Казнь на Вестминстерском мосту - Перри Энн - Страница 6

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая

— Что нам известно?

Томас вкратце доложил ему о своих действиях на мосту, о визите на Роял-стрит и наконец о сведениях, полученных по возвращении в участок.

Драммонд откинулся на спинку стула и вытер губы салфеткой.

— Вот беда, — мрачно произнес он. — Мотив может быть практически любым: бизнес, профессиональное соперничество, политическая вражда, анархистский заговор. Это может также быть делом рук случайного сумасшедшего, и в таком случае мы никогда не найдем его! А что вы думаете о личных мотивах: деньги, ревность, месть?

— Вполне возможно, — ответил Питт, вспоминая напряженное лицо вдовы и ее доблестные попытки сохранить присутствие духа, холодную вежливость, отличавшую ее общение с пасынком и, что не исключено, прикрывавшую старые раны. — Хотя для таких мотивов слишком чудовищный способ.

— Верно, попахивает безумством, — согласился Драммонд. — Но, может быть, это ничего не значит. Дай бог, нам удастся быстро все уладить, и при этом не придется лезть в семейную трагедию.

— Очень надеюсь на это, — сказал Питт. Он доел свой завтрак и, отогревшись в теплой комнате, с особой остротой ощутил навалившуюся на него усталость.

Вошел Кобб с газетами и молча подал их Драммонду. Тот открыл первую, зачитал заголовок: «Депутат парламента убит на Вестминстерском мосту», потом открыл другую и тоже прочитал: «Шокирующее убийство: труп на фонарном столбе». Посмотрел на Питта.

— Дружище, идите домой и поспите, — приказал он. — Вернетесь после полудня, а мы тем временем поищем свидетелей. Вы же займетесь деловыми партнерами и коллегами по политической деятельности. — Он кивнул на газеты. — Они не дадут нам много времени.

Шарлотта Питт еще не слышала об убийстве на Вестминстерском мосту, и в настоящий момент ее голова была занята собранием, на котором она присутствовала. Она впервые оказалась на подобном мероприятии. Собравшихся здесь людей не объединяло практически ничего, кроме интереса к проблеме представительства женщин в парламенте. Большинство не решалось идти дальше дикой и прежде немыслимой идеи об участии женщин в выборах, но крохотная группка самых отважных продвинулась далеко вперед и заговорила о том, чтобы женщины стали членами этого внушающего благоговейный страх руководящего органа. Одна женщина даже предложила себя в кандидаты для участия в выборах. Естественно, она провалилась, не получив даже намека на результат, и вышла шутка в дурном вкусе.

Шарлотта сидела в заднем ряду переполненного зала и наблюдала за первым оратором, тучной молодой женщиной с энергичным и грубоватым лицом и красными руками. Едва она встала со своего места и поднялась на сцену, в зале мгновенно установилась тишина.

— Сестры! — Обращение прозвучало довольно странно в этом разношерстном обществе. Сидевшая впереди Шарлотты хорошо одетая дама в зеленых шелках втянула голову в плечи, как бы стремясь отгородиться от общения с теми, с кем ее свела судьба, и показать, что все сказанное отношения к ней не имеет. — Мы собрались здесь по одному и тому же поводу! — продолжала молодая женщина на сцене глубоким грудным голосом. В ее речи звучал сильный северный акцент. — У нас у всех есть что сказать о том, как строится наша жизнь, какие законы принимаются и кто их придумывает! У всех мужчин, кем бы они ни были, есть возможность выбрать своего депутата парламента, и если депутат хочет избираться, он должен отвечать чаяниям своих избирателей. Половине избирателей, сестры, всего лишь половине, той самой, которая — мужчины!

Она говорила еще примерно десять минут, и Шарлотта слушала ее вполуха. Она уже и раньше слышала все эти аргументы, и для нее они уже стали неопровержимыми. Сюда же она пришла ради того, чтобы увидеть, многие ли придерживаются тех же взглядов и каково количество женщин, посещающих эти собрания не из любопытства, а из убежденности. Тайком оглядывая их, Шарлотта видела и практичную одежду в коричневых и приглушенных тонах, и фасоны пальто и юбок, не отличавшиеся изяществом, скроенные так, чтобы пережить многие смены веяний моды. У некоторых на плечи были наброшены шали, но для тепла, а не для украшения. Все это были жены клерков и лавочников, обычные женщины, которые прилагали все силы к тому, чтобы свести концы с концами.

Однако среди собравшихся присутствовали и те, кто был одет с претензией на элегантность, и они выделялись в толпе. Среди них были и утонченные молодые девушки в дорогих платьях, и почтенные матроны с пышной грудью, в бусах, мехах и шляпах с перьями.

Однако Шарлотту больше всего интересовали их лица, выражения, мелькавшие на них, когда ораторы говорили об идеях, которые все общество считало революционными, противоестественными и либо нелепыми, либо опасными, в зависимости от того, какие реальные перемены они могли принести.

В одних она видела интерес и даже проблески убежденности. В других — замешательство: идеи были слишком масштабными, чтобы их можно было принять; они требовали слишком кардинальной ломки того, что было воспитано матерью и бабушкой, образа жизни не всегда комфортного, зато хорошо знакомого своими тяготами. На некоторых лицах явственно отражалось недоверие, насмешка и даже страх перемен.

Внимание Шарлотты привлекло одно лицо, круглое и в то же время довольно утонченное, с изящными скулами, умное, пытливое, очень женственное, с сильным, упрямым подбородком. Именно выражение его и заинтересовало Шарлотту: смесь удивления и сомнения, как будто мысли входили в сознание женщины и мгновенно поднимали там множество важнейших вопросов. Ее взгляд был устремлен на выступающую, она словно боялась пропустить хоть слово. Казалось, женщина не замечает своих соседок; и правда, когда одна из них толкнула ее, и перо от кричащей шляпы задело ее по щеке, она лишь моргнула и даже не повернула голову, чтобы взглянуть на нее.

Когда на сцену поднялась третья выступающая, худая, чрезвычайно серьезная женщина неопределенного возраста, за дело взялись перебивальщики. Их интонации были вполне доброжелательными, а вот вопросы — острыми.

— Говоришь, женщины понимают в бизнесе не хуже мужиков? Ну, это делает честь твоему мужику!

— Если он у нее есть!

Зал разразился хохотом, отчасти язвительным, отчасти сочувственным: одинокая женщина в глазах большинства выглядела как печальный объект насмешек, как существо, не выполнившее свое главное предназначение.

Выступающая вздрогнула — правда, едва-едва заметно; Шарлотта допускала, что ей это просто привиделось. Женщина наверняка привыкла к подобного рода колкостям и ожидала их.

— А у тебя есть? — слегка покраснев, отпарировала она. — А дети, а?

— Естественно, есть! Десять!

Снова раздался хохот.

— У тебя и камеристка есть, и кухарка, и другие слуги? — спросила женщина на сцене.

— Естественно, нет! А кто я, по-твоему? Приходит одна девчонка убираться…

— Значит, ты сама ведешь дом?

Наступила тишина, и Шарлотта перевела взгляд на женщину с примечательным лицом. Та уже поняла, куда клонит ораторша, и одобрительно улыбнулась.

— Естественно, сама!

— Счета, расходы, покупка одежды, топливо, поведение твоих десятерых детишек? Похоже, ты хорошо разбираешься в бизнесе — и в людях. Думаю, ты отлично разбираешься еще и в характерах. Ты знаешь, когда тебе врут, когда пытаются обсчитать тебя или всучить тебе дрянной товар, верно?

— Ну да… — медленно произнесла женщина. Она еще не была готова уступить, тем более у всех на глазах. — Только это не значит, что я могу управлять страной!

— А твой муж? Он может управлять страной? Он хотя бы домом управлять может?

— Это не то же самое!

— У него есть право голоса?

— Есть, но…

— Разве твои суждения хуже, чем его?

— Милостивая госпожа! — вдруг прозвучал чей-то голос, громкий и с презрительными нотками, и все головы повернулись к даме в темно-фиолетовой шляпке. — Пусть вы достигли мастерства в покупке достаточного количества картошки, чтобы накормить семью, и еженедельно следите за ценами. Не сомневаюсь, что вы в этом преуспели. Но едва ли по значимости это может сравниться с избранием премьер-министра! Уровень-то другой.

• Предыдущая
• 6/74
• Следующая