Прикованный к красному ядру - Маншетт Жан-Патрик - Страница 16

• Предыдущая
• 16/21
• Следующая

Прислонившись спиной к стенке и поджав ноги, в своей конуре в рубище сидел Грин. Все его тело было в кровоподтеках, синяках, рубцах, губы сжаты, взгляд суров. Через щели между досками он наблюдал за обстановкой.

Поттс лежал на походной кровати в углу своей конторы. Он всю ночь не сомкнул глаз, да и сейчас не спал. На животе у него стоял стакан виски, потухшая сигара торчала во рту. Он нервно барабанил коротко остриженными ногтями по стенке стакана.

Прюитт прислонился к конторке. На его лице можно было заметить плохо скрываемое выражение ненависти и жажды насилия. Он пощелкивал по полу хлыстом с короткой рукояткой.

— Все это ничего нам не дало, — заявил он. — Если бы вы дали мне заняться ими…

— Не подначивай меня, — тихо сказал Поттс. — Как ты думаешь, солнце будет сегодня?

— Да. Будет жарко, как в пекле. — Колченогий косо поглядел на хозяина. — С каких это пор вас стала интересовать погода?

Поттс не отвечал. Прюитт швырнул в угол свой хлыст, взял бутылку и уселся в хозяйское кресло.

— Вас это не смущает, а, Поттс?

— С чего бы это должно меня смущать? — с добродушной улыбкой спросил Поттс. — Человек имеет право на маленькие удовольствия. Не пытайся только влезть в мою шкуру. Это все, о чем я тебя прошу…

Солнце поднялось выше. Утренняя влажность, и так едва ощутимая, исчезла совершенно. Воздух стал сухой и жгучий, как пепел.

Утро разгоралось, и каторжники начали испытывать настоящие мучения. Они пытались спрятаться в тени друг друга. Рты их пересохли, языки распухли. Солнце поджаривало их кожу, грязь покрывала тела, которые приняли оттенок запеченного на углях окорока.

Арестантам не полагалось ни воды, ни пищи. У стражников, неторопливо объезжавших онемевшую толпу, были фляги, и они то и дело демонстративно прикладывались к ним. Ярость каторжников нарастала.

Вдруг в толпе людей послышалась ругань, раздались удары. Два тела покатились в пыли. Они спорили из-за «шляпы» — участка, не освещенного солнцем. Один из охранников пришпорил мула и направился к месту драки. Он сделал неловкое движение, и фляга, соскользнув с его седла, упала в пыль. Вье-Чёсн бросил к ней свое стокилограммовое тело, желая отбросить соперников. Он схватил фляжку. Раздался выстрел. Вожделенный предмет был выбит из его рук и полетел на землю. Вье-Чесн бросился следом. Но тут засвистели еще четыре пули, и фляга, прыгая по пыли, раскололась.

Вье-Чесн обернулся в сторону фермы. Там, в тени навеса, сидел Длиннорукий с трубкой во рту и «винчестером» на коленях. Вье-Чесн выругался и сделал шаг к нему. Когда тот прицелился, Вье-Чесн отступил.

Жара усиливалась с каждой минутой.

Настала ночь. Поттс сидел спокойный, положив ноги на стол. Он держал игральные карты и бросал их одну за другой внутрь своей шляпы, лежащей на рабочем столе. Прюитт ходил из угла в угол.

— Хватит! — приказал Поттс. — У меня от твоей ходьбы мурашки по коже.

Прюитт повернулся к Поттсу. Вокруг его глаз образовались красные круги, тонкие губы приоткрыли зубы, но это не было улыбкой. Его лицо напоминало маску.

— Они. долго не выдержат на солнце, — сказал надсмотрщик. — И что мы тогда будем делать?

— «Мы», — с иронией повторил Поттс. — Полагаю, для начала ты усядешься в мое кресло и вызовешь их сюда…

Он показал на пол перед рабочим столом.

— Затем, — сказал он, — ты встанешь и прихлопнешь это проклятое осиное гнездо.

Плантатор поднялся, потягиваясь.

— В это время, — закончил он, — я немного прогуляюсь и подышу ночным свежим воздухом.

Прюитт не отвечал. Поттс направился к выходу. Уже в дверях он обернулся.

— Возможно, я уеду на некоторое время, Колченогий, так что не распаляйся, не наливайся желчью. Можешь сесть в мое кресло и отдохнуть в нем. Все, о чем я тебя прошу, — не приближайся к каторжникам.

Видя, что Прюитт хочет возразить, Поттс покачал головой и скрылся в темноте. Через некоторое время донеслись стук лошадиных копыт и поскрипывание удаляющейся коляски.

Прюитт не двигался, он размышлял, что же мог задумать хозяин. Однако он не мог ничего вообразить, кроме резни, завтра или вскоре. И Прюитт улыбнулся, представив, как расколется череп Грина. Но сперва он прострелит ему пах.

Прюитту было плевать на Поттса и на хлопок, да и на все. Он только надеялся, что хозяин вряд ли что придумает до завтрашнего дня, и задавался вопросом: что тот мог делать ночью?

Прошли ночь и весь следующий день. Лица привязанных к позорному столбу были черны, они уже ни на что не реагировали. Остальные арестанты, напротив, все более оживлялись, они о чем-то шептались. Самые слабые, однако, сдались; лежа на земле, они впали в дрему. Некоторые теряли сознание, хныкали, просили воды… Остальные не сводили глаз с охранников, которые держались на расстоянии и в любую минуту готовы были выстрелить.

У Прюитта все внутри похолодело от нетерпения и жажды мести. Он полагал, что взрыв произойдет через несколько часов.

Шел третий день забастовки. Третий день без воды и пищи. Каторжники жались друг к другу, их трясло от слабости. Русский и Вье-Чесн наклонялись то к одним, то к другим, что-то нашептывали. Люди кивали головами, сжимали кулаки, шарили по пыли в поисках камня или палки.

В этот момент из развалюхи вышел Поттс. Пройдя мимо Длиннорукого и окружавших его стражников, он размашистым шагом направился к веранде.

— Честное слово, — воскликнул он, — не стоит отрицать, что все мы попали в дурацкое положение!

По толпе каторжников прокатился ропот. Русский и Вье-Чесн начали посмеиваться. До Поттса долетали проклятья, угрозы, оскорбления. Но он, казалось, на них не реагировал, держался спокойно, дожидаясь, пока волнение уляжется.

В дверях развалюхи появился Прюитт. Он решительно двинулся к карцеру. Открыв дощатую дверцу, схватил Грина, вытащил наружу и с недоброй ухмылкой прислонил его к двери.

Шум прекратился. И тут вновь взял слово Поттс:

— Итак, я сказал, что собираюсь привезти сюда то, что должно положить конец этой ситуации…

Воцарилось напряженное молчание. Каторжники гадали, что это может быть — дополнительная охрана или новое оружие. Они сдвинулись плотнее, чтобы защищаться, если произойдет что-то непредвиденное.

Грин с опаской смотрел на Прюитта. Хромой не скрывал злобной радости. Тревога сжала горло Грину.

Появилась Калли.

Одетая в платье с оборками, более уместное в кабаке, она была роскошна и соблазнительна. Черные чулки обтягивали ее длинные мускулистые ноги. Лиф, украшенный блестками и кружевами, был глубоко вырезан, обнажая высокую грудь. Полные губы были вызывающе накрашены ярко-красной помадой.

Калли вышла на террасу фермы. Охранник Кобб, вытаращив глаза, подвинул ей сиденье.

— Устраивайся поудобнее, моя крошка, — отечески сказал Поттс, — чувствуй себя как дома.

Калли, еле заметно улыбнувшись, уселась и высоко скрестила ноги. Оцепенение сменилось бурей восторга. Люди кричали, свистели. Вье-Чесн и Русский тщетно пытались их успокоить. Даже красные ядра, подвешенные на своей дыбе, казалось, вернулись к жизни при виде этого восхитительного животного, которое двигалось, меняя позы, совсем рядом…

— Скажите, — пробормотал Флаш, еле ворочая языком, — это не жена Грина?

— Мне плевать, кто она! — прохрипел Ля Трим. — Я понял только одно — того, кого стоило бы, я не изнасиловал!

Поттс отступил на шаг и положил руку на обнаженное плечо Калли.

— Эта очаровательная крошка приехала, чтобы…

Возгласы арестантов вновь заставили его прерваться. Даже красные ядра, кроме Флаша и Грина, казалось, начали горланить. К людям вернулась неведомая сила. Старый Ля Трим чудесным образом ощутил во рту остаток слюны и, усердствуя, брызгал ею себе в бороду. Шум царил невообразимый.

Грин явно нервничал. Прюитт наблюдал за ним с огромным наслаждением.

• Предыдущая
• 16/21
• Следующая