Мы даже смерти выше... - Логвинова Людмила - Страница 18

голубой дымок юношеской романтики свился лишь в первые

кольца, как тут же был развеян жестокими ветрами войны.

«Не долюбив…» Да, не долюбив женщину, поэзию, жизнь.

71

И впрямь, свою единственную на свете женщину ни

Майоров, ни другие сверстники его судьбы так и «не посмели»

поцеловать перед уходом на войну и в вечность. А человеком он

был пылким и страстным, вспомните хотя бы «швырнуть пальто

на выключатель, забыв, где вешалка висит», и любил, радуясь и

мучаясь, «то робостью, то ревностью томим», по выражению

великого поэта. Теперешние девушки могут позавидовать

женщинам, в которых влюблялись такие люди, как Николай

Майоров. Мало того, что в свои двадцать лет эти люди были не

подростками, а взрослыми мужчинами, но их любовь была

страстью, всепоглощающей и неоглядной. И женщины, если не

сразу, то после, всегда сумеют оценить такое чувство и сберечь

его в благодарной памяти.

Так и с поэзией. Как и женщине, Майоров отдавал ей себя

без остатка. Но поэзия для него тогда значила больше, чем

женщина. Он верил, что ее силе подвластно все: люди и стихии,

само мироздание. И если древний поэт заставил своим пением

стронуться с места недвижные каменья, то женскую душу

поэзия тронет и подавно. В стихотворении «Рождение

искусства» он соединил оба высокие адресата. В нем сила

поэзии выше женской, но являет себя во имя и ради нее. В этих

стихах первый художник

… впроголодь живя, кореньями питаясь,

Он различил однажды неба цвет.

Тогда в него навек вселилась зависть

К той гамме красок. Он открыл секрет

Бессмертья их. И где б теперь он ни был,

Куда б ни шел, он всюду их искал.

Так, раз вступив в соперничество с небом,

Он навсегда к нему возревновал.

Он гальку взял и так раскрасил камень,

Такое людям бросил торжество,

Что ты сдалась, когда, припав губами

К его руке, поверила в него.

Вот потому ты много больше значишь,

Чем эта ночь в исходе сентября,

Что даже хорошо, когда ты плачешь,

72

Сквозь слезы о прекрасном говоря.

Ключевые строки: «Так, раз вступив в соперничество

с небом, он навсегда к нему возревновал» и последние,

замыкающиеся аккордом «сквозь слезы о прекрасном говоря»,

сделали бы честь любому большому поэту.

Надо подчеркнуть, что Майоров и ощущал себя большим

поэтом. И страшился он не смерти, а того, что она не даст

развернуться ему как поэту в полную силу. Такое же

предощущение, горькое и сильное, было у многих из нас. И к

великому несчастью для литературы оно подтвердилось как раз

для самых талантливых из поколения их ранней гибелью.

В статьях и воспоминаниях о Майорове, Кульчицком,

Суворове, Когане иногда упускается из виду одно серьезное

обстоятельство. О них пишут как о смелых и чистых юношах,

погибших на войне и сочинявших стихи, интересные в качестве

человеческих документов. Меньше обращается внимания на то,

что стихи эти были не только лирическим дневником,

запечатлевшим высокие чувства патриотизма и партийности, но

и серьезным и новым явлением поэзии. В коллективных

сборникахпредставлено много стихов поистине холотых

рбят, храбро сложивших свои головы в бою, но для которых

поэтический способ выражения чувств и мыслей не был

обязательным языком. Их стихотворные строки и впрямь

сохраняют ценность преимущественно человеческого

документа.

Совсем иное дело стихи Николая Майорова и еще

нескольких поэтов. Лучшие из них несут печать не только яркой

талантливости, но и раннего профессионализма.

Обманчивое впечатление неровности и пестроты стихов

Майорова и тех же Суворова, Кульчицкого, Когана создается

тем, что обычно публикуются вместе стихи, написанные

поэтами в четырнадцать, в восемнадцать, в двадцать лет… У

зрелого поэта разница в два, три, пять лет подчас незаметна.

… Разный уровень и пестрота стихов — от их временной

ступенчатости. Строки, датированные 1936-1938 годами, — это

73

же строки шестнадцати-восемнадцатилетнего паренька. И

просто чудо, когда рядом со слабеньким стихотворением»На

трамвайной остановке» возникают вдруг зрелые «Торжество

жизни», «На родине», «Весеннее». Это чудо таланта, и оно

вступает в силу, чем дальше, тем полнее соединяясь с

крепнущим мастерством. Такие стихи, как «Мы», «Рождение

искусства», «Что значит любить, «Нам не дано спокойно сгнить

в могиле», «О нашем времени расскажут» — уже стихи

молодого мастера, хрестоматийные произведения, без которых

не станет полной любая антология советской поэзии XX века.

Нет, поэзия не была мачехой для Майорова и его

сверстников — поэтов. Она была доброй, хотя и строгой

матерью и как бы ждала: вот дети окончательно вырастут,

окрепнут, тогда и выпущу их в свет. И они не торопились

печататься, довольствуясь признанием друзей и учителей.

Стихи Майорова высоко ценили Сельвинский, Луговской,

Антокольский, их одобрение он принимал со спокойной

гордостью. Виктор Болховитинов, старший его сверстник,

работавший тогда в университетской многотиражке,

пользовался каждой возможностью публиковать его стихи, но

многотиражка остается многотиражкой. Газеты, журналы,

сборники — все это пришло много позже того, как на

Смоленщине вырос безымянный холмик. И если они —

Майоров и его сверстники — ушли из жизни, «не долюбив»

поэзию, а плоды этой будущей любви могли бы быть щедрыми

и прекрасными, то поэзия не забыла о своих детях…Не

долюбили они и жизнь — слишком мало узнав ее радостей,

мало «испрожив-испроведав», по народному выражению.

Но страну свою они долюбили до конца. В этом они уже

расписались не стихами, а кровью…И Родина одарила их

ответной любовью.

… Были цветы и речи, и на доме, в котором жил наш

сверстник, появилась дощечка с надписью: «Улица Николая

74

Майорова»46. Да, казалось, совсем типичный для нашего

поколения человек, но это была типичность обобщающего

образа…

Андрей Турков

Слово о поэте

Иногда мне кажется, что должен существовать кинотеатр,

где изо дня в день шли бы суровые кинохроникальные ленты

времен Великой Отечественной войны, представляющие самые

разные стороны этой народной эпопеи. И какой бы сюжет ни

возникал на экране, ему обязательно отыщется

«аккомпанемент» в виде того или иного стихотворения,

написанного иногда знаменитым, а то и вовсе безвестным

поэтом, — так много и в таких разных направлениях сделано

было советской поэзией в те годы.

Где начинался этот великий подвиг нашей поэзии?

Пожалуй, даже не в первый день войны, а порой в тех

студенческих аудиториях, где бурлили молодые и дерзкие

поэты,

Павшие в первые же месяцы жесточайших боев, не

успевшие почти ничего сложить в эту пору, но зато уже на

учебной скамье, как принято говорить, трубившие тревогу,

звавшие своих сверстников вглядеться и вдуматься в ближайшее

будущее.

Они были не столько первыми жертвами войны, сколько

первыми ее бойцами, завещавшими потомкам устами автора

этой книги — Николая Майорова:

… пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

46 11 декабря 1964 года 1-я Авиационная улица согласно решению