Черное Таро - Николаев Андрей - Страница 28

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая

— В тридцать лет жены нет, и не будет, — напомнил Воскобойников старую пословицу, — привык я уже один.

— Она тебе хоть нравится?

— М-м… она добрая, хорошая. Красивая, — Павел задумчиво подкрутил ус, — но уж больно следит за мной. В смысле — водку нельзя, курева поменьше. Во, идет, ну-ка, держи, — он сунул окурок в рот Корсакову.

— Так, — сказала появляясь из-за дома Марина, — мальчики, шашлык готов, где огонь?

— Сейчас добудем, — пообещал Корсаков, расправляясь с очередным поленом. Демонстративно затянувшись, он выплюнул окурок, — работаем без перекуров.

— Здесь кушать будем?

— Здесь, на воздухе, — прогудел Воскобойников, — а потом у камина посидим, чайку попьем. Эх, и люблю я чаек!

Марина с подозрением посмотрела на него.

— Да, с недавних пор полюбили. Павел Викторович, а вы не курили сейчас?

— Как можно, Мариночка. Мы же договорились! Вот — Игорь не даст соврать.

Корсаков сделал честные глаза.

— И соврать не дам и сам не стану. Ложь противна человеческой природе! — провозгласил он

— Приятно слышать, — заметила Марина, — Павел Викторович, пойдемте, поможете посуду принести. Игорь, я жду огонь.

— Уже зажигаю, — успокоил ее Корсаков.

От работы он вспотел и скинул куртку. Сложив в мангале колодец из щепок, он сноровисто запалил огонь, с удовлетворением отметив, что это не разучился делать, хотя последний раз разжигал костер для шашлыка еще будучи студентом.

Шашлык удался на славу. Корсаков, приступая к выполнению просьбы Воскобойникова — приударить за Мариной, расточал ей комплименты. Однако, перехватив ее взгляд на Павла, осекся и круто переменил тему — слишком многое прочел он в ее глазах. Так на Корсакова смотрела только одна женщина — бывшая жена, еще когда они только начали встречаться и про которую Игорь знал, что она влюблена в него до безумия.

Под вечер похолодало, из заросшего парка потянуло сыростью. Воскобойников принес самовар и мешок шишек. Самовар он раскочегарил профессионально, раздувая шишки старым кирзовым сапогом. Поднялся ветер, самовар перенесли в дом, разожгли камин.

Марина с Корсаковым выпили по рюмке коньяку. Павел спел пару романсов на стихи Дениса Давыдова. Разговор зашел о бывших хозяевах усадьбы и Марина принесла несколько папок с бумагами из краеведческого музея. Разложив их на столе, она нашла фотографии с портретных миниатюр.

— Где-то здесь есть портрет девушки… А вот это, взгляните, Игорь, — она протянула ему фото, — это сын Анны Александровны. Здесь ему, я полагаю, уже двадцать — двадцать один год.

— Ну-ка, покажите ребенка, — Павел подвинул стул поближе к Корсакову, — ого! А ведь он на тебя похож, Игорь! Может и ты у нас дворянских кровей?

Марина склонилась, разглядывая снимок через плечо Игоря.

— Да, какое-то сходство есть, — согласилась она.

Корсаков попытался вспомнить, как он выглядел в двадцать лет. Черт его знает… Если нарядить его в офицерский мундир середины девятнадцатого века, может и обнаружится что-то общее с отпрыском Анна Александровны и неизвестного офицера, сосланного в Сибирь, но чтобы уверенно сказать, это вряд ли.

— Требуй возврата имущества, — подтолкнул его Воскобойников, — сейчас модно вспоминать о дворянском происхождении. Глядишь и отсудишь чего-нибудь.

Марина стала убирать со стола, Павел показал Игорю комнату, где он будет спать. Удобств особых не было: кровать с железной сеткой, комковатый матрас. Марина принесла чистое белье.

— Ну что, по норам? — спросил Воскобойников, широко зевая и прикрывая рот ладонью.

— Я немного посижу с бумагами, — сказал Корсаков.

— Ну, как хочешь. Марина, ты тоже спать?

— Да, устала я сегодня.

Корсаков пожелал им спокойной ночи и уселся возле камина, прихватив с собой бумаги из музея. Дрова почти прогорели и он подбросил пару поленьев. От неловкого движения бумаги высыпались из папок. Игорь чертыхнулся и стал подбирать их, как вдруг, подняв один портрет, замер. Это была черно-белая фотография с портрета девушки лет восемнадцати. Высокая прическа, обнаженные плечи, печаль в глазах. Фотография не передавала красок, но сходство с картиной, которую Корсаков продал Жуковицкому, было поразительное.

— Что же это такое… — пробормотал Игорь, — что за шутки? Не верю я во всю эту мистику!

Тряхнув головой, он прогнал наваждение. Не стоило задумываться над совпадениями — сейчас его волновали другие проблемы. Он полез в карман за сигаретами и наткнулся на футляр с картами Таро. Высыпав карты на стол, он перебрал их, рассматривая рисунки. Да, неизвестный художник явно находился под влиянием средневековых мистиков. В неверном свете камина рисунки производили неприятное впечатление натурализмом сцен, прописанностью деталей. Игорь перетасовал колоду и стал выбрасывать по одной карте на стол.

Тепло огня заставило его вспомнить пожар в доме на Арбате и предшествующие события: находки в тайной комнате, смерть Трофимыча, продажу коньяка. Кто же все-таки поджег дом? Может и вправду Жук? Обозлился, что не нашел нужных полотен и подпалил, решив таким образом отомстить Корсакову? А кто убил Трофимыча? Возможно кто-то следил за ними, но зачем убивать, ведь из потайной комнаты ничего не пропало, только книги.

Карты легли кругом, еще одну Игорь положил в центр, следующую, не открывая, рядом. На глаза опять попалась карта с прикованными к скале мужчиной и женщиной. А что это они такие довольные? И почему не боятся демона, что растопырил над ними крылья? Ишь какой: голова козлиная, торс женский, мохнатый… Может, он охраняет их? Или они его не видят? Они довольны оттого, что пребывают в вечном блаженстве, внезапно понял Корсаков. Вечная любовь… une vie d'amour… они не устают наслаждаться друг другом, а демон не позволяет им отвлечься, толкает их в объятия, заставляя забыть обо всем на свете. У женщины молодое тело, а лицом она похожа… да, она похожа на Анюту, но кто мужчина? Да ведь это я! И нет желания сбросить оковы, оглядеться. Я наполнен любовью, нет, страстью. Порочной, всепоглощающей страстью, которая глушит звуки, затмевает свет, заполняет целиком, без остатка…

Корсаков открыл глаза. Видимо, он заснул, положив голову на руки. Камин почти прогорел, угли, багрово тлеющие в темноте, подернулись серым пеплом. Зевнув, Корсаков приподнял голову. Ему показалось, что повеяло сыростью, словно кто-то открыл окно в холодную ночь. Он оглянулся. В углу, на границе света и тени, стояла женщина в пышном платье с глубоким декольте. Светлые волосы, убранные в высокую прическу открывали стройную шею. Глаза ее были печальны и казалось из них вот-вот прольются слезы.

— Анна? — прошептал Корсаков.

Женщина поднесла палец к губам, требуя молчания.

Всю ночь Корсаков сидел возле камина, подбрасывая дрова и боясь хоть на минуту сомкнуть глаза. Делириум тременс как раз и начинается на второй-третий день после запоя, когда думаешь, что самое худшее уже позади. В том, что видение девушки в старинном платье — последствия пьянки, он не сомневался. Если это не белая горячка, то что?

Он пил остывший чай, курил, выходил на улицу, если чувствовал, что засыпает. В вершинах лип бродил ветер, сквозь рваные облака, чуть подсвеченные округлившимся месяцем, проглядывали звезды.

От кого он спрятался у Пашки? От ментов? Если захотят найти — найдут. Он не шпион и не террорист, чтобы залечь на дно, да и не выдержит он такой жизни: прятаться, уклоняться от расспросов Воскобойникова, как ни в чем ни бывало шутить с Мариной. Не лучше ли поехать в Москву, заявиться с повинной… то есть не с повинной, а так: прослышал, мол, что ищут меня в связи с пожаром, так я ни при чем. Вот, хоть у Федорова спросите, участкового нашего. Мы с ним как раз в тот вечер и бухали. А потом встречался я с уважаемым человеком, банкиром, и еще присутствовал известный художник Шестоперов. А когда я вернулся домой, там уже горело вовсю. Испугался, сбежал, извините, больше никогда! Трофимыча убили? Ай-яй-яй… вот так ходишь, ходишь… Надо же беда какая! Банкир с Леней про коньяк заикаться не станут — принимая во внимание цену напитка, это уже не спиртное, а клад и принадлежит он государству.

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая