Архив - Шваб Виктория - Страница 21

• Предыдущая
• 21/65
• Следующая

— Просто дай мне…

Он распахивает дверь. За ней оказывается сад, весь состоящий из сумерек, воздуха и хаоса. Уэсли выходит на мощенную замшелыми камнями площадку, и я, оставив книги, следую за ним.

Последние лучи уходящего солнца слабо касаются земли, за вьющимися лозами уже колыхаются тени, цвета становятся насыщеннее и темнее, словно кто-то поворачивает ручку настройки. Здесь одновременно чувствуются дыхание старины и упоительная свежесть. Оказывается, я уже позабыла о том, как мне не хватало подобного ощущения. У нашего дома рос небольшой садик, но ему далеко было до дедушкиного. Перед его домом была цивилизация, город, а на задворках — островок нетронутой природы. В ней все растет и непрерывно меняется, поэтому только здесь возможно освободиться от груза воспоминаний — природа его не хранит. Ты не поймешь, сколько суеты, шума и суматохи заключается в людях и рукотворных вещах до тех пор, пока не выберешься «в поля». И поскольку обычные люди не ощущают и не знают и половины того, что чувствую я, мне всегда было интересно — сознают ли они разницу, осязают ли эту блаженную тишину.

— Смотри: закат свою печать накладывает на равнину. День прожит, солнце с вышины уходит прочь в другие страны…[3] — с чувством декламирует Уэсли.

Мои брови, наверное, взмыли вверх и уже продвинулись до затылка, потому что, оглянувшись, он выдал свою фирменную хитрую улыбку.

— Чего? Не надо так удивляться. Даже под такими шикарными волосами, как мои, может скрываться подобие мозга. — Он проходит к старой каменной скамье, увитой плющом, и отбрасывает несколько плетей в сторону. Я вижу, что на камне вырезаны какие-то слова.

— Это Фауст, — невозмутимо говорит он. — Наверное, я провел здесь уйму времени.

— Кажется, я понимаю почему.

Это просто блаженство. Если блаженство может сохраняться законсервированным в течение полувека. Сад зарос и одичал. И стал просто идеальным. Прибежище покоя в сердце шумного города.

Уэсли разваливается на скамье. Закатав рукава, он откидывается назад и разглядывает пробегающие облака, сдувая непокорную прядь со лба.

— В студии никогда ничего не меняется, а это место меняется каждую минуту, а на закате тут лучше всего. Возможно, — и он машет рукой в сторону Коронадо, — как-нибудь мне удастся устроить тебе достойную экскурсию.

— А я думала, ты живешь не здесь, — говорю я, глядя в потухающее небо.

— Я — нет. Но моя двоюродная сестренка, Джилл, с мамой — да. Мы оба — единственные дети в семье, и я стараюсь за ней приглядывать. А у тебя что, нет братьев или сестер?

Мою грудь словно сдавливает тисками, и я на мгновение теряюсь, не зная, что ответить. С той поры как не стало Бена, никто не задавал мне подобных вопросов. На нашем прежнем месте все предпочитали переходить прямиком к соболезнованиям и жалости. От Уэсли мне не хотелось получать ничего такого, и я просто покачала головой, ненавидя себя за то, что предаю память Бена.

— Ну что ж, тогда ты знаешь, каково это. Порой становится невыносимо одиноко. А зависать здесь — лучшая из альтернатив.

— А каков другой вариант? — неожиданно для себя самой спрашиваю я.

— У папы. У него новая невеста. Сатана в юбке, ни больше ни меньше. Поэтому я, как правило, зависаю здесь. — Он потягивается и изгибается, повторяя изгиб спинки скамьи.

Я закрываю глаза, растворяясь в ощущении сада, прохладного воздуха, аромата цветов и плюща. Кошмар, затаившийся в стенах моей комнаты, кажется здесь далеким и неправдоподобным. Но в моей голове по-прежнему висит вопрос: удалось ли ему скрыться? Я делаю глубокий вдох и пытаюсь выкинуть его из головы хотя бы на мгновение.

И тут я понимаю, что Уэсли встал и подошел ко мне. Его пальцы обвились вокруг моих. За мгновение до того, как наши кольца стукаются друг о друга, меня накрывает шумовая волна. Бас-гитара и ударные поднимаются по моей руке вверх, к груди. Я пытаюсь отгородиться от шума, заблокировать его, но становится только хуже. Шум его жизни раздавливает меня, хотя его пальцы лежат на моей руке легко, как перышки. Он поднимает мою руку и поворачивает ее.

— Выглядит так, будто ты сцепилась с небольшим бульдозером, — резюмирует он, кивнув на мою повязку.

Я смеюсь:

— Что-то вроде того.

Он аккуратно возвращает мою руку на место и расплетает наши пальцы. Шум медленно отступает, и я наконец могу дышать полной грудью, словно только что поднялась с большой глубины. Я невольно останавливаю взгляд на загадочном кожаном шнурке вокруг его шеи. Талисман спрятан под рубашкой. Я смотрю ниже, на его закатанные рукава и руку, только что державшую мою. Даже в сумерках я вижу на его коже шрам.

— Кажется, не у меня одной случаются драки. — Я провожу пальцем по воздуху возле его руки, не решаясь прикоснуться. — Откуда это у тебя?

— Неудачно изобразил из себя супершпиона.

По тыльной стороне его ладони змеится линия с рваными краями.

— А эта?

— Повздорил со львом.

Наблюдать, как он врет, — занятие поистине захватывающее.

— А вот эта?

— Голыми руками ловил пираний.

Какой бы абсурдной ни была эта ложь, он выдавал ее легко и непринужденно, будто говорил о чем-то привычном и будничном, рассказывал о походе в магазин за хлебом.

На его предплечье я вижу еще один шрам.

— А вот этот?

— Драка на ножах в парижских трущобах.

Я ищу отметины на его коже, словно читаю тайные знаки. Наши тела притягиваются все ближе, но не соприкасаются.

— Вылетел в окно.

— Острая сосулька.

— Укус волка.

Я тянусь вверх, мои пальцы замирают над глубокой ссадиной у него на лбу.

— А эта?

— История.

Все вокруг замирает.

Выражение его лица меняется — ему будто только что дали под дых. Между нами повисает вязкая неуютная тишина.

И вдруг он откалывает нечто невообразимое. Улыбается во весь рот.

— Будь ты немного поумнее, — начинает он, — спросила бы, что это такое — История.

Я продолжаю стоять, пораженная, а он проводит пальцем по трем насечкам на моем кольце и разворачивает одно из своих, показывая такой же рисунок. Метка Архива. Я ничего не говорю — ведь я не принимала близко к сердцу его байки, и теперь уже поздно чему-либо удивляться, — он сокращает оставшееся расстояние между нами, и я почти могу слышать гитарные басы энергии — они исходят от его кожи. Уэсли аккуратно подцепляет пальцем шнурок на моей шее и выуживает мой ключ из-под одежды. Ключ слабо посверкивает в темноте. Потом он показывает мне такой же, у него на шее.

— Вот, — довольно заключает он. — Теперь мы действительно понимаем друг друга.

— Ты все знал! — наконец говорю я.

Он озадаченно морщит лоб.

— Я понял все в тот самый момент, как увидел тебя ночью в холле.

— Но как?

— Ты искала замочную скважину, это было очевидно. Хотя ты пыталась замаскировать свои поиски, я все понял. Патрик предупредил меня, что здесь появится новый Хранитель. И я решил увидеть его своими глазами.

— Забавно, потому что со мной Патрик словом не обмолвился о том, что здесь уже есть старый.

— Коронадо — не моя территория. Он уже давно является ничейной землей. Мне нравилось приезжать к Джилл, и я решил попутно приглядывать за домом, раз уж я здесь. Это ведь очень старое здание, сама понимаешь. — Он легонько постукивает ногтем по ключу. — У меня даже особый доступ есть. Все твои двери становятся и моими тоже.

— Значит, это ты очистил мой архивный лист, — подытоживаю я. Теперь все сложилось воедино. — На моем листе появлялись имена, которые сами собой исчезали.

— Извини. — Он растерянно потирает шею. — Я об этом как-то не подумал. Я уже так привык к тому, что командую здесь, в Коронадо. Я не хотел навредить.

Мы снова молчим.

— Ну что ж, — говорит он.

— Ну что ж, — эхом повторяю я.

Уэсли невольно улыбается.

— Что? — не выдерживаю я.

— Ладно тебе, Мак… — Он сдувает со лба непослушную прядь.

• Предыдущая
• 21/65
• Следующая