Разыскиваются полицией - Уозенкрафт Ким - Страница 11

Дайану не удивило, что после таких событий жизнь Эфирда пошла кувырком. Она пыталась представить, как бы повела себя, если бы нечто подобное учудил Ренфро, хотя ему и за миллион световых лет не пришло бы такое в голову. Ренфро по натуре счастливый человек, и эта особенность больше других привлекала Дайану. Но если бы все-таки решился… уважает она Эфирда или нет, но сочувствует из-за того, что ему пришлось испытать. Почти все из полицейского управления прибежали посмотреть на него на похоронах. А он изображал техасского мачо. Застыл словно статуя. Ни одной слезинки. Обнимал плачущую мать погибшей девушки, покачивал и встряхивал, не позволяя упасть в обморок. Таков уж мужской удел — проявлять силу в таких обстоятельствах, и Дайана считала это тяжелой ношей. Вероятно, поэтому многие из них быстро ломались.

Было уже без двадцати одиннадцать, когда Дайана сообразила, что пропустила половину одиннадцатого. Теперь следовало поднажать, чтобы успеть в участок, вовремя смениться и оставить патрульную машину счастливчику, который станет дежурить всю ночь до утра.

Она повесила ключи зажигания на приборную доску и бросилась в раздевалку. Но сразу же натолкнулась на Ренфро.

— Привет! — Он поймал ее в объятия. — Куда ты так несешься?

— Домой! — бросила Дайана.

Ренфро притянул ее к себе и прошептал что-то на ухо. Дайана повела плечами и высвободилась из его рук.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно. Просто устала и хочу домой.

— Я тебе позвоню.

— Пожалуйста, не надо. Мне необходимо поспать.

Ренфро отступил на шаг и пожал плечами:

— Как хочешь. Тогда позвони мне сама. — И он, не оборачиваясь, двинулся в мужскую раздевалку.

Когда Дайана переобувалась, ее ноги гудели. Она действительно вымоталась. Устала от того, что случилось на месте преступления, сильно подействовало само убийство, разозлилась на себя за то, что потянуло к Ренфро — ее снова могли накрыть за пределами района патрулирования, — расстроилась, позволив себе трахаться на дежурстве. Служба в полиции значила для Дайаны очень много, хотя в последнее время ей все чаще казалось, что придется уйти. А сейчас требовалось пообщаться с людьми, которые не являлись копами и вращались в огромном мире. Ха! Будто такой мир существует! Его никогда не будет, пока она остается копом. И чем больше Дайана сомневалась в своей успешной карьере, когда сталкивалась с подобным тому, что произошло нынешним вечером, тем сильнее в ней поднималось чувство, что она хоть и не может назвать себя незаменимой, но по крайней мере востребована. Она мечтала найти убийцу Хуаниты Черчпин и надеть на него наручники. Это было бы здорово.

Дайана попрощалась с коллегами в ярко освещенных коридорах полицейского управления, открыла дверь в зной и направилась по черному асфальту к своей машине, зеленому джипу «рэнглер», который сиял как новенький, поскольку она не ленилась ухаживать за ним. Завела мотор, отъехала от стоянки и ткнула пальцем кнопку CD-проигрывателя. Она собиралась заехать в «Чейс», но решила, что лучше не стоит. И без того успела натрахаться сегодня по горло. А с Эфирдом и его приятелями встретится в другой раз, когда не будет в таких растрепанных чувствах. Сегодня домой. Отдыхать.

Громкая музыка гнала мысли из головы. Дайана думала об одном: как бы утереть нос Гибу Лоуву. Ему и тому ослу, на котором он ездит. Не исключено, что важный шериф способен официально отстранить ее от расследования, но никто не смеет указывать ей, чем заниматься в свободное время.

Утром Гейл открыла глаза, и краткое ощущение свободы разбилось, как только она сообразила, где находится.

Сегодня.

Все случится сегодня.

Коридоры убегали в бесконечность, в предрассветные часы зеленый линолеум на полу отражал горевший в буферных зонах свет. На стенах окрашенная в белую краску белая штукатурка; их каждый год перекрашивали — снова и снова наносили белое по белому. Белое нарушала лишь вереница дверей — серых, металлических, с надежными замками и сменяемыми табличками с фамилиями. Адвокаты. Психиатрическая помощь. Каптерка. Общие комнаты. Дежурка. Гейл шла за надзирателем, стараясь не слушать, как бренчат ключи, задевая за синие форменные полистероловые брюки. Бряк-бряк-бряк. Тяжелые медные ключи. Бряк-бряк-бряк. Походка надзирателя свидетельствовала: «Я при исполнении, не вяжись ко мне». Гейл следовала за ним и, по мере того, как приближалась к залу заседаний, все больше холодела. Она еще не переступила порог, а ее уже трясло. Надо было захватить с собой свитер, но она намеревалась продемонстрировать свое послушание: не надела ничего лишнего, даже часов — лишь то, что выдали в тюрьме. Гейл была в брюках цвета хаки и такой же куртке. Под ней белая майка. Рабочие ботинки. Даже носки тюремного происхождения. Она подчинялась правилам. Короткие темные волосы стянуты на затылке в хвостик резинкой. Никакой косметики. Зеленые глаза смотрели открыто и тревожно. Гейл хотела, чтобы к ней отнеслись дружелюбно.

Дверь следовала за дверью. И вот наконец комната, перед которой стояла простая деревянная скамья. Надзиратель приказал Гейл сесть. Она повиновалась. Надзиратель повернулся и зашагал обратно. Бряк-бряк-бряк. Вскоре звуки замерли в конце коридора.

Гейл сидела, мяла в руке папку и вдруг услышала чей-то тихий вздох. Через несколько секунд поняла, что вздохнула она сама.

Дверь отворилась, из комнаты вышла заключенная и быстро двинулась прочь. Гейл посмотрела на свое дело. Слова переполняли ее, складывались в фразы, в голове, точно пляшущие мячики, скакали обрывки мыслей последних восемнадцати лет: что-то от раскаяния, что-то от злости, что-то от отчаяния. Вновь заболел коренной зуб, хотя тюремный дантист убеждал, что с ним все в порядке. Другой дантист, который работал здесь раньше, вычистил и запломбировал ей канал в корне. Это было еще в девяносто третьем году. С тех пор зуб не переставал беспокоить. Что-то не ладилось с работой у этих дантистов.

Дверь опять открылась. Гейл не пошевелилась, она боялась поднять голову. Мужчина на пороге взглянул на папку в ее руке.

— Мисс Рубин, — он посмотрел ей в глаза без тени недоброжелательства, — Чак Рокко. Прошу вас, заходите.

Гейл последовала за ним в комнату и закрыла за собой дверь. Обстановка по-спартански скромная. Квадратное помещение. В противоположной стене окна с зелеными шторами. Шкаф с делами. В середине коричневый стол из древесностружечной плиты, крышка с пластиковым покрытием. По одну сторону — стулья с металлическим каркасом, обитые тускло-оранжевым дерматином. На них сидели те, кто решал вопрос об условно-досрочном освобождении. По другую сторону — стул, и на него указал ей мистер Рокко.

Гейл отошла от двери и приблизилась к стулу. Господи, как же здесь холодно! Села. Интересно, чувствуют ли эти люди, что ее сердце готово выскочить из груди? Вежливо улыбнулась, осторожно положила свое дело перед собой на стол. У них были стопки папок. В сотню раз больше, чем у нее. Гейл не очень понимала, зачем принесла с собой эту папку. Видимо, для того, чтобы было что мять в руках, пока ждала перед дверью.

Она знала всех членов комиссии, запомнила с прошлого раза. Рядом с мистером Рокко сидел мистер Уайт, самый главный. Он не менялся в течение четырех лет, отличался бледной кожей и красным носом. Волосы лежали неряшливо, но глаза по-прежнему светились весельем. Женщина рядом с ним улыбнулась Гейл:

— Лоррейн Грей. Как вы теперь поживаете, мисс Рубин?

Гейл услышала собственные слова: «Время летит незаметно, когда вокруг столько всяких развлечений», — но сообразила, что они прозвучали только в ее голове. Она вежливо кивнула Лоррейн Грей, подумав, какими эти четыре года показались членам комиссии, какие изменения принесли им, как прошли — быстро или медленно? Они явно ее помнили. Или сверились с делом и проявили достаточно такта, намекнув, что не забыли.

Рокко включил магнитофон.