Когда я был вожатым - Богданов Николай Владимирович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/37
- Следующая
Кипяток мы брали на Курском вокзале бесплатно. Чай-сахар потребляли экономно. А что касается хлеба, тут мы устроились весьма ловко.
Напротив общежития помещалась большая частная булочная. Владел ею какой-то нэпман. Мы свели знакомство с молодыми продавцами. Они тянулись к нам душой. Брали читать книжки. Двоих мы готовили к поступлению на рабфак. Славные были ребята! Они-то нам и помогли решить хлебную проблему.
Дело в том, что в каждой булочной к вечеру скапливались всевозможные хлебные обрезки. Продавцы сбрасывали их в корзины и потом сдавали на корм скоту по самой низкой цене.
Мы договорились, что будем забирать одну корзину себе. И ребята старались, конечно, наполнить ее чем получше. Бывало, явимся после закрытия булочной, подхватим корзинищу за две ручки<p>— и через улицу, в общежитие.
Откроем, а в ней чего-чего только нет. И обрезки ситного с изюмом, куски кулича, сдобы, минского, рижского<p>— на все вкусы. Пируй, студенты! А в глубине, под кусками, глядишь, и целые булочки, калачи, баранки. Это подбросили нам ребята тайком от хозяина.
Зашел в общежитие. Пусто, все разъехались по домам.
Только Кожевниковы остались, безногий Морозов да трудолюбивый Сурен Золян так и не уехал в свою Армению.
Решил заниматься русским языком.
Никого дома нет. Сурен сидит в библиотеке, Морозов изучает музеи, Кожевников где-то у беспризорников<p>— пишет про них очерки для газет. Одна Наташа с Юркой на руках. Эге, да они побогатели, Кожевниковы. На балконе сушатся пеленки. А ведь когда Юрка появился на свет, у них такой роскоши не было. Завертывали мы парня в старые газеты. Намнем их, бывало, чтобы помягче было, завернем мальчугана и нянчим по очереди. И тепло парню, и нам удобно. Намокнет газета<p>— выбросим, в новую завернем. Не надо ни со стиркой, ни с сушкой возиться.
— Шибко грамотный вырастет! — смеялись студенты, любуясь Юркой.
— Избалуете вы его. Привьете аристократические замашки. Ни один принц так часто костюмов не меняет, — шутила Наташа.
Наташу отыскал я з одной из комнат по песне. Как всегда, она что-то напевала и работала. Теперь чинила солдатскую рубашку Сурена. Юрка спал на одной из свободных студенческих кроватей.
Рассказал про наше житье. Про все проблемы. Пригласил побывать в гостях, нарисовав на стене комнаты весь маршрут.
Забежал в булочную. На счастье, наши друзья Федя и Егор были на месте. В белых шапочках, в халатах, как молодые доктора, только не в клинике, а за прилавком.
Хозяин, у которого летом дела шли хуже, находился тут же и поглядывал на меня искоса. Но мы успели перекинуться словом. Ребята пообещали притащить вечером большущую корзину хлебных обрезков в наше общежитие.
После этого я отправился в райбюро пионеров доложить о наших планах остаться еще на недельку в походе и попытаться увлечь Павлика идеей самодеятельного пионерского лагеря, где пионеры все делают сами, даже добывают пищу.
Выслушав мое горячее объяснение, Павлик загорелся.
— Поддерживаю! Поддерживаю! — вскрикивал он, повертывая на голове кепку. — Пойдем с этой инициативой в Районо. Пусть знают наших!
Слушая мое сообщение, работники Районо все ждали, когда же я чего-нибудь попрошу. У них все-таки скребли кошки на душе. Средства, предназначенные на организацию трех лагерей, отдали одному… Это ведь не очень хорошо. Могут спросить: сколько лагерей намечали организовать? Три. А сколько открыли? Один! И теперь, опомнившись после гипноза Вольновой, деятели Районо отнеслись к моему плану организации еще одного лагеря доброжелательно.
— Так что же вам от нас нужно? — спросил наконец заведующий Районо.
— Да ничего.
— Так совсем ничего?
— Нужно, чтобы вы не мешали! — выпалил я, по молодости лет не сообразив, что для деятелей учреждений, наделенных правами запрещать или разрешать, нет слов оскорбительней и хуже. Я и не знал, каких врагов нажил и какими последствиями и каким лихом мне это обернулось.
— Так что ты хочешь, старик, чтобы мы тебе отдали пару палаток? прищурился мой друг Павлик.
— Нет.
— Походную кухню, которую мы достали для показательного, действуя по твоим следам, у самого Буденного?
— Обойдемся.
— Так что же?
— Да, право же, ничего. Не мешайте ребятам пожить, как им хочется, и все!
При этих неосторожных словах Павлик так и вскинулся:
— Что это за анархизм такой<p>— жить, как вам хочется? Вы что, кто вы такие? Нет, вы будете жить так, как это нужно!
— Кому нужно?
— Пионерорганизации, вот кому. Согласно принятым установкам. Где у вас план работы? Какой распорядок дня? Как же мы будем вами руководить, если мы не знаем, что вы там собираетесь делать? Мы должны знать все заранее, чтобы вовремя подсказать, остановить, поправить.
И, видя мое смущение, смилостивился:
— Пойдем, я тебе покажу, какие планы представила Вольнова. Это же роскошь! С диаграммами, с выкладками, вот, брат, работает, не подкопаешься!
С наслаждением человека, любующегося истинным произведением искусства, Павлик расстелил передо мной планы идеальной лагерной жизни показательного отряда, изображенные Вольновой графически, с применением акварельных красок.
Она предусмотрела все. Лагерь был нарисован, как картинка. Расположение палаток. В центре командирская.
Показано расстояние до реки, до леса, до пунктов снабжения. Распорядок дня по часам. Столько-то на игры, столько-то на купание, столько-то на обед, столько-то на ужин, столько-то на трудовую деятельность, столько-то на политзанятия. Клеточки под рубрикой «Купание» были голубые, обеды и ужины<p>— коричневые, прогулки и экскурсии<p>— зеленые, политзанятия красные, часы труда<p>— черные, мертвый час<p>— желтые.
Вся жизнь пионеров, расписанная по часам, играла всеми цветами, как веселый калейдоскоп.
Перед этим удивительным творчеством Вольновой я стоял несколько обалдевший, как деревенский простак перед барским великолепием.
Увидев, как я потрясен, Павлик довольно расхохотался.
— Вот, брат, учись. Я у нее учусь, а вашему брату, среднему вожатому…
— Нет, нам такого не достичь… Ну ведь она же вообще совершенство.
— София, — многозначительно сказал Павлик, — означает мудрость.
— Когда же она вывозит свой отряд?
— Как только все подготовит, организует, чтобы все как следует.
— Что-то долго она. Мои ребята уже купаются, а ее показательные все еще городскую пыль глотают…
— Купаются? — насторожился Павлик. — А вопрос непотопляемости у тебя как? У Вольновой все это продумано, предусмотрено, и в плане на этом месте ноль целых! Ну так вот, давай твой план. Чего стесняешься? Написал коряво? Понимаю, после такого тебе со своим и показаться неловко. Ну уж ладно, развертывай.
— Сейчас разверну… В основе нашего плана лежит: первое<p>— физическая закалка, оздоровление ребят путем пребывания на свежем воздухе, второе<p>— политическая зарядка путем изучения политграмоты на местной действительности и бесед у костра, третье<p>— трудовая закалка путем работы в совхозе и…
— Постой, постой, что это ты заладил?
— Так это я развертываю план, только устно.
Павлик вначале рассердился:
— Да как же я его зафиксирую, подошью к делу?
Потом расхохотался до слез.
— Ну ладно, давай уж помогу, раз не способен. Садись говори все, что надо, напишем.
Сели мы рядком за стол и начали составлять. Я рассказывал, что мы задумали, а он писал. Но работа осложнялась. Иные пункты нашего плана заставляли его вскакивать и бросать перо.
— Совещание садолазов? Это еще что такое вы задумали, учить пионеров, как лучше в сады лазить?!
— Нет, как раз о том, что лучше и интересней в сады не лазить. По предложению директора совхоза решили собраться с местными мальчишками, отчаянными садолазами, и обсудить этот вопрос.
— Так, ну ладно. А это вот что значит: одно звено<p>— дежурство в лагере, второе<p>— трудфронт, а третье<p>— ведет «разведку жизни». Я не ослышался, ты так сказал?
- Предыдущая
- 13/37
- Следующая
