Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 8

Глаза у меня были на мокром месте. Но я отчаянно не позволяла себе разреветься и вместо этого жадно вглядываясь в его лицо, обрамленное небрежно рассыпанными по плечам седыми волосами — живя у нас, он отпустил гриву. И плаща от солнца теперь не носил, при выросших силах не нужен был больше… Колонны тихо звенели и пели, их мощь, что стоит от земли до неба, пронизывала меня новыми, еще непривычными ощущениями.

— Смотри, — сказала я, чтобы разбить молчание. — Я теперь тоже Хранительница.

Совсем рядом текла сила моей Колонны. Такая же рыжая, как я. Горячая. Подвижная и текучая. Способная ласково согреть и снести все на своем пути. Я позвала ее по имени — и мне на ладонь словно из ниоткуда скакнула то ли пламенеющая птица, то ли ящерка с крыльями. Ее шкурка была пламенем, глаза — двумя угольками. Она щекотала ладонь, вертелась, чирикала, норовила цапнуть за коготь.

— Ты молодец, — сказал Волк. Похоже, и его одолело косноязычие не к месту.

— Ты еще вернешься?

В тот день я уже не была ребенком. Тело мое еще оставалось детским, но душа начинала стремительно взрослеть, огорошенная первой потерей. Я смотрела на него и понимала, что нам придется очень долго ждать, прежде, чем мы сможем увидеться вновь — таковы шутки у Времени, всемогущего и незримого, соединяющего и разделяющего миры.

— Конечно, вернусь. Я же теперь знаю к вам дорогу. Тебе почти и не придется меня ждать, малявка. Вернусь за тобой и не отдам больше никому, поняла?

В голосе промелькнула небрежность, но я ей не поверила. Она была ненастоящая. В чем он хотел меня уверить? В том, что не придется ждать? Или что его разлука совсем не трогает? Дух на моей ладони застрекотал, скакнул ифенху на плечо и потерся горячей головкой о бледную щеку. Как поцеловал. Еще немного и я расплачусь. Хватит ему видеть, как я развожу мокротень. И я, следуя этикету, поклонилась в пояс.

— До свидания, Эль-Тару. Мне было в высшей степени приятно узнать тебя. Да охранит Великий Вещий твой путь и долгие дни твои.

Выпалив это единым духом, я развернулась и сорвалась с места. Прочь от Колонн, от Волка, от отца. В самую глухую чащу. 

Примерно 600 лет спустя.

«Илленн, будь добра, оденься прилично и спустись сегодня к ужину. У нас гость».

«Гость?» — я фыркнула. «Здесь, в Ареи-Калэн — и я ничего о нем не знаю? Не может быть!»

Однако, даже мысленный тон отца был таков, что ничего иного, кроме немедленного повиновения, мне не оставалось. Я со вздохом расстегнула надетый было пояс с ножом.

Одеться прилично — это значит «в роскошное платье». А в платье даже по Ареи-Калэн не полазаешь, не то что по окрестным горам. Но отец редко изволяет мне приказывать, как сейчас, зачем же нарываться на упреки?

— Ну-ка цыц! — велела я настырному Духу, сидевшему на подоконнике, и принялась за ритуал «приличного одевания». Сердце у самой почему-то екало предчувствием. Тот ли гость, о котором запретила себе думать?

С моей невероятно рыжей гривой и глазами, которым то и дело взбредала охота менять цвет с изумрудно-зеленого на золотистый и обратно, подобрать тон платья было, мягко говоря, нелегко. Чаще всего для приемов я выбирала переливчатый красно-огненный шелк или черный с глубинными отливами зеленого и золотого атлас. Сегодня же меня прельстил глубокий синий.

Платье без модных нынче среди людей корсетов и кринолинов с высоким строгим воротником, длинными рукавами и юбкой до полу сидело на мне как влитое. Возиться с рядом крючков на спине не пришлось — на это есть проворные лапки Фирре. Он (или она? Честно говоря, я до сих пор не знаю, как определяет себя мой Огонь) ловко застегнул платье и улегся на плечах этакой мантильей. Я затянула на щиколотках ремешки открытых золоченых туфель, позволявших демонстрировать когти, собрала волосы несколькими опаловыми заколками, плюнула на ухищрения с пудрой и помадой — обойдутся! — и почти выбежала из комнаты.

Спуститься из башни вниз можно было двумя путями: по длинной винтовой лестнице с резными перилами или ступив на круглый каменный диск с кристаллом-накопителем с нижней стороны. Чтобы не запыхаться, я выбрала второй путь — не хотелось появиться перед неизвестным гостем, что называется, вывесив язык через плечо. Слегка притопнув по светящемуся голубоватым огоньком сенсору, я вдруг словно вывалилась из тела на краткий миг и увидела себя со стороны — почему-то стремглав бегущей по лестнице. Из прически вылетает заколка и брякается на ступеньки, я не замечаю…

Картинка мигнула и пропала. Мимо меня проплывали лестничные витки, я стояла посреди диска одна-единственная. Что за шутки? Опять воображение разыгралось. Хватит, пора бросать детские привычки.

Раньше я частенько воображала себя в разных небывших приключениях и переделках — то пираткой на бриге, то вемпарийской волшебницей, то мысленно гуляла по узким ячеистым коридорам обители Алден, где по словам отца всегда светят только кристаллы и не бывает ни холодно, ни жарко… Но сбывались почему-то, только те видения, в которых мне доставалось за шалости. Со временем, следуя им, я научилась скрывать «следы преступлений». Но сейчас-то с чего?

Я дернула ушами, отмахиваясь от глупостей — диск уже скрежетнул по камню своего ложа. Можно было спуститься еще на десяток шагов и войти как все, через дверь, но я решила появиться эффектнее и вошла на галерею вдоль стены.

Важные гости по обычаю принимаемы были в Каминном зале Ареи-Калэн Мортан — Крепости Снежного Кота. Под высоченными узорными сводами всегда, невзирая на погоду, днем и ночью пылали три огромных очага. Дабы не переводить зря деревья, пламя в них большей частью магическое, но разницы от этого почти никакой, разве что греет чуть меньше. Светлый камень стен тоже всегда хранит тепло рук, которые любовно возводили их.

Я медленно спускалась по широкой лестнице, стараясь разглядеть того, кто сидел напротив отца спиной ко мне. Вроде бы кхаэль, но было в нем что-то странно знакомое. Я видела только длинную гриву седых волос, небрежно стянутую ремешком где-то посередине, да венчающие голову наподобие короны рога на висках, длинные, загнутые назад. Широкие плечи, массивная фигура, затянутая в черный, расшитый алым шелком и серебром бархат… Отец прервался на полуфразе и чему-то загадочно улыбнулся.

— Ваэрден, позволь заново представить тебе — Илленн эль Сарадин, моя дочь.

Он обернулся.

Я застыла как вкопанная.

Время почтительно замерло подле нас.

Он изменился. Навстречу мне медленно и потрясенно поднимался ифенху с почти нашей, кхаэльской внешностью. Сердце мое заколотилось где-то в горле.

Он стал еще выше и шире в плечах, чем был. Кожа отливала благородной зеленью — признак зрелого могущества у Темных — и обнимавшие голову рога только усиливали ореол царственной власти. Взгляд желтых волчьих глаз стал другим — в них теперь жила спокойная мудрая хитрость, сейчас спрятавшаяся за неподдельным изумлением. Я залюбовалась руками — широкими, трехпалыми, с глянцево-черными лезвиями когтей.

— Очень рад вас… — хрипло начал он и осекся. А голос остался прежним! — Очень рад видеть вас снова, эрхан.

Я? Эрхан?! Так позволительно обращаться только к старшим, вроде моей тети, отцовой названной сестры, но не ко мне!

— Взаимно… рада, — я чуть не навернулась с лестницы, но все-таки поклонилась.

— Я вас оставлю, — папа с милейшей клыкастой улыбкой сделал вид, что ужасно занят. — Пойду распоряжусь насчет ужина.

И удалился, оставив нас одних. Конечно — он-то был доволен шуткой.

У нас, в отличие от людей и ифенху, не принято кормить нахлебников, то есть, толпу придворных. Даже слуги нам нужны только там, где совсем уж не хватает рук. А Клановые приближенные всегда знают, когда надо слиться со стенами подальше и не отсвечивать, не лезть даже в мыслях. Так что мы на самом деле остались одни.

Первым моим порывом было броситься с визгом ему на шею. И я уже дернулась так и поступить, но холодное и гордое слово «княжна» словно затянуло на моей шее удавку. Разве подобает особе царской крови напрыгивать на другого монарха? Даже если это старый друг, жених? Даже если сия особа не обременена этикетом? Мы ведь не в лесном поместье, где, кроме отца с матерью, никто не видит, да и детство давно прошло. Скажут — вот мол, княжна ведет себя, как детеныш несмышленый. Слухи-то все равно пойдут, каким бы явным ни было наше уединение.