Пять плюс три - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая

— Что случилось? Что такое произошло?

До самого ужина воспитанники просидели в классе, разбираясь в происшествии. Все признали, что Соня поступила скверно, сделала худое и дрозду, и Стеше, и Матвею.

— А хуже всего Соня всё-таки сделала самой себе, — сказала Любовь Андреевна. — Как вы думаете, ребята, почему?

— Мы все на неё рассердились, — сказала Маруся Петрова, — А это ведь неприятно, если на тебя все сердятся.

— С нечистой совестью плохо жить! — заявил Костя Жуков.

— Вот и я так думаю, — посматривая на всё ещё тихонько плачущую Соню, сказала Любовь Андреевна. — Как ей смотреть в глаза товарищам, когда из-за неё несправедливо подозревали человека в оплошности, а она знала, что он не виноват, что виновата она сама, и молчала?

— Я больше не буду! — сквозь слёзы проговорила Соня.

— Она больше не будет! — закричали девочки.

Соню оставили в покое и взялись за Матвея. Тут мнения ребят разделились. Мальчики считали, что Матвей правильно поколотил Соню, может быть, только слишком сильно, перестарался немножко, но вздуть Соню следовало. Девочки утверждали, что всё равно бить Матвей не имел права. Он мог пристыдить Соню словами, отругать её, наконец, пожаловаться на неё воспитательнице, но не лупить её. Тем более, что Соня гораздо слабее Матвея. Теперь у неё, наверно, вся спина в синяках. И он мог совсем оторвать ей косы — ну, куда это годится?

Любовь Андреевна согласилась с девочками и ещё раз сказала, что Матвей вёл себя, как первобытный человек, который признавал только силу, а не разум.

После ужина ребята сидели в читальне. Любовь Андреевна читала им книгу. Ливень давно кончился. Но погода была пасмурная и ветреная. На море бушевал шторм. Снизу доносилось громыханье волн. Все сидели сонные. Матвей потихоньку стал продвигаться к двери читальни.

Любовь Андреевна опустила на минутку книгу:

— Ты куда?

— К Стеше пойду…

— Никуда ты не пойдёшь. Сядь!

Пришлось Матвею сесть на место.

Во время ужина Любовь Андреевна успела поговорить с воспитательницей пятого класса. Та была очень недовольна Стешей. Бегая под ливнем по саду, Стеша вымокла до нитки, ужинать отказалась, сидела на своей кровати, закутавшись в одеяло и не разжимая губ.

— Трудная девочка, — сказала воспитательница. — И зачем Сергей Петрович вообще позволяет держать в спальне то птиц, то каких-то ежей? У мальчиков из четвёртого класса целый месяц жил ёж под кроватью.

— А кто не трудный? — возразила Любовь Андреевна. — Матвей Горбенко, может быть, не трудный? Или Лихов, на которого внимания и сил приходится тратить больше, чем на половину класса? Кривинскую я считала как раз довольно лёгкой девочкой, она послушна, учится хорошо. И вот — пожалуйста! А насчёт зверей я с вами не согласна. Пусть держат и птиц, и ежей. Пусть заботятся о них…

Настроение у Любови Андреевны было неважное. Она старалась не показать этого ребятам, говорила с ними ровно, ласково, как всегда. Но всё равно они чувствовали, что их воспитательнице невесело. От этого, а главное, от тоскливой погоды все были подавлены.

Уныло разошлись по спальням. Все раздевались и укладывались молча. Даже Лихов не шумел и не паясничал, как обычно. Матвей, и так неразговорчивый, совсем воды в рот набрал. Как всегда, Любовь Андреевна присматривала за мальчиками. Девочки ложились сами, она навещала их позднее.

Почти все уже лежали в кроватях, когда вдруг откуда-то донеслись девчоночьи крики.

В конце коридора была расположена спальня третьеклассниц. Третьеклассницы только что прошли по коридору: карантин у них продолжался.

— Что за день! — пробормотала Любовь Андреевна. — Лежите, мальчики, я посмотрю, что там такое…

Любовь Андреевна заглянула в спальню третьеклассниц. Девочки столпились у одной из кроватей. Некоторые стояли на коленях и засматривали под кровать.

— Подумайте! — сказала Любови Андреевне воспитательница третьего класса. — Какая-то птица забилась под кровать и там сидит. — Нет ли у вас какой-нибудь коробки? Мы её туда посадим.

— У нас одна девочка вдруг испугалась! — стали объяснять третьеклассницы. — Думала, мышь под кроватью!

— Да-а, а там как шуршало! — заявила одна из воспитанниц, очевидно, та, которая подняла переполох. — Анна Петровна посмотрела, а там птица!

— Да ведь это, наверно… — обрадовалась Любовь Андреевна. — Не трогайте, пожалуйста, птицу! Я сейчас принесу клетку.

Быстрым шагом она вернулась в спальню, сказала весело:

— Матвей, сбегай к Стеше за клеткой! Быстро! Чтобы одна нога здесь, другая там.

Ни о чем не спрашивая, Матвей сбросил одеяло, вскочил с кровати и во весь дух помчался во второй этаж. Пятиклассницы опешили, когда внезапно распахнулась дверь и влетел Матвей.

— Ты что, арифметик противный? — возмутились пятиклассницы. — И без стука! Совсем распустился.

Не обращая ни на кого внимания, Матвей схватил пустую клетку, которая сиротливо стояла на тумбочке у Стешиной кровати, и опрометью кинулся вон из комнаты.

Когда он подал клетку поджидавшей его в коридоре Любови Андреевне, показалась Стеша. Торопливо оправляя платье, она подбежала к воспитательнице:

— Зачем клетка?

— Сейчас увидишь. Подожди здесь. У них всё ещё карантин. Я же тебе запретила входить!

Но Стеша, виновато глянув на Любовь Андреевну, уже стояла в спальне третьеклассниц.

Там царила суматоха: птицу не могли поймать. Она быстро перебегала из-под одной кровати под другую.

Едва птица метнулась по полу между кроватями, Стеша воскликнула:

— Чикот!

Бросилась на колени и в одну минуту схватила пробегавшую птицу.

— Скажите — птицелов! — удивилась воспитательница Анна Петровна.

— Спасибо! Спасибо! — твердила Стеша, прижимая к груди Чикота.

— Марш отсюда! — Любовь Андреевна слегка подтолкнула Стешу в спину, выпроваживая её из спальни. А сама осталась, рассказала третьеклассницам историю Чикота.

За дверью раздавался счастливый голос Стеши и радостные возгласы второклассников. Конечно, мальчишки повскакали с кроватей и высыпали в коридор.

На другой день море лежало зеркально гладкое, синее-пресинее под синим ясным небом. Вчерашний ветер посбивал много листьев. Но осталось их на ветках гораздо больше. Неподвижно стояли желтолистные и краснолистные деревья, отдыхая после вихревой трёпки. Глянцевито блестела на солнце вечнозелёная листва лавров и магнолий. Было так тихо, точно на свете никогда не бывало ни штормов, ни ураганов.

Тихо было и в скалах. Скалы нависли над балкой. Забраться к их подножию оказалось непросто. Стеша хваталась одной рукой за каменные выступы и осторожно лезла. В другой руке она держала клетку. Матвей карабкался позади Стеши.

За скалой нашлась уютная ложбинка, заросшая кустами.

— Вот тут Чикотушка и начнёт самостоятельную жизнь, — сказала Стеша. — Крыло зажило. Незачем ему больше в неволе томиться.

Она поставила клетку под кустом терна и открыла дверцу.

Чикот выпрыгнул сразу. Почти прижался к земле грудкой, замер на секунду. А потом быстро-быстро побежал в кусты. И вот уже не видно его: шуршит себе где-то дальше.

— Даже до свиданья не сказал, — легонько вздохнула Стеша. — Ну, ничего, всё равно он очень милый, правда?

— А ты зачем мне тогда не поверила, что я закрыл клетку? — с упрёком спросил Матвей.

— Опять ты за своё! Какой обидчивый! И вовсе я тебе не поверила. Наоборот, я поверила, что ты говоришь правду» Что ты по правде думал, что закрыл.

— Почему — думал? Я же закрыл!

— Ох, надоеда! Но ведь ты мог и ошибиться. Тебе могло показаться, что ты хорошо закрыл, а на самом деле — не закрыл. Соню вашу мне жаль!

— Нашла кого жалеть! Сонька просто гад.

— Ну, уж и гад! И це стыдно так говорить? Она злая очень, Соня. За это её и жаль. А может быть, она и не очень злая. А главное, злопамятная.

— За то, что плохой, злопамятный — жалеть человека? — удивился Матвей.

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая