Маленькая золотая штучка - Марчик Георгий - Страница 2
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
А сам едва не по часу занимает туалет. И слов ему не скажи.
— Да как он смеет?! — рассмеялся писатель.
— Смеет. Говорит, что обдумывает там тезисы своей диссертации. А также тезисы своих выступлений на предвыборных митингах. Ведь он кандидат в депутаты местного Совета.
— Не может быть! — взволнованно воскликнул писатель. — Неужели столь обыденный человек станет народным избранником?
— Очень даже может быть, — Лоренция Антоновна вздохнула. — Сейчас никого ничем не удивишь…
— А не пробовали поговорить с ним по-хорошему7 — спросил озадаченный писатель.
— Пробовали и не раз. Стоит ему возразить, как он начинает наподобие экстрасенса размахивать перед вашим носом руками. Старушки-соседки, конечно, очень пугаются. И все-таки они не собираются сдаваться и готовы дать бой этому нахалу, — решительно заявила Лореция Антоновна.
— Молодцы, — одобрил писатель и, вспомнив о золотом кружочке с вязью, задал интересующий его вопрос:
— Кстати, он не связан с заграницей? Может быть, имеет там родственников или знакомых?
Лореция Антоновна подозрительно посмотрела на писателя, усмехнулась: — Не знаю, как с заграницей, но я бы не удивилась, если бы узнала, что он связан с Лубянкой. Одной из соседок он то и дело напоминает: «С вашей биографией вы бы лучше помалкивали!»
Писатель вежливо раскланялся с Лорецией Антоновной и отправился восвояси, обдумывая по пути все, что только что узнал.
Утром следующего дня он вновь увидел Дайнебо, который в синем спортивном костюме так прытко бежал по набережной, словно где-то что-то давали, а он боялся, что ему не хватит. Керя с оглушающе громким лаем рванул было за бежавшим человеком, но быстро отстал, а Дайнебо, не оглядываясь, несколько раз дрыгнул в воздухе ногой, отбиваясь от давно отставшей собаки. Пробежав десятка два метра, он еще раз энергично подрыгал ногой.
Писатель пришел к выводу, что информация полученная от Лоренции Антоновны, не проясняет вопроса, кому принадлежит золотой кружок. И тут на ум ему пришла блистательная идея посоветоваться с участковым уполномоченным. Благо с ним у него сложились, как мы уже знаем, доверительные отношения. В один из ближайших вечеров писатель, исполняя свой замысел, направился в пункт охраны общественного порядка.
Весенний город был оклеен агитплакатами, всевозможными листовками и призывами. Там и здесь со стен домов и заборов на писателя и прохожих светло и радостно смотрел улыбающийся лик кандидата в депутаты Дайнебо. Человеколюбием, душевным теплом и чистотой светилось его чело. «Мда…» — только и сказал писатель и направился домой. Из своего почтового ящика он извлек две листовки прямо противоположного содержания. В первой перечислялись все мыслимые и немыслимые достоинства Дайнебо: он беспартийный (набрано крупным шрифтом), всегда руководствуется только собственной совестью, способен генерировать нетривиальные идеи, является одним из лидеров движения за гуманизацию (подчеркнуто) общества.
Во второй листовке утверждалось, что он не любит Детей, что его дважды разбирал товарищеский суд за нарушение социалистического общежития. И вообще он не тот человек, за какого себя выдает.
В первой листовке категорически предлагалось голосовать за Дайнебо, во второй — столь же категорически — не делать этого.
— Бедный мой народ! — вздохнул писатель. — Как же тебе пудрят мозги все, кому не лень. — Это было сказано чисто импульсивно. Писатель и не думал заниматься политикой. Течение общественной жизни шло мимо него.
В пункте охраны общественного порядка писателя сердечно приветствовал участковый. Он был такой, как всегда — веселый, общительный, радушный. Крепко тряхнув руку писателя, он предложил ему стул и, улыбаясь, спросил, как идут творческие дела. «С переменным успехом», — ответил писатель, соображая, с какого бы конца приступить к интересующей его теме. У него был давно испытанный профессиональный прием — вначале надо расположить к себе собеседника, лучше всего рассказать что-нибудь смешное.
— Хотите угощу анекдотцем на бытовую тему? — спросил писатель.
Милицейский чин кивнул головой и изобразил на своем лице заинтересованность. Его жизненным принципом было: вежливость прежде всего!
— Приходит женщина на работу с синяком под глазом. «Кто это тебя?» «Муж. Кто же еще?!» «Ты ведь говорила, что он у тебя в командировке». «Я тоже так думала».
Участковый подозрительно посмотрел на писателя, но промолчал. В его открытом, прямодушном взгляде явственно читалось: уж не намекает ли писатель, что все это случилось именно с ним, участковым. Он хотел было спросить, но на всякий случай промолчал, неопределенно похмыкал и валил себе в стакан воды. Пил он по голубиному маленькими быстрыми глоточками. Потом тщательно вытер рот носовым платком, усмехнулся:
— Мне один бывший зэк сказал: «Я вас уважаю за то, что вы любите камерную музыку». Ответил ему. «А я тебя уважаю за то, что ты завязал с блатной музыкой».
— Очень мило, — сказал писатель. — Тонкий юмор…
— Я люблю юмор, — скромно улыбнулся участковый. — Особенно современный.
— Юмор не стареет, если ему регулярно брить бороду, как справедливо заметил один сатирик, — сказал писатель.
— Совершенно верно, — подтвердил участковый. — Как раз этого требует от нас и Устав внутренней службы. Смех для души нужен так же, как зубная щетка для зубов. А наша работа вообще сплошной юмор. Кричу одному: «Стой! Стрелять буду!» а он припустил еще быстрее…
— В данном случае главное успеть понять юмор, — сказал писатель.
Он подумал, что, пожалуй, пора переходить от обмена любезностями к делу и сообщить участковому о цели своего прихода, как вдруг дверь в пункт охраны общественного порядка широко распахнулась и на пороге показался бледный, растрепанный Дайнебо. Лицо его подергивалось, глаза нервически блестели.
— Я их только что застукал, — выкрикнул он. — Требую немедленно задержать бандиток, которые расклеивали листовки с клеветническими измышлениями в мой адрес…
— Успокойтесь, — сказал участковый. — Возьмите себя в руки.
— Я уже взял, — нервно подрагивающим голосом сказал Дайнебо. — Послушайте, надо действовать, а не заниматься болтовней. Иначе я буду считать вас их соучастником.
— Излагайте, — сухо сказал участковый. — И, пожалуйста, без угроз. Здесь .это не принято. А еще лучше изложите ваши претензии в письменном виде. — Участковый знал, с кем имеет дело. Дайнебо не заставил просить себя дважды. Тут же сел, выхватил из нагрудного карманчика ручку и стал строчить на листе бумаги, поданном участковым. Закончив писать, он поднялся на ноги и передал свое заявление представителю правопорядка.
«Лидер движения за гуманизацию общества» вручил также участковому сорванную им листовку. Тот бегло прочитал ее и протянул писателю. (Заметим, кстати, что Дайнебо словно бы не замечал присутствия писателя). Ничего особенного в листовке не было: «Уважаемые граждане! Призываем вас не голосовать за Дайнебо. Не даст он вам обещанного рая ни на земле, ни на небе. Старается же он только ради своего личного блага. Он груб, нетерпим к чужому мнению, уже дважды его обсуждал за скандалы товарищеский суд…»
Писатель не нашел в листовке никакого криминала, однако участковый оценил ситуацию иначе. Как всем прямолинейным людям ему были чужды сомнения. «Пошли!» — коротко и решительно сказал он, надевая на голову красивую форменную фуражку. — Разберемся на месте. Мы их сейчас перехватим у подъезда.
Женщина в сером пальто оказалась очень нервной и впечатлительной. Ей стало плохо, когда вынырнув из темноты к освещенному пятачку у подъезда и перекрывая путь к двери, участковый обратился у двум злоумышленницам с чеканными словами: «Одну минутку, гражданки!»
— Ой! — тихо ахнула полная женщина в сером пальто и, обмякнув, стала заваливаться набок, и если бы писатель поспешно не подхватил ее под мышки, она распласталась бы на земле у их ног. Напротив, очень пожилая старушка повела себя более уравновешенно.
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
