Как мы росли - Карпенко Галина Владимировна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая

Бабушка и не заметила, как Клавка успела сунуть в пустую кошёлку кулёчек с холодной варёной чечевицей.

— Оксана Григорьевна! Оксана Григорьевна!

Оксана Григорьевна едва успевала отвечать на все вопросы. Все они касались очень важного дела. Сегодня ребята ставили спектакль, как в настоящем театре. Из одеял сшили большой занавес. Занавесом заведовал Наливайко. Он его задёргивал и открывал. Ему хотели дать помощника, но он сказал, что сам справится.

— Ты помни, что ты у нас самый главный. Из-за тебя может спектакль провалиться, — сказала ему Оксана Григорьевна.

Наливайко, кроме того, что управлял занавесом, устраивал гром и зажигал звёзды. Ставили сказку про жар-птицу. Сказку все знали очень хорошо — и зрители и артисты. Чтобы не обидно было и всем хватило ролей, участвовали три Ивана-царевича, три жар-птицы, две царь-девицы, четыре брата и два царя. Одни участвовали в одном действии, другие — во втором, третьи — в третьем. Только серый волк был один. Его сначала играл Наливайко. Он был сильный, и на нём ехал Иван-царевич с царевной. Но потом ему больше понравилось управлять занавесом. Никого другого, такого же сильного, не было. Тогда Оксана Григорьевна взяла у дяди Егора тележку на колёсах, на неё поставила ящик; впереди приделали к ящику волчью голову, а сзади хвост. Накрыли ящик одеялом, и получился волк. Его за верёвку тянули по сцене, и на нём очень хорошо было сидеть Ивану-царевичу и царевне. А говорил за волка Пётр Петрович.

На сцене были декорации: лес, над лесом в небе зажигались звёзды; они были прорезаны в чёрной бумаге.

И Оксана Григорьевна, и все жар-птицы и Иваны-царевичи старались изо всех сил. Зрители от удовольствия кричали и хлопали. Впереди всех сидели малыши с Гертрудой Антоновной, а сзади всех — Чапурной и музыкант-профессор, который и предложил поставить этот спектакль.

После спектакля девочки укладывали костюмы.

— Вы тут уберите всё без меня, мне нездоровится, — сказала Оксана Григорьевна и ушла к себе.

— Я видела, что она плакала, — говорила Варя. — Прочитала что-то и заплакала.

— Наверно, случилось что-нибудь… Пойдёмте к ней, девочки! — сказала Клавка. Клавке очень хотелось побежать к Оксане Григорьевне. — Зачем только мы все пойдём? — сказала она. — Вот уберём, я и побегу, как будто ключ отдать.

— Тогда я ужин принесу, — сказала Люська.

— «Принесу, принесу»! Может, она сама ужинать придёт. Я сначала сбегаю и узнаю.

Клавка взяла ключи и поскорее побежала одна.

— Ты перья-то сними! — закричала Варя.

Но Клавка так и убежала в жар-птицыных перьях.

Она остановилась у двери Оксаны Григорьевны. В комнате было темно. Клавка отворила дверь и услышала, что Оксана Григорьевна горько плачет. Клавка села на пороге. А Оксана Григорьевна всё плакала и плакала.

За Клавкой следом так же тихо подошли и другие ребята. Наконец в коридоре раздались шаги Чапурного. Увидев ребят, Михаил Алексеевич поманил их к себе. Они подошли к нему на цыпочках.

— У неё, ребята, горе, — сказал Михаил Алексеевич. — Мужа у неё на фронте тяжело ранили… Вот дело-то какое…

— Ранили — это ничего, — зашептал Наливайко. — Вас как ранили, а ничего.

— Гриша у бабушки тоже какой раненый был, а сейчас ходит, — сказала Варя.

— Ну, мы давайте пойдём отсюда, — сказал Чапурной и прикрыл дверь.

— А как же ужин? — спросила Люська. — Я ужин принесла.

— Ну зайди, только тихонько, — сказал Михаил Алексеевич.

Люська скрылась за дверью, и вдруг что-то загрохотало.

— Ну, споткнулась и всё разлила! — сказала Клавка.

В комнате зажёгся свет. На пороге появилась Оксана Григорьевна, за ней — растерянная Люська с пустой миской.

— Ой, вы все здесь? — сказала Оксана Григорьевна. — Я и не слышу. Ну заходите, заходите, Михаил Алексеевич!

В комнате было тесно. Оксана Григорьевна и плакала и улыбалась, глядя на ребят.

— Я хотел их увести, спать пора, — сказал Чапурной.

— Зачем же? Им ещё рано.

Оксана Григорьевна дала Чапурному письмо. Михаил Алексеевич его читал молча.

— Это хороший госпиталь, — сказал он. — У меня там товарищ лежал, и врач там очень душевный человек. Вот увидите — всё будет хорошо.

Ребята с облегчением вздохнули.

— Не плачьте, Оксана Григорьевна! Раненых знаете как вылечивают! — сказал Наливайко. — Прямо замечательно!

Все старались сказать что-то хорошее.

Ночевать Оксану Григорьевну девочки увели к себе. И она спала на кровати Оленьки Орловой, которая болела корью и лежала в изоляторе.

Следом за Оленькой Орловой в изолятор попала Варя. Она уже несколько дней покашливала и чихала. Ночью в постели Варя мёрзла, и ей захотелось плакать.

— Ты чего? — спросила Клавка.

— Не знаю, — ответила Варя.

Тогда Клавка перебралась к ней в постель. Варя, всхлипывая, прижалась к Клавке, согрелась и уснула.

Утром Варю было не узнать: глаза у неё слиплись, лицо было покрыто красными пятнами.

— Ночью-то трясло её, — рассказывала Клавка.

— Вот теперь и ты заболеешь, — сказала Люба Сорокина.

— Это почему?

— Потому что заразилась, вот и заболеешь.

— Я не заражусь, — сказала Клавка.

Пришёл врач, осмотрел Варю.

— Ну что? — спросил его Чапурной.

— Опять корь, только в очень сильной форме, — ответил врач.

Варю закутали в одеяло, и Михаил Алексеевич сам понёс её в изолятор.

Оксана Григорьевна велела девочкам проветрить комнату.

— А Клавка сегодня спала с Варей, — сказала Сорокина.

— Она замёрзла, вот я и легла, чтобы согреть её. А тебе больше всех всегда надо!

Клавка так бы и стукнула эту Сорокину.

Оксана Григорьевна взяла Клавку за руку и догнала доктора:

— Доктор! Вот эта девочка, оказывается, спала с больной.

— Ты болела корью? — спросил доктор Клавку.

— Ничем я не болела! — Клавка правда не помнила, чтобы она чем-нибудь болела.

— Придётся последить за температурой. Больше сто же сейчас сделаешь? — сказал врач.

Клавка воспользовалась этим распоряжением: на другое утро отправилась в изолятор. Она долго сидела с градусником и, как только выходила сестра, заглядывала в стеклянные двери палат. Через стекло её увидели мальчишки и стали корчить страшные рожи. Мальчишки сидели в кроватях — они уже выздоравливали.

В крайней палате было полутемно, но рассмотреть, там ли Варя, Клавка не успела. Температура у неё оказалась нормальной, и её выпроводили. Клавка аккуратно мерила температуру в течение недели и только на седьмой день наконец увидела Варю. Варю остригли, и у неё были смешные круглые ушки.

— Теперь скоро вместе будем лежать, — сообщила ей Клавка.

— Почему? — удивилась Варя.

— Я скоро заболею. Я температуру меряю. Вот градусник — видишь, держу под мышкой.

Но Клавка не заболела. Заболела Люська. Клавка завидовала ей, что она будет вместе с Варей:

— Небось играют там, разговаривают…

А Клавку перестали пускать в изолятор и сказали, что температуру ей мерить больше не надо.

Гриша выздоравливал. Он ходил с палочкой и очень тревожился, что бабушке приходилось за ним ухаживать и кормить:

— Трудно это вам. На день бы я раньше приехал, и отправили бы меня в госпиталь. А тут вот дошёл до вас, тётя Феня, и свалился.

— «Было бы да было бы»! — сердилась бабушка. — Как есть, так и хорошо. Давай-ка лучше весну в дом пустим.

Гриша выставил зимнюю оконную раму. Бабушка поставила её за сундук и открыла окно. В окно хлынули нагретые солнцем запахи полураскрытых почек и первых листьев и ещё влажной, паркой земли.

— Воздух-то, воздух какой — благодать! Ты, Гриша, сядь к окошку, дыши! Тебе это очень хорошо, — сказала бабушка.

Было воскресенье, и к бабушке в этот день пришла Варя. Она тоже уже выздоровела, и у неё вырос на голове ёршик вместо прежних косичек. Варя разложила на подоконнике лоскутки и стала шить кукле платье, только не тряпочной «матрёшке», а настоящей кукле, которой у неё не было.

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая