Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой. Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру - Бернетт Фрэнсис Ходгсон - Страница 58

• Предыдущая
• 58/118
• Следующая

Старый граф смерил своего бравого юного родственника с головы до ног и угрюмо спросил:

— Разве ты думаешь, что у тебя хватит сил на это?

— Я думаю, хватит, — ответил Цедрик. — Я очень сильный, мне семь лет. Вы можете одной рукой опереться на палку, а другой на мое плечо. Дик всегда говорил, что у меня очень сильные мускулы для моих лет. — Цедрик сжал кулак, вытянул руку и согнул ее в локте, чтобы показать свои мускулы, о которых с такой похвалой отзывался Дик; при этом его лицо было так серьезно и торжественно, что лакей счел необходимым еще упорнее уставиться на картину.

— Хорошо, — сказал граф, — можешь попробовать.

Цедрик подал палку и помог ему подняться. Обычно эту обязанность исполнял лакей, который выслушивал немало бранных слов, в особенности когда приступ подагры оказывался особенно сильным. Вообще его сиятельство не отличался учтивостью, и не раз громадные лакеи, ухаживающие за ним, трепетали под своими представительными ливреями.

Но на сей раз он не бранился, хотя нога болела сильнее обыкновенного. Ему хотелось подвергнуть внука испытанию. Он медленно встал и положил руку на его плечо. Цедрик осторожно сделал шаг вперед и зорко следил за движениями больной ноги подагрика.

— Обопритесь сильнее на меня, — сказал он с ободряющей ласковостью, — я пойду тихонько…

Старик хотел испытать характер мальчика и нарочно налегал больше на его плечо, чем на палку. После нескольких шагов сердце у маленького лорда сильно застучало и яркая краска залила его личико, но он, помня о силе своих мускулов и похвалу Дика, крепился и говорил:

— Не бойтесь… Я справлюсь… если… если еще не очень далеко.

До столовой было действительно не очень далеко, но когда они добрались до кресла на конце обеденного стола, Цедрику показалось, что они шли целую вечность.

С каждым шагом он чувствовал на плече все бо?льшую тяжесть, его лицо становилось все краснее и разгоряченнее, а дыхание — короче. Но он и не думал сдаваться. Он напрягал свои детские мускулы, прямо держал голову и даже подбадривал прихрамывавшего графа.

— Наверное, нога причиняет вам сильную боль, когда вы становитесь на нее? — спрашивал он. — Пробовали ли вы ставить ее в горячую воду с горчицей? Мистер Гоббс всегда так делает, когда у него болит нога. Говорят также, что арника хорошее средство.

Огромная собака тихо ступала за ними. Шествие замыкал лакей; лицо его не раз выражало изумление, когда он взглядывал на маленькую фигурку, напрягавшую все свои силы и с такой готовностью подставлявшую свое плечо. Граф тоже не без удовольствия взглядывал сверху на раскрасневшееся личико.

Когда они вошли в столовую, Цедрик увидел, что это огромная, богато отделанная комната. Лакей, стоявший у стола за креслом графа, сурово глядел прямо перед собой.

Наконец они добрались до кресла. С плеча Цедрика была снята давившая его рука; графа удобно усадили.

Цедрик вынул из кармана красный платок Дика и вытер им свой вспотевший лоб.

— Жарко здесь, не правда ли? — сказал он. — Вам, вероятно, требуется тепло из-за вашей больной ноги, но мне кажется, что тут немножко жарко.

Его деликатная внимательность к родственнику не позволяла ему критиковать ни одну подробность его домашней обстановки.

— Это потому, что ты изрядно потрудился, — произнес граф.

— О нет, мне почти не было трудно. Я только немного вспотел… Впрочем, летом всегда жарко… — И он снова отер лицо красным платком.

Его кресло за столом стояло как раз напротив деда. Оно было слишком высоко, не по его росту, и вообще все: и большие комнаты с высокими потолками, и огромная собака, и лакей, и сам граф — было таких размеров, что мальчик должен был чувствовать себя здесь совсем крошечным. Это, однако, не смущало его. Он никогда не считал себя очень большим или значительным и готов был приспособиться к этой обстановке, делавшей его едва заметным.

Пожалуй, он никогда не выглядел таким крошечным, как теперь, сидя на высоком кресле в конце стола.

Несмотря на свое полное одиночество, граф жил роскошно. Он любил покушать: обеды и сервировка стола отличались всегда парадностью. Цедрик смотрел на деда из-за великолепных хрустальных бокалов и ваз, которые повергали его в неописуемое изумление. Всякий посторонний зритель непременно улыбнулся бы при виде сурового старого джентльмена, огромной комнаты, рослых ливрейных лакеев, зажженных канделябров, блестящего серебра и наряду со всем этим крошечного мальчика, сидевшего напротив своего деда. Граф был вообще очень требователен насчет еды, и бедному повару приходилось иногда переживать неприятные минуты, в особенности когда случалось, что его сиятельство нехорошо себя чувствовал или не имел аппетита. На сей раз он ел с большим, чем обыкновенно, аппетитом, может быть, потому, что думал о другом, а не о вкусовых качествах закусок или соусов — внук наводил его на размышления. Он сам говорил мало, стараясь, чтобы мальчик не умолкал. Он никогда не представлял себе, что разговор маленького ребенка может заинтересовать его, а между тем с удовольствием прислушивался к его болтовне; вспоминая, как он постарался, чтобы плечо внука почувствовало всю тяжесть его тела, желая испытать таким образом силу воли и выносливость мальчика, он радовался, что его внук не оплошал и, по-видимому, ни на секунду не подумал бросить дело на полдороге.

— Вы не всегда носите вашу графскую корону? — почтительно спросил Цедрик.

— Нет, — ответил граф со своей угрюмой улыбкой. — Она мне не к лицу.

— А вот мистер Гоббс говорил, будто графы всегда носят, — сказал Цедрик. — Впрочем, когда он хорошенько подумал, он решил, что иногда они ее снимают, если надо надеть шляпу.

— Да, я ее иной раз снимаю, — подтвердил граф.

При этих словах один из прислуживавших лакеев повернул голову и почему-то закашлялся, прикрывши рот рукой.

Цедрик первый кончил обед и, откинувшись на спинку стула, принялся осматривать комнату.

— Вы должны гордиться вашим домом, — сказал он. — Это великолепный дом. Я никогда не видал ничего подобного! Конечно, мне всего семь лет, и я вообще мало что видел…

— Ты думаешь, я должен гордиться своим домом?

— Конечно, всякий гордился бы, я бы тоже гордился им, если бы он был моим! Все здесь так прекрасно! Какой парк, какие деревья! Как шумят листья!

Он замолчал на минуту и задумчиво добавил:

— Но не слишком ли он велик для двоих?

— Да, он достаточно велик для двоих. Разве ты находишь, что он слишком велик?

Маленький лорд с минуту колебался.

— Нет, — сказал он наконец, — но я только подумал, что если бы здесь жили два человека, которые не были бы друзьями, то иной раз они чувствовали бы себя одинокими.

— А как ты думаешь, стану я твоим другом?

— Да, я думаю, что станете. Мы с мистером Гоббсом были большими друзьями. Я его любил больше всех, за исключением Милочки.

Брови старого графа сдвинулись.

— Кто это Милочка?

— Это моя мама, — ответил лорд Фаунтлерой тихим, совсем тихим голосом.

Возможно, он устал, ибо приблизилось время, когда он обычно ложился спать; возможно, его утомили волнения последних дней, возможно, усталость и мысль о том, что сегодня он будет спать не у себя дома, вдали от любящих глаз своего «лучшего друга», заставили его смутно почувствовать одиночество. Он и его молодая мать всегда были «лучшими друзьями». Он не мог не думать о ней, и чем больше он о ней думал, тем меньше хотелось ему разговаривать.

И когда кончили обедать, граф заметил, что лицо мальчика затуманилось, хотя он все-таки бодрился и опять, как прежде, подставил свое плечо деду, когда они возвращались в библиотеку. Но на этот раз граф гораздо легче опирался на него.

По уходе лакея Цедрик уселся на пол на ковер около Дугала и начал молча теребить уши дога и смотреть в огонь.

Граф не спускал с него глаз. Лицо мальчика было серьезно и задумчиво, и он раза два тихо вздохнул.

— Фаунтлерой, о чем ты думаешь? — спросил, наконец, граф.

• Предыдущая
• 58/118
• Следующая