Прощание - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 59
- Предыдущая
- 59/104
- Следующая
— А вы, ставший благодаря моим урокам первоклассным специалистом, — фантазирует шеф дальше, — небрежно вынимаете из кармана несколько окатышей и заявляете террористам, что радиоактивные лучи направлены на нижнюю часть их живота, им надо бы самим потрогать, тогда они заметили бы, как кое-что становится все меньше и меньше, однако вам благодаря свинцовому суспензорию лучи не принесут никакого вреда. Пираты в панике покидают корабль, а вы спасаете меня…
— А от поцелуя медицинской сестры вы пробуждаетесь!
— Нет! Пожалуйста, нет! Тогда уж лучше я буду продолжать спать.
Старик, который сегодня пришел на завтрак поздно, кажется, не расположен шутить.
— Я разрешил казначею перебраться в каюту рядом со мной. Скорее из-за нежелания связываться, чем из любви к отечеству! — говорит старик ворчливо. — А может быть и хорошо, что так получилось, теперь мне легче его контролировать, надеюсь, и эти постоянные стычки прекратятся. Теперь он опять, в воскресенье он пожелал проконтролировать каюты стюардесс, они же, в конце концов, должны делать уборку и в своих каютах, — вошел к одной из стюардесс, не постучавшись!
— Ну и? — спрашиваю я с любопытством.
— Эту стюардессу — ты ее знаешь, у нее походка, как будто она лет десять ходила за плугом, — я, мягко с ней поговорив, отослал назад. Старший стюард и сам не желторотый юнец! Опыт учит, что стучать надо хотя бы из чувства самосохранения. А представителям коллектива, которые хотели зайти ко мне с этим делом, я распорядился передать, что эту чушь я не желаю обсуждать из-за ее незначительности.
— Я тоже обращусь к представителям коллектива!
— Ты? А у тебя-то какие жалобы? — спрашивает старик.
— Вот! — говорю я и засучиваю рукав. — Посмотри на отметины от прививки! Это сонная медицинская сестра, я бы ее задушил! Сегодня утром при снятии компресса с двух мест прививки она содрала у меня струпья. Теперь это выглядит, как мясной фарш, намного хуже, чем вчера. Если она действительно работала в больнице, то мне не хотелось бы знать, сколько пациентов там умерло!
— Ну, ну, — говорит старик, — давай спокойнее. Между прочим, стюардессы также уже жаловались на медсестру: она заставляет их обслуживать себя как жен помощников капитана.
— Почему это они имеют зуб на жен старших офицеров — они же убирают свои каюты сами?
— Это так, но, как сказала мне одна из стюардесс, «они относятся к ним как к „персоналу“, при этом они ничем не отличаются от нас!»
— Ну, продолжайте! — говорю я.
— Сегодня ты можешь совершить прогулку на «Петушке».
— На «Петушке»? Но так называется наш бар.
— Да, а также вспомогательная шлюпка. Сегодня ее спускают на воду.
— Дважды «Петушок», — говорю я, — добрый Отто Ган, видит Бог, не заслужил этого.
— Он этого больше не чувствует, лучше успокойся!
После обеда я брожу по палубе в поисках пищи для глаз и тут вижу матроса Ангелова, спешащего с удочкой на акул на кормовую палубу: проволока из нержавеющей стали, пустая красная канистра, как поплавок, и плетеный фалинь с вытянутым крючком ручной ковки. На его остром конце Ангелов укрепил усики с мясной приманкой. Придя через полчаса на корму, я вижу, как сильное животное — большая голубая акула плавает вокруг приманки. Вдруг акула, вращаясь и показывая свое белое брюхо, бросается на приманку и заглатывает ее. Затем она бьет хвостом и ходит на лине туда и сюда, будто не замечая, что уже попалась. Крючок удочки вонзился в ее верхнюю челюсть, — шансов освободиться у акулы нет. Два испанских матроса, подчиняясь резким командам Ангелова и перебирая руками линь, постепенно подтягивают акулу и закрепляют линь. Акула, которую с большим интересом разглядывает группа моряков и стюардесс, делает все более узкие круги рядом с кораблем. Я отворачиваюсь, меня мутит. Но через некоторое время я говорю себе: «Ты же здесь репортер! Это же тоже эпизод из жизни корабля».
Вскоре голубая акула настолько ослабела, что матросы, следуя указаниям Ангелова, решились поднять ее на верхнюю палубу. Из тех, кто был свободен от вахты, образовалась группа, какие собираются, когда происходят дорожные аварии. Хриплые окрики Ангелова отпугивают их. Акула бешено колотит вокруг себя хвостом, будто силы вернулись к ней. Даже Ангелову пришлось отскочить в сторону. Стюардессы спрятались в одной из палубных надстроек. С открытыми ртами они наблюдают через двойное стекло. Ангелову удается накинуть на акулу петлю. И вот теперь, до этого мягкий человек становится киллером: с большим ножом вроде мачете он набрасывается на животное. Даже когда уже вспорото брюхо и внутренности акулы, отсвечивающие от молочной белизны до сочного фиолетового цвета, разбросаны по палубе, он не оставляет свою жертву. Он отрубает акуле голову, а затем и хвост. Несмотря на это искалеченный корпус еще бьется. Наконец два моряка бросают безголовый и бесхвостый рыбий обрубок за борт, а вслед за ним и скользкие внутренности. После этого с помощью шлангов они смывают с палубы рубиново-красную акулью кровь.
Язвительные крики стюардесс, которые наблюдали эту кровавую оргию, я услышал не сразу. Одна из них попросила одного матроса отрезать ей плавник. «Для препарирования!» — заявляет она гордо. Еще одна с ножом в руке сама набрасывается на отрезанную голову акулы, чтобы вырезать акулью пасть.
Я двигаюсь по палубе в направлении моей каюты, не воспринимая происходящее вокруг меня. Это жуткое представление не выходит у меня из головы. Я сижу на моей койке, как оглушенный.
Я обнаруживаю старика в его каюте и сразу же спрашиваю:
— Что, собственно говоря, представляет собой атавистическая ненависть к акулам? Ангелов, этот тихий моделист-любитель, делающий корабли в бутылках, не помнил себя от ненависти.
— Выпей-ка сначала рому! — говорит старик и достает бутылку и две рюмки. Через некоторое время он неторопливо начинает: — Эти обошлись сегодня с акулой, если хочешь знать, еще более или менее терпимо. Она по меньшей мере быстро умерла. В большинстве случаев моряки используют другой метод: они обрезают ей только хвостовой плавник и выбрасывают в воду с тем, чтобы соплеменники разорвали ее на куски.
— Бррр! — произношу я и опрокидываю в себя ром одним большим глотком.
— Я еще мог бы понять, если бы акулу использовали на камбузе — но убивать просто так! И потом эти бабы, которые хотят иметь хвостовые плавники или пасть в качестве сувениров.
Фотографии экзекуций на глазах любопытствующих зрительниц всплывают в моей памяти.
— Ха, — говорит старик после длительной паузы, будто отгадав мои мысли, — я тоже был рад, когда выбрался из Бреста, попасть в руки истеричек мне очень не хотелось. — И оба мы молчим.
— Давай-ка переменим тему, — говорю я наконец. — Я все время слышу от тебя и от Кернера, что здесь все надежно. Это звучит великолепно, и в сомнительном случае, то есть, если что-то будет не так, как должно быть, причиной будет несостоятельность обслуживающего технику человека. Но на что мне такая техника, которую считают надежной, но в то же время ненадежны люди, которые имеют с ней дело?
— Уж не наших ли людей ты имеешь в виду? — спрашивает старик ворчливо.
— Я имею в виду неряшливых, ненадежных людей, которые попали бы и на суда с атомной двигательной установкой, если бы такой вид мореходства вошел в моду. И если бы при этом случилась авария…
Старик переводит дыхание. Глубоко вздохнув, он медленно, будто читая лекцию, говорит:
— Естественно, возможность аварий всегда учитывается. В программу исследований включены активная и пассивная защита от столкновений, в том числе и многочисленные опыты на моделях. — Старик откидывается в кресле. Я вижу, что он, двигая губами, подбирает слова, а затем быстро говорит, как по писаному: — Дальнейшее развитие безопасности реакторов является значительным пунктом исследований, том числе и для исключения человеческой несостоятельности и ошибочных вмешательств в толкование понятия безопасности. Ни от какой страны нельзя требовать, чтобы она пустила в свои территориальные воды корабль, сведения о безопасности которого недостоверны, двигательная установка которого находится в запущенном состоянии, а его персонал недостаточно обучен и опытен.
- Предыдущая
- 59/104
- Следующая
