Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой. Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру - Бернетт Фрэнсис Ходгсон - Страница 47

• Предыдущая
• 47/118
• Следующая

Мистер Гоббс казался очень взволнованным; он встал со своего места, подошел к окну и посмотрел на термометр.

— У тебя, видно, разболелась от жары голова?! — воскликнул он, оглядывая мальчика с головы до ног. — Сегодня слишком уж жарко! Как ты себя чувствуешь? Давно ли это у тебя?

С этими словами он положил свою большую руку на голову мальчика. Цедрик совсем растерялся.

— Благодарю вас, — сказал он, — я здоров, и у меня совсем не болит голова. Но как мне ни жаль, а я должен повторить, мистер Гоббс, что все это правда. Вы помните, Мэри приходила звать меня? Мистер Хевишэм говорил в это время с мамой, он — адвокат.

Мистер Гоббс опустился на стул и отер платком свой мокрый лоб.

— Положительно, один из нас получил солнечный удар! — вымолвил он.

— Нет, — возразил Цедрик, — но мы волей-неволею должны примириться с этой мыслью, мистер Гоббс. Мистер Хевишэм нарочно приехал из Англии, его послал мой дедушка, чтобы сообщить нам это.

Мистер Гоббс растерянно глядел на невинное, серьезное личико мальчика, стоявшего перед ним.

— Кто твой дедушка? — спросил он наконец.

Цедрик сунул руку в карман и осторожно вынул оттуда небольшой лист бумаги, на котором было что-то написано крупным, неровным почерком.

— Я никак не мог запомнить, а потому записал на бумаге, — ответил он и принялся читать написанное: — Джон Артур Молинё Эрроль, граф Доринкорт. Вот его имя, и живет он в замке — и не в одном, а, кажется, в двух или трех замках. И мой покойный папа был его младший сын, и я не был бы теперь лордом или графом, если бы папа остался жив, а он, в свою очередь, также не был бы графом, если бы его братья не умерли. Но они все умерли, и в живых из мужчин остался только я — вот почему я непременно должен быть графом, и дедушка зовет меня теперь в Англию.

С каждым словом лицо мистера Гоббса краснело все больше и больше, он тяжело дышал и то и дело отирал платком свой лоб и лысину. Только теперь начинал он понимать, что случилось действительно кое-что особенное. Но когда он глядел на маленького мальчика, сидящего на ящике с выражением наивного детского недоумения в глазах, и убеждался, что, в сущности, он нисколько не изменился, а остался все таким же хорошеньким, веселым и славным мальчуганом, каким был вчера, то вся эта история с титулом показалась ему еще более странной. Его удивляло и то обстоятельство, что Цедрик говорит об этом просто, по-видимому не понимая даже, насколько все это поразительно.

— Ну-ка, повтори, как тебя зовут? — спросил он наконец.

— Цедрик Эрроль, лорд Фаунтлерой, — ответил тот. — Так назвал меня мистер Хевишэм. Когда я вошел в комнату, он сказал: «А, так вот каков маленький лорд Фаунтлерой!»

— Ну, — вскричал мистер Гоббс, — черт меня побери совсем!

Это восклицание являлось всегда у мистера Гоббса выражением сильнейшего волнения или удивления. В данную минуту он не мог бы даже подыскать других слов.

Впрочем, сам Цедрик находил такое заявление вполне естественным и подходящим. Он так любил и уважал мистера Гоббса, что восхищался всякими его выражениями. Он слишком мало бывал в обществе, а потому не мог понять, что некоторые восклицания мистера Гоббса не вполне отвечали строгим требованиям хорошего тона. Он, конечно, понимал, что речь его мамы несколько отличается от речи мистера Гоббса, но ведь мама — дама, а дамы всегда отличаются от мужчин!

Мальчик пристально посмотрел на мистера Гоббса.

— А Англия далеко отсюда? — спросил он.

— Да, надо переплыть Атлантический океан, — ответил мистер Гоббс.

— Вот это самое худшее, — вздохнул Цедрик. — Мы долго не увидимся с вами — и эта мысль меня очень огорчает!

— Ну, что же делать — самые близкие друзья расстаются…

— Да, мы были друзьями много лет подряд, не правда ли?

— Со дня твоего рождения, — ответил мистер Гоббс. — Тебе было всего шесть недель, когда ты в первый раз очутился на этой улице.

— Ах, — со вздохом сказал Цедрик, — я не воображал тогда, что стану когда-нибудь графом!..

— А нельзя ли как-нибудь избежать этого? — спросил мистер Гоббс.

— Боюсь, что нет, — ответил Цедрик. — Моя мама говорит, что папа, наверно, захотел бы, чтобы я поехал. Но говорю вам, мистер Гоббс, уж если мне суждено быть графом, я могу по крайней мере одно сделать: постараться быть хорошим графом. И я не буду тираном. А если когда-нибудь снова случится война с Америкой, я постараюсь прекратить ее…

Его разговор с мистером Гоббсом был продолжителен и серьезен.

Успокоившись после первоначального изумления и волнения, мистер Гоббс отнесся к событию не с таким недовольством, какого можно было ожидать от него; он постарался примириться с фактами и в течение беседы успел задать массу разных вопросов. Но так как Цедрик мог отвечать лишь на некоторые из них, то мистер Гоббс попытался сам разрешить их.

Будучи прекрасно осведомлен относительно графов, маркизов и дворянских поместий, он так своеобразно объяснил некоторые факты, что мистер Хевишэм, вероятно, был бы очень удивлен, если бы мог слышать его.

По правде сказать, многое и без того удивляло мистера Хэвишэма. Прожив всю свою жизнь в Англии, он совершенно не был знаком с нравами и обычаями американцев. В продолжение сорока лет он находился в деловых отношениях с семьей графа Доринкорта и, конечно, обстоятельно знал все, что касалось ее обширных владений, ее огромного богатства и общественного значения, и потому хотя холодно и бесстрастно, но все же по-своему интересовался маленьким мальчиком, будущим графом Доринкортом, которому предстояло сделаться наследником всего этого огромного состояния. Ему хорошо было известно недовольство старого графа своими старшими сыновьями; он хорошо помнил бешеный гнев его по поводу женитьбы капитана на американке; знал также, что старик ненавидел свою молоденькую невестку, о которой отзывался не иначе как в самых обидных выражениях. По его утверждению, она была простой необразованной американкой, заставившей капитана жениться на себе, зная, что он сын графа. Мистер Хевишэм и сам был почти уверен в справедливости такого суждения. Ему пришлось видеть на своем веку немало эгоистичных и корыстолюбивых людей, и он притом был не очень хорошего мнения об американцах. Когда он проезжал по отдаленной улице и карета его остановилась у скромного домика, он испытал какое-то неприятное чувство. Ему почти больно было думать, что будущий владелец замков Доринкорт, Уиндгем Тоуэр, Чарльворт и прочих великолепных поместий родился и рос в этом невзрачном домике, напротив мелочной лавочки. Мистер Хевишэм решительно не мог себе представить, какими окажутся мальчик и его мать. Он как будто даже боялся увидеть их. В душе он гордился знатной семьей, делами которой так давно занимался, и ему было бы весьма неприятно иметь дело с женщиной вульгарной и корыстолюбивой, не уважающей ни родины своего покойного мужа, ни достоинства его имени; между тем имя было старинное и славное, и мистер Хевишэм сам питал к нему глубокое почтение, хотя и был холодным, хитрым и деловым старым юристом.

Когда Мэри ввела его в маленькую гостиную, он критически осмотрел ее. Обставлена она была просто, но вид имела уютный.

Тут не было ни уродливой мебели, ни дешевых, пестрых картин; немногочисленные украшения отличались изяществом, а разбросанные в комнате хорошенькие вещицы, по-видимому, являлись произведениями женских рук.

«Совсем не так плохо, — подумал мистер Хевишэм. — Но, может быть, все окружающее было лишь отражением вкуса самого капитана?» Однако, когда миссис Эрроль вошла в комнату, он невольно подумал, что немалая роль в создании этой обстановки принадлежит именно ей. И не будь мистер Хевишэм таким сдержанным и даже чопорным стариком, он, вероятно, наглядно обнаружил бы свое удивление при виде ее. В своем простом черном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру, она казалась скорее молоденькой девушкой, чем матерью семилетнего мальчика. У нее было красивое грустное личико, а взгляд больших карих глаз отличался какой-то особенной прелестью. Выражение печали не сходило с ее лица со дня смерти мужа. Цедрик уже давно привык видеть ее такой; она оживлялась только в тех случаях, когда он играл или разговаривал с нею, употребляя какую-нибудь старомодную фразу или длинное слово, почерпнутое из газет или бесед с мистером Гоббсом. Он очень любил употреблять длинные слова и был весьма доволен, когда его мама от души смеялась, слыша их, хотя, в сущности, и не понимал, почему они казались ей смешными. Долгий жизненный опыт юриста научил мистера Хевишэма хорошо распознавать людей, а потому при первом же взгляде на миссис Эрроль он сразу убедился в том, что старый граф совершил крупную ошибку, считая свою невестку жадной и вульгарной женщиной. Сам мистер Хевишэм никогда не был женат и даже никогда не был влюблен, но он тем не менее понял, что эта хорошенькая и молоденькая женщина с мелодичным голосом и грустными глазами вышла замуж за капитана Эрроля только потому, что всей душой полюбила его и, конечно, не думала о том, что он сын богатого и знатного графа; возможно, переговоры с ней не представят никаких затруднений, а будущий лорд Фаунтлерой не явится таким испытанием для его знатных родственников. Сам капитан Эрроль был очень красив, жена его оказалась очаровательной женщиной — вероятно, и сын будет столь же красивым.

• Предыдущая
• 47/118
• Следующая