Мы даже смерти выше... - Логвинова Людмила - Страница 5

Что же это за удивительное поколение? Не повторился код ни в

детях, ни во внуках. Возможно, его сила была в том, что парни не

чувствовали себя одинокими: многодетные семьи, нередко под одной

крышей собиралось три поколения одного рода. От дедов и отцов

узнавали о минувших событиях истории. Родословная хранила следы

былого в устных пересказах.

Николай, как и его сверстники, родился «на перекрестке двух

эпох». Кем же были их отцы? Они – среди лирических героев

произведений Николая Майорова.

Революционер, в дом которого пришли с обыском. Забившись в

угол, мальчонка наблюдал: солдаты во главе с жандармом зло

вспарывали перину, выгребали золу, избитый отец упал ничком на

пол, рыдала мать. Однако при всем ужасе происходящего на глазах

ребенка, он запомнил — отец поднялся:

«Отец привстал, держась за подоконник,

И выплюнул багровый зуб в ладони,

И в тех ладонях застеклилась кровь.

Так начиналось детство…

Падая, рыдая,

Как птица, билась мать».

(«Отцам», 1938)

Сын глядел, «как тают, пропадают / В дверях жандарм, солдаты и

отец…» Отец не вернулся:

«В шершавом, вкривь надписанном конверте

Ему доставлен приговор…»

(«Смерть революционера», 1938)

Столяр, который изо дня в день мастерил стулья и столы, ладил

двери, настилал полы. Пришел час помирать — «гроб сколотил себе на

совесть». Остались в памяти крепкие сильные руки: «два громадных

кулака» на груди бездыханной.

Певец-кобзарь, отданный в солдатчину:

11 «Хроника, даты, люди», Книга 1. [Электронный ресурс]. Хроника,

даты, люди, Книга 1. // http://kk.convdocs.org/docs/index-295931.html?page=26

(16.12.13).

17

«Ему заткнули рот приказом:

Не петь. Не думать. Не писать».

(«В солдатчине», 1937)

Портовый рабочий — маляр, сочинявший песни. Да такие, что за

них сажали в тюрьму, «ломали пальца», «крошили зуб». Сослали —

бежал. Схватили, утопили. Но не умерла «живая песенная речь» —

матросы разнесли ее по свету:

«Такую песню петь не стыдно,

Коль за нее идут ко дну».

(«Песня», 1939)

Огольцы времен гражданской войны, понимавшие, что «у детей

имелась жалость, / Которой взрослый не имел».

Отцами были поэты Пушкин и Маяковский, знаменитый летчик

Валерий Чкалов и Максим Горький, Н.В.Гоголь и художник

средневековья Харменс ван Рейн Рембрандт, герои любимых книг.

И, конечно, отцы, родившиеся на рубеже двадцатого века,

заставшие царизм, пережившие две революции в семнадцатом году,

воевавшие на Первой мировой и на гражданской войне. Они, напрягая

силы, выбивались из голода-разрухи, строили новую жизнь,

прокладывая дорогу сыновьям, из рук в руки передавая традиции и

заветы рода:

«Мне стал понятен смысл отцовских вех.

Отцы мои! Я следовал за вами

С раскрытым сердцем, с лучшими словами.

Глаза мои не обожгло слезами.

Глаза мои обращены на всех».

(«Отцам», 1938)

Не только кровное родство, но и общая вера в счастливую

будущность объединяли поколения. О воспитании не говорили.

Сыновей не жалели, не оберегали от жизни, ограничивая свободу, —

мужик растет. Жили бок о бок, на виду друг у друга, правда была одна,

ее не ополовинили. Простые понятия «порядочность», «совесть»,

«долг», «добрая память» — все шло от земли, питая молодые корни.

Так многие сыновья–отроки получили в семье самый нужный урок —

как жить. Он и предопределил их поступки, став стержнем духа,

который не могла ни согнуть, ни сломать война.

Воспитанные школой, газетами, собраниями в духе

коллективизма и презрения к «единоличникам», они, мужая, ощущали

себя особым поколением, перед которым распахнут мир «иных высот

18

и помыслов». Уверенность в том, что их судьба неотделима от судьбы

Родины, стала отличительной чертой фронтовиков, ополченцев,

партизан, рабочих, колхозников, женщин, подростков — всех, кто не

только верил в нашу победу, но и сделал все, только бы уничтожить,

изгнать врага.

О, те «мальчики» входили в мир с такою жаждой жизни, что,

казалось, «жизнь не имела потолка». Их мужество, самопожертвование

в битве с несметными полчищами фашистов также не имели аналогов

в истории войн.

4. «Я полюбил весомые слова…»

Его судьба — одна из миллионов судеб «поколения сороковых».

Его судьба — одна из миллионов, погибших на поле брани,

защищая Отечество.

Его судьба — одна из миллионов, не оставивших ни жены, ни

детей, кто бы помнили и рассказали о нем.

Ни записных книжек, ни «серой прозы» дневников, ни любимых

книг — ничего не сохранилось, где бы остался след его. На счастье,

юноша был поэтом. «Рукописи не горят» — пожар войны пощадил его

стихотворения (хотя и не все).

Благодаря стараниям Владимира Семеновича Жукова и Виктора

Николаевича Болховитинова посмертно изданы авторские сборники

(1962-й и 1969-й годы), познакомившие новое поколение с

творчеством одного из поэтов, погибших на войне.

Шестидесятые годы 20-го века отмечены спорами «лириков» и

«физиков». Именно «оттепель» растопила замерзшие души, пробуждая

забытый интерес к поэзии. Поэтическое наследие поэтов-фронтовиков

становилось доступным читателям. К двадцатилетию Победы была

издана антология «Советские поэты, павшие на Великой

Отечественной войне». 12

Бесспорно, произведения молодых поэтов, хотя и не успевших

стать членами Союза Писателей, по праву принадлежат культурному

наследию народа. Только вот этическая сторона: хотел бы автор,

чтобы чужие глаза вчитывались в его строчки, которые им не были

12 «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». М.:

– «Советский Писатель». – 1965.

19

переписаны набело? Хотел бы, чтобы чужие люди перебирали даты и

события его короткой жизни, комментировали их?

«Как жил, кого любил, кому руки не подал,

С кем дружбу вел и должен был кому —

Узнают все,

Раскроют все комоды,

Разложат дни твои по одному».

(«Как жил, кого любил, кому руки не

подал…», 1939)

Так вышло, что о них мы узнали «из пересказов устных» —

воспоминаний, газетных публикаций, глав книг, в большинстве

случаев, написанных земляками. Прошли десятилетия, мало среди нас

тех, кто рассказал бы сегодня о своем поколении, о друзьях, не

вернувшихся с войны. Возможно, придет время, и школьники будут

изучать историю Великой Отечественной не по картам и таблицам, не

по датам учебников, а по книгам, страницы которых написаны в 1941-

1945-м годах и в послевоенную эпоху поэтами, публицистами,

прозаиками, военными корреспондентами — участниками войны и

теми, кого миновало военное лихолетье. Все они сберегли память,

чтобы передать из рук в руки внукам-правнукам.

Николай Майоров слыл первым поэтом 33-й ивановской школы.

Зная об этой страсти, ватага друзей умышленно заворачивала в

книжный магазин. Костя Титов13, «любивший пошутить, обращался с

серьезным видом к продавщице: ―Скажите, книжка поэта Николая

Майорова еще к вам не поступала?― — чем приводил в великое

смущение Колю». 14 Окончив десятилетку, юноша поступил на

исторический факультет МГУ.

Московские вузы распахнули двери перед приезжими из

провинции. Во второй половине 30-х годов столица стала не только

городом студентов, но и городом молодых поэтов. Так что Николай