мы с Полом Таттлом слышали ночью после кончины старого Амоса, но тут воспоминание ко мне возвратилось. Боюсь, я несколько себя выдал, поскольку доктор Лланфер заметил мой внезапный интерес, но, к счастью, предпочел истолковать его в том смысле, что до меня и впрямь дошли какие-то местные слухи, что бы я там ни говорил. А я предпочел не развеивать его заблуждение — но мне вдруг остро захотелось более ничего об этом деле не слышать. И я не стал расспрашивать его о дальнейших подробностях, а он в конце концов поднялся из-за стола и отправился по своим делам, еще раз напомнив о моем обещании спросить у Пола Таттла о пропавшей книге.

Его рассказ, каким бы пустячным ни казался, стал для меня тревожным сигналом. Я не мог не припомнить многочисленные мелочи: шаги, что мы слышали, странный пункт в завещании Амоса Таттла, жуткие метаморфозы его трупа. Уже тогда в моем мозгу зародилось слабое подозрение, что во всем этом начинает проявляться некая зловещая цепь событий. Мое естественное любопытство возросло, хоть и не без известного привкуса отвращения и сознательного желания отступиться. Ко мне вернулось старое подспудное ощущение близкой трагедии, но я все равно исполнился решимости увидеть Пола Таттла как можно скорее.

Дела в Аркхеме заняли у меня всю вторую половину дня, и лишь в сумерках я оказался у массивных дубовых дверей старого дома Таттлов на Эйлсбери-роуд.

На мой довольно-таки настойчивый стук вышел сам Пол — и остановился в дверях, подняв лампу и вглядываясь в густеющую ночь.

— Хэддон! — воскликнул он, распахивая дверь шире. — Входите же!

Он действительно рад был меня видеть — я ничуть не сомневался, ибо нота воодушевления в голосе его исключала какие-либо иные предположения. Сердечность его приветствия также утвердила меня в намерении не передавать ему тех слухов, что до меня дошли, а к расспросам о «Некрономиконе» перейти, когда представится удобный повод. Я вспомнил, что незадолго до смерти дяди Таттл работал над филологическим трактатом о развитии языка индейцев сок[32], и решил сперва поинтересоваться этой работой, будто ничего важнее нынче и не было.

— Вы ужинали, я полагаю, — сказал Таттл, проводя меня через вестибюль в библиотеку.

Я ответил, что поел в Аркхеме.

Он поставил лампу на стол, заваленный книгами, отодвинув при этом на край кипу каких-то бумаг. Пригласив меня сесть, он опустился в то же кресло, с которого, очевидно, встал, чтобы открыть мне дверь. Теперь я заметил, что вид у хозяина какой-то несвежий — Таттл давно не брился. К тому же он прибавил в весе: без сомнения, следствие его научных занятий, а потому — вынужденного пребывания в четырех стенах и недостатка физических упражнений.

— Как ваш трактат о соках? — спросил я.

— Отложил, — кратко ответил он. — Возможно, я вернусь к нему позже. Теперь же я занялся кое-чем поважнее — а насколько это важно, я пока даже не могу сказать.

Тут я заметил, что разложенные вокруг книги — отнюдь не те научные тома, что я видел на его рабочем столе в Ипсуиче; со смутным опасением я опознал в них книги, приговоренные к уничтожению в подробнейших инструкциях дяди Таттла. Это подтвердил и мимолетный взгляд на полки, зиявшие пустотами именно в тех местах, о которых говорилось в завещании.

Таттл как-то слишком нетерпеливо повернулся ко мне и понизил голос, словно боялся, что его могут подслушать:

— Дело в том, Хэддон, что это колоссально — какая необузданность воображения. Вот только я уже не уверен, что это и впрямь воображение — сильно я в этом не уверен. Я долго ломал голову над этим пунктом в дядином завещании: никак не мог взять в толк, почему он хотел, чтобы дом непременно уничтожили. И справедливо допустил, что причина должна крыться где-то на страницах тех книг, что он столь тщательно перечислил, обрекая на уничтожение. — Пол показал на инкунабулу на столе перед ним. — Поэтому я изучил их и могу вам сказать: я обнаружил там невероятнейшие странности, такой причудливый кошмар, что иногда я даже сомневаюсь, стоит ли дальше закапываться в эту тайну. Честно говоря, Хэддон, с делом эксцентричнее я не сталкивался ни разу — и, должен сказать, оно потребовало углубленных исследований. Книгами, собранными дядей Амосом, не обошлось.

— В самом деле, — сухо вымолвил я. — Осмелюсь предположить, вам пришлось для этого поездить.

Он покачал головой:

— Отнюдь, если не считать единственного похода в библиотеку Мискатоникского университета. Я понял, что с таким же успехом дела эти можно вести посредством почты. Помните дядины бумаги? В них я нашел, что он заплатил сотню тысяч за некую рукопись в переплете — из человеческой кожи, кстати. Там имелась загадочная приписка: «в дополнение к обещанному». Я задался вопросом, что же за обещание мог дать дядя Амос и кому — тому ли, у кого приобрел этот «Текст Р’льеха», или же кому-то другому? После чего я пустился искать имя продавца книги и в конце концов обнаружил его — вместе с адресом. Один китайский жрец из Внутреннего Тибета[33]. Я ему написал. Неделю назад пришел ответ. — Пол наклонился вбок и стал шарить в бумагах на столе, пока не нашел искомое и не протянул мне. — Я написал от имени дяди — как будто не вполне доверял той сделке, словно забыл или же хотел избежать выполнения данного обещания. Его ответ был так же загадочен, как и дядина приписка.

И верно — на смятом листке, переданном мне Полом, не было ничего, кроме единственной строки, начертанной странным угловатым почерком, без подписи и даты: «Дать пристанище Тому, Кого Нельзя Именовать».

Полагаю, я глянул на Таттла так, что в глазах у меня явно отразилось изумление, потому что Пол улыбнулся, прежде чем ответить:

— Непонятно, правда? Мне тоже было непонятно, когда я только его развернул. Но длилось это недолго. Чтобы понять, что произойдет дальше, вам нужно хотя бы вкратце знать очерк той мифологии — если это и впрямь всего лишь мифология, — в которую тайна эта уходит корнями. Очевидно, мой дядюшка Амос знал все это и верил в нее, ибо различные пометки, разбросанные по полям его запретных книг, говорят о знании, намного превосходящем мое. Мифология эта явно имеет общие источники с нашей легендарной Книгой Бытия, но сходство весьма невелико. Иногда меня подмывает сказать, что эта мифология намного старше любой другой, а в том, чего недоговаривает, она заходит еще дальше и становится поистине космической, вне времени и возраста. Существа ее — двух природ, и только двух: это Старые, или Древние, они же Старшие Боги космического добра, другие же — создания космического зла. Эти последние носят множество имен, принадлежат к различным группам так, словно связаны со стихиями и в то же время превосходят их. Есть Твари Воды, таящиеся в глубинах: Твари Воздуха, что с самого начала скрывались за пологом времени; Твари Земли — ужасные одушевленные останки далеких эпох. Невероятно давно Старые отлучили всех Злых от космических пространств и заточили их во множестве узилищ. Но с ходом времени Злые породили себе адских приспешников, и те стали готовить им возвращение к величию. Старые безымянны, но сила их, очевидно, всегда будет велика, и они смогут сдерживать неприятельскую силу… Так вот, Злые, видимо, часто ссорятся, как и меньшие существа. Твари Воды противостоят Тварям Воздуха, Твари Огня — противники Тварей Земли; тем не менее все они вместе ненавидят и боятся Старших Богов и не оставляют надежды когда-нибудь их разгромить. В бумагах моего дяди его неразборчивым почерком выписано множество жутких имен и названий мест: Великий Ктулху, озеро Хали, Цатоггуа, Йог-Сотот, Ньярлатхотеп, Азатот, Хастур Невыразимый, Юггот, Альдонес, Тале, Альдебаран, Гиады, Каркоза и другие. Всех возможно разделить на смутно определенные классы, если судить по тем дядюшкиным заметкам, что мне теперь понятны, — хотя многие суть неразрешимые загадки и я не могу пока даже подступиться к ним; а многие заметки к тому же написаны на языке, которого я не знаю, и сопровождаются таинственными и странно пугающими символами и знаками. Но из того, что я понял, можно заключить, что Великий Ктулху — одна из Тварей Воды, а Хастур — из тех, кто без устали скитается по звездным пространствам; и еще по туманным намекам в этих запретных книгах можно понять, где некоторые такие существа обитают. Так, я полагаю, по этой мифологии, Великого Ктулху изгнали под земные моря, а Хастура — в открытый космос, туда, «где висят черные звезды», а место это считается Альдебараном в Гиадах и упоминается Чемберсом, когда тот повторяет «Каркозу» Бирса…[34] А теперь что касается записки от тибетского жреца: в свете всего этого ясно лишь одно. Хэддон, вне всякого сомнения, совершенно определенно «Тот, Кого Нельзя Именовать» — не кто иной, как сам Хастур Невыразимый!..