Оружие возмездия - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 77
- Предыдущая
- 77/114
- Следующая
Елисеев очнулся от воспоминаний и нехотя вернулся к реальности.
А она была безрадостной — перегретое нутро «уазика», пот, пощипывающий подмышки, глупый ефрейтор за рулем и шлагбаум, перегородивший дорогу к роще. На полосатом столбе болталась жестянка с надписью «Спецобъект. Проход запрещен». На краю опушки уже появился солдат с автоматом на груди, всем своим видом демонстрирующий, что спецобъект он будет оборонять до последнего патрона.
Елисеев знал, что находится в роще, поэтому тихо выругался:
— Конспираторы, твою мать!
Ефрейтор сделал вид, что ничего не слышит. В водители для особого отдела специально подбирались именно такие тугоухие молчуны. Елисеев прислушался к себе, определяя, чего ему больше хочется: дать команду водителю снести бампером эту полосатую бутафорию или пройтись пешком, благо, знал, недалеко. Хотелось первого, но он выбрал второе.
— Жди здесь, — приказал он ефрейтору, толкнул дверцу и выбрался наружу.
Под куртку сразу же забился свежий приморский ветер, надул бугор на спине. Куртка задралась, и часовой увидел кобуру на поясе у Елисеева.
Появление рослого дядьки в гражданке, да еще со стволом, на подступах к объекту, вверенному под его охрану, так возбудило часового, что он передернул затвор автомата и проорал срывающимся голосом:
— Стой, стрелять буду!
Их разделяло не больше двадцати метров, и Елисеев здраво рассудил, что хоть одной пулей из рожка его все-таки зацепит. Решил не искушать судьбу.
— Боец, я подполковник Елисеев, особый отдел округа. — Он достал из нагрудного кармана красные корочки. - Подойди и посмотри.
— Проходите! — неожиданно разрешил боец, потеряв всякий интерес.
Елисеев быстро пошел по утрамбованной колесами колее, нырнул под шлагбаум. Часовой, закинув автомат за спину, безучастно следил за вторжением на объект.
— Патроны-то есть? — бросил Елисеев, проходя мимо. Рядовой, судя по пряжке на ремне, болтающейся ниже всех норм устава, и наглому взгляду, уже перевалил рубеж, когда безропотно играют в оловянных солдатиков, и лишь усмехнулся в ответ.
— Ну бди дальше, сынок, — распорядился Елисеев, абсолютно уверенный, что часовой через минуту уже будет курить вместе с его ефрейтором.
Дорога по дуге уходила в глубь рощи и впереди, как знал Елисеев, метров через двести утыкалась в большую поляну. Еще весной это были угодья местного лесничества, а потом сложной бумажной комбинацией произвели землеотвод под нужды Минобороны. С тех пор поляне присвоили литер «спецобъект № I», но то, что Черкасов воспримет это так буквально, Елисеев не ожидал. Во всяком случае, две недели назад, когда приезжали размечать участки поддачи, никакой охраны не было.
Причину введения режима максимальной секретности он понял сразу же, едва дорога вывела на поляну. Стройка была уже в полном разгаре. Такая концентрация техники камуфляжной окраски, груды стройматериалов, укрытых маскировочными сетями, и полуголых людей на десятке гектаров могла бы породить нездоровые раздумья у генералов НАТО. Русская армия так азартно вгрызалась в болотистую землю, словно дело шло к войне. Слава богу, в НАТО знали, что из всех видов фортификационных сооружений новые русские генералы особенно полюбили многоэтажные дачи.
Елисеев обратил внимание, что по периметру стройки прохаживаются солдаты в полной форме и с автоматами за плечами,
— Тихо-тихо едет крыша, — прокомментировал он. Черкасов превзошел сам себя.
К начальнику, с которым не первый год делил успехи и поражения, он стал относиться с легким пренебрежением. Чем дальше, тем больше Черкасов напоминал ему родного деда. Еще немного — и впадет в полный чекистский маразм.
...После капитуляции ГСВГ Черкасов с Елисеевым так и не попали в Москву. Опять кто-то что-то переиграл, их завернули с полдороги и бросили в Прибалтийский округ.
— Аэродром подскока, — разъяснил задержку мудрый Черкасов. — Отсидимся, дозаправимся — и на Москву.
Куда шефу после халявной распродажи ГСВГ было заправляться, Елисеев не мог ума приложить, но спорить не стал.
Прибалтика понравилась тем, что очень походила на уютную Германию и находилась далеко от Забайкалья. Но спокойно им жить не дали, в Прибалтике закрутилась свистопляска независимости, и всех в погонах стали называть оккупантами.
— Какие мы, на хрен, оккупанты? — ворчал Черкасов, читая очередные сводки.
— Были бы настоящими оккупантами, без разговора повесили бы всех на фонарях, к ядрене фене.
— Куда теперь?-поинтересовался Елисеев, когда из Москвы пришел приказ никого не вешать и паковать чемоданы.
— Только не в столицы,-изрек шеф.
Черкасов надавил на какие-то тайные пружины, и они ушли на запад, хотя большая часть войсковых колонн под улюлюканье обретших свободу прибалтов пропылила в Ленинградский округ и далее на восток. Елисеев оценил информированность шефа, когда в Москве учинили путч. В забытом Богом и Москвой Калининграде все обошлось без тяжких последствий. Во всяком случае, кто хотел, на своих постах удержался.
В Калининградском особом военном районе, куда перегнали остатки балтийской эскадры, Черкасов сменил общевойсковую форму на черный флотский китель с погонами контр-адмирала. В морских делах он понимал не больше, чем австралийский абориген в компьютерах, но на это особого внимания не обращали. Контрразведка, Она и в австралийской пустыне контрразведка. Тем более что флот покорно догнивал у причалов, секретов почти не осталось, а до пенсии Черкасову оставалось всего ничего.
Судя по активному участию в строительстве дачного поселка, Черкасов окончательно решил пустить корни в земле Восточной Пруссии, которую никто не спешил возвращать в лоно Германии. Может, и вернули бы в угаре дружбы с братом Гельмутом, но очень неудобно затесалась Польша. Как ни крути, а лучшего уголка России, благоустроенного по евростандарту, чтобы скоротать генеральскую пенсию, придумать трудно. Это Елисеев понимал. Как и очень четко отдавал себе отчет в том, что продолжать поход на Москву он будет уже без старого генерала.
Коротконогая, утяжеляющаяся от плеч к низу фигура Черкасова замерла на самом краю котлована. Ветер трепал кремовую форме иную рубашку, шлепал черными клешами. А голову венчала таких размеров фуражка, что со спины были видны только кончики погон. Эта модель фуражки звалась «аэродром для мух», шилась по спецлекалу, попирающему все нормы устава, и полагалась только высшему офицерскому составу. Стоял Черкасов в позе Наполеона на Поклонной горе, только у ног генерала простиралась не покоренная Москва, а котлован будущей дачи.
— Игнат Петрович, прибыл по вашему распоряжению, — тихо доложил Елисеев, подойдя сзади. Годы совместной службы давали право на полуофициальный тон.
— А, Федя! — отозвался Черкасов и вернулся к наблюдению за голыми по пояс солдатами, копошащимися в котловане.
Дно котлована представляло собой кашу из грязи. Бойцы вязли в ней по колено, но с каким-то непонятным упорством продолжали черпать лопатами и ляпать на носилки бурую жижу.
— Чем порадуешь, Федя? — спросил он после минутной паузы.
— Ситуация сложная и продолжает развиваться. Поэтому у меня только предварительные выводы, — начал Елисеев.
— А окончательными бывают только диагноз и приговор, Федя, -хмыкнул Черкасов. -Ты говори, я слушаю.
Поворачиваться он не стал, и Елисееву пришлось встать рядом в полушаге от края котлована.
— Новость неприятная. Дело принял к производству Злобин. Вы его знаете, мужик крутой и въедливый. Я его прощупал на предмет закрытия дела, но, судя по всему, Злобин что-то унюхал и встал в стойку Он уже зацепился за наружку, которая застряла на Верхнеозерной в момент смерти Гусева. Требует оперов к себе на допрос.
— Допустим, он установит, что хвост вел Гусева,-что нам с того? — равнодушно спросил Черкасов.
— Игнат Петрович, наружку за Гусевым пустили мы. Правда, по запросу из Москвы, — на всякий случай уточнил Елисеев.
— Милый мой, Москва за все спрашивает, но ни за что не отвечает, — глубокомысленно изрек Черкасов. — А отвечать нам. Первый же вопрос, который нам зададут, будет касаться разговора Гусева с комендантом. Гусев назвал кодовое слово «водонепроницаемый». Кто ему его передал, спросят у нас. У тебя готов ответ, Федя?
- Предыдущая
- 77/114
- Следующая
