Ветер влюбленных - Габова Елена Васильевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая

Лицо его стало таким же красным, как ее куртка.

Но это в седьмом. В восьмом и девятом был уже сдержаннее.

Приглашал ее на танцы на дискотеках. Она ни разу не отказалась, но сама никогда не приглашала его на белый танец.

– Помнишь спортивный лагерь? – спросил он однажды.

– Ой, как давно это было. Но помню, – помолчала, подумала, добавила: – Да, хорошо помню. Помню, как ты пригласил меня на дискотеке. Мы танцевали вот так же, как сейчас.

– Нет, не так. Тогда глаза у тебя были другие.

– Другие? Какие же?

– Такие… такие мечтательные… такие девочкины… такие… словом, замечательные были у тебя глаза.

– А сейчас что, хуже?

– Сейчас они просто красивые. Но без мечты.

– Увы… – ответила Надя. – Нет, мечты у меня есть, конечно. Просто они не отражены в глазах.

– Это плохо. Глаза – зеркало души. Ведь правильно говорят, да?

– Это просто говорят.

– А я думаю – это верно. Скажи, Надя, а кто же меня провел так со скамейкой на елке?

– А-а… – Она вспомнила, засмеялась. – Да вот, пошутили подружки.

– А ты знала об этом?

– Да.

Он вспыхнул, как тогда же в седьмом, с курткой. Но сумел дотанцевать танец до конца.

– Спасибо, – кивок, поклон.

– Это тебе спасибо, – сказала Надя. – Не побил меня тогда. Вообще спасибо тебе, Капитонов. Не знаю, почему ты так хорошо ко мне относишься? За что?

– Да я и сам не знаю. Не знаю, почему мне нравится, когда ты рядом.

Вот и вся история его любви. Лёва рассказал ее мне. А я рассказала про Захара. Оба мы были глупыми. Оба любили безответно. У меня любовь прошла. Прошла ли у него, я сомневалась. А как же букет роз? Зачем розы, если не любишь?

Букет роз! Стоп! А может, это ключевые слова? Ведь и в театр Лёва принес мне розы! Розы, брошенные на кресле! Никому они не достались!

Как, впрочем, и эти цветы.

Надя их не взяла.

И я не взяла.

Отверженные розы… Бедные, бедные…

Люблю поезд. Люблю в нем читать, слушать музыку, смотреть фильмы. Он меня умиротворяет, я становлюсь спокойней, не бешусь, в поезде у меня всегда ровное настроение. Если конечно, Лёва на меня не сердится.

Сейчас не сердится. Он напротив. Мне хорошо. Ничего судьба не колченогая. Она прекрасная. Чистая, как снег за окном. Проехали Уральские горы. Вообще-то они далеко – из поезда как верблюжьи горбики. Может, поэтому их не замечают.

Мы лежим, каждый на своей полке. Спать совсем-совсем не хочется. А в купе льются звезды. Их как снежинок на небе. Миллион умножить на миллион. И даже еще больше. Как хорошо без мобильных телефонов. Связь на железной дороге плохая, часто ее нет вообще. Мы их выключили. Мне не хочется других голосов. Только чтоб Лёвин.

– Лёва, как много звезд! Ты видишь?

– Где? Нет, не вижу.

«Сходила» на его полку. Почему-то правда звезд оттуда не видно. Какое-то странное освещение неба. Прожектор локомотива мешает? А на мое место звезды льются, заполняют купе до краев, вот они уже и в моем сердце…

– Лёва-Лёв, иди сюда, здесь звезды.

Мы заснули на моей полке, обнявшись.

Под музыку звезд.

Ночью в наше купе вошли новые пассажиры. Сквозь сон я услышала:

– Не включай свет, – прошептал кто-то из них, – не буди, пусть влюбленные спят…

При свете, попадающем в щель купе из коридора, люди тихонько забрались на свои верхние места. И я подумала, что в центре России так не бывает. Там если пассажиры заходят ночью, они и свет включают, и говорят громко. Северные люди очень тактичные. Когда я ехала в Воркуту, точно так же кто-то подсел ночью и не зажег света.

– Это интинцы, – сказал Лёва, когда утром я рассказала ему об этих воспитанных пассажирах. – Они такие.

– Почему, Лёва?

– Понимаешь, здесь еще остались потомки тех людей, которых репрессировали в сталинские годы. А репрессировали, если ты в курсе, лучших. В Инте отбывали срок артисты, художники, писатели, интеллигенция, словом. Многие умерли в заключении. Тем, кто отбыл срок, не разрешали возвращаться в большие города. И они остались тут жить. Эти вежливые культурные люди, которые нас будить не хотели, – дети, да нет, уже внуки тех вот несчастных людей.

– Значит, северяне – это какая-то другая национальность?

– Пожалуй, что так, – согласился Лёва. – И не самая плохая.

– Ты говорил, что и сам из таких, – напомнила я наш давний разговор в кабинете биологии, который подслушивала Зоя Васильевна. Наверное, она была страшно разочарована его темой, ведь ее интересовало совершенно другое – наши отношения с Капитоновым.

– Да, это правда. Мой прадед был музыкантом, скрипачом. Он получил приглашение для участия в международном конкурсе в Великобритании. Этого было достаточно, чтобы его обвинили в шпионаже. Загремел по пятьдесят восьмой статье в Воркуту. А потом отсюда уже не уезжал, работал в театре. А потом и родители не стали уезжать. Так и получилось, что я из того поколения…

– Значит, в тебе гены твоего дедушки-музыканта?

– Прадедушки. Вполне возможно. Я бы хотел, чтоб так было. Он был хорошим музыкантом. Плохих на международные конкурсы не приглашают.

– Жалко, что мы в Воркуте не остались пожить немножко. Ой, Лёва, кстати, там же вашу квартиру, наверное, какая-то тетка купила!

И я рассказала Лёве про риелтора.

Лёва слушал меня, усмехаясь. А потом сказал:

– Да я их застал. И мне сразу трубу к уху приставили. А там – разъяренный батя. Словом, он меня выгнал.

– Из собственной квартиры? Почему?

– Да потому, что ты созналась, что это ты. Отец подумал, что я его обманул, поехал с тобой, ну как с этой… не скажу с кем. И потребовал, чтобы духу моего в ту же секунду в Воркуте не было. И чтобы я сдал ключ риелтору. Что я и сделал.

– Ну вот. – Я горестно вздохнула: и тут я напортила… – А я думала, чего ты на поезд… ведь экзамены, завтра бы улетел, если сегодня рейса не было.

– Ты права. Рейса не было. Я так и хотел – улететь назавтра, а в тот день побыть с тобой, съездить к Мишке Бессонову на Ворга-шор, но пришлось сдавать ключик. Напрасно ты созналась.

– Лёв… Но тогда меня сдали бы в полицию. Они грозились.

– Ах вот в чем дело!

– Может быть, пусть бы сдали, да? Лёв?

Лёва засмеялся, обнял меня за плечи.

– Да нет, не нужно в полицию попадать, Рябинка. Будем считать, тебя вынудили обстоятельства. Но учти, теперь мы вместе будем отчитываться перед моими и твоими родителями за эту поездку.

– Вообще-то ты моей маме нравишься, она не будет ругать…

– А ты моим…

– Нет?

Лёва засмеялся:

– Не было об этом разговора. Не знаю. Но то, что мы вдвоем тут, – это им точно не понравилось.

– А давай на все обвинения и вопросы мы будем молчать.

– Договорились!

Мы включили телефоны оба в одно время – на какой-то станции, когда связь точно появилась. Телефоны тут же запели. У меня это была греческая «сиртаки», у Лёвы – что-то из классики.

– Как ты, дочка? – спросила мама. Обычный вопрос! Ух ты – Капитоновы меня не выдали!

– Хорошо, мам! Как у вас?

– Все нормально…

– Как Тарас?

– Спит, что ему делать…

Разговор у Лёвы был похожий, только про Тараса не вспоминали.

Но Лёву еще спросили:

– Ты едешь один?

– Нас в купе четверо, – ответил Лёва. Посмотрел на меня, подмигнул – скандал будет дома.

За вагонными окнами тундра, тундра, затем – тайга с редкими поселками. Лес стал выше к отрогам Тимана[5]. Проехали город нефтяников и газовиков Ухту (Лёва мне про все рассказывал)… маленькие полустанки, маленькие города, деревеньки… Стоят несколько домиков, мелькнет заснеженная речка, покажутся купола церквушки. Меня всегда манили эти неизвестные полустанки. Казалось, так прекрасно жить в домике под заснеженной крышей, где топится русская печь. Внутри уютное тепло, у порога мурлычет кошка, на печке трещит сверчок. Люди в домиках спокойны, добродушны, у них никаких проблем. Почему-то мне хотелось остаться на таких полустанках на какое-то время.

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая