Град обреченный - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 49

• Предыдущая
• 49/91
• Следующая

– Что кретины – то кретины… – сказал Андрей. – Это ты прав.

– Ага! Умнеешь! – воскликнул Изя, размахивая искалеченной рукой. – Зря. Это опасно! Вот в этом-то и заключается вся трагедия. Сейчас очень много людей поумнеет, но поумнеет недостаточно. Они не успеют понять, что сейчас надо как раз притворяться дурачком…

Андрей посмотрел на Сельму. Сельма глядела на Изю с восторгом. И секретарша тоже глядела на Изю с восторгом. А Изя стоял, расставив ноги в тюремных башмаках, небритый, грязный, расхлюстанный, рубашка из штанов вылезла, на ширинке не хватало пуговиц, – стоял во всей своей красе, такой же, как всегда, нисколечко не изменившийся, – и разглагольствовал, и поучал. Андрей вылез из-за стола, подошел к камину, присел рядом с секретаршей и, отобрав у нее кочергу, принялся ворошить и перекапывать неохотно горящую бумагу.

– …А поэтому, – поучал Изя, – уничтожать надо вовсе не просто те бумаги, где ругают нашего вождя. Ругать тоже можно по-разному. Уничтожать же надо бумаги, написанные умными людьми!..

В кабинет просунулся Кэнси и крикнул:

– Слушайте, помог бы кто-нибудь… Девочки, что вы здесь зря околачиваетесь, а ну идите за мной!

Секретарша сейчас же вскочила и, на ходу поправляя перекрутившуюся юбчонку, выбежала вон. Сельма постояла, словно ожидая, что ее остановят, потом вдавила окурок в пепельницу и тоже вышла.

– …А вас никто не тронет! – продолжал разглагольствовать Изя, ничего не видя и не слыша, как глухарь на току. – Вас еще поблагодарят, подбросят вам бумаги, чтобы вы повысили тираж, повысят вам оклады и расширят штат… И только потом, если вам вздумается вдруг брыкаться, только тогда вас возьмут за штаны и уж тут несомненно припомнят вам все – и вашего Дюпена, и вашего Филимонова, и все ваши либерально-оппозиционные бредни… Но только зачем вам брыкаться? Вы и не подумаете брыкаться, наоборот!..

– Изя, – сказал Андрей, глядя в огонь. – Почему ты тогда не сказал мне, что у тебя было в папке?

– Что?.. В какой папке?.. Ах, в той…

Изя вдруг как-то сразу притих, подошел к камину и присел рядом с Андреем на корточки. Некоторое время они молчали. Потом Андрей сказал:

– Конечно, я был тогда ослом. Полнейшим болваном. Но ведь сплетником-то и трепачом я уж никак не был. Это уж ты должен был тогда понять…

– Во-первых, ты не был болваном, – сказал Изя. – Ты был хуже. Ты был оболваненный. С тобой ведь по-человечески разговаривать было нельзя. Я знаю, я ведь и сам долгое время был таким… А потом – при чем тут сплетни? Такие вещи, согласись, простым гражданам знать ни к чему. Этак все, к чертовой матери, вразнос может пойти…

– Что? – сказал Андрей растерянно. – Из-за твоих любовных записочек?..

– Каких любовных записочек?

Некоторое время они изумленно глядели друг другу в глаза. Потом Изя осклабился:

– Господи, ну конечно же… С чего это я взял, что он тебе все это расскажет? Зачем это ему – рассказывать? Он же у нас орел, вождь! Кто владеет информацией, тот владеет миром, – это он хорошо у меня усвоил!..

– Ничего не понимаю, – пробормотал Андрей почти с отчаянием. Он чувствовал, что сейчас узнает еще что-то мерзкое об этом и без того мерзком деле. – О чем ты говоришь? Кто – он? Гейгер?

– Гейгер, Гейгер, – покивал Изя. – Наш великий Фриц… Значит, любовные записочки были у меня в папке? Или, может быть, компрометирующие фотографии? Ревнивая вдова и бабник Кацман… Правильно, такой протокол я тоже им подписал…

Изя, кряхтя, поднялся и принялся ходить по кабинету, потирая руки и хихикая.

– Да, – сказал Андрей. – Так он мне и сказал. Ревнивая вдова. Значит, это было вранье?

– Ну конечно, а ты как думал?

– Я поверил, – сказал Андрей коротко. Он стиснул зубы и с остервенением заворочал кочергой в камине. – А что там было на самом деле? – спросил он.

Изя молчал. Андрей оглянулся. Изя стоял, медленно потирая руки, и с застывшей улыбкой глядел на него остекленевшими глазами.

– Интересно получается… – проговорил он неуверенно. – Может, он просто забыл? То есть не то чтобы забыл… – Он вдруг сорвался с места и снова присел на корточки рядом с Андреем. – Слушай, я тебе ничего не скажу, понял? И если тебя спросят, то так и отвечай: ничего не сказал, отказался. Сказал только, что дело касается одной большой тайны Эксперимента, сказал, что опасно эту тайну знать. И еще показал несколько запечатанных конвертов и, подмигивая, объяснил, что конверты эти раздаст верным людям и что конверты эти будут вскрыты в случае его, Кацмана, ареста или, скажем, неожиданной кончины. Понимаешь? Имен верных людей не назвал. Вот так и скажешь, если спросят.

– Хорошо, – медленно сказал Андрей, глядя в огонь.

– Это будет правильно… – проговорил Изя, тоже глядя в огонь. – Только вот если тебя бить будут… Румер – это, знаешь, сволочь какая… – Его передернуло. – А может, и не спросит никто. Не знаю. Это все надо обдумать. Так, сразу, и не сообразишь.

Он замолчал. Андрей все размешивал жаркую, переливающуюся красными огоньками кучу, и через некоторое время Изя снова принялся подбрасывать в камин пачки бумаг.

– Сами папки не бросай, – сказал Андрей. – Видишь, плохо горят… А ты не боишься, что ту папку найдут?

– А чего мне бояться? – сказал Изя. – Это Гейгер пусть боится… Да и не найдут ее теперь, если сразу не нашли. Я ее в люк бросил, а потом все гадал: попал или промахнулся… А за что тебе вломили? Ты же, по-моему, с Фрицем в прекрасных отношениях…

– Это не Фриц, – сказал Андрей неохотно. – Просто не повезло.

В комнату с шумом ввалились женщины и Кэнси – они тащили на растянутом плаще целую груду писем. За ними, по-прежнему вытираясь, шел Денни.

– Ну, теперь, кажется, все, – сказал он. – Или вы еще тут что-нибудь придумали?

– Ну-ка, подвиньтесь! – потребовал Кэнси.

Плащ был положен у камина, и все принялись кидать письма в огонь. В камине сразу загудело. Изя запустил здоровую руку в недра этой кучи разноцветной исписанной бумаги, извлек какое-то письмо и, заранее осклабляясь, принялся жадно читать.

– Кто это сказал, что рукописи не горят? – отдуваясь, проговорил Денни. Он уселся за стол и закурил сигарету. – Прекрасно горят, по-моему… Ну и жара. Окна открыть, что ли?

Секретарша вдруг пискнула, вскочила и выбежала вон, приговаривая: «Забыла, совсем забыла!..»

– Как ее зовут? – торопливо спросил Андрей у Кэнси.

– Амалия! – буркнул Кэнси. – Сто раз тебе говорил… Слушай, я сейчас Дюпену позвонил…

– Ну?

Вернулась секретарша с охапкой блокнотов.

– Это всё – ваши распоряжения, шеф, – пропищала она. – Я совсем про них забыла. Тоже, наверное, надо сжечь?

– Конечно, Амалия, – сказал Андрей. – Спасибо, что вспомнили. Сжигайте, Амалия, сжигайте… Так что Дюпен?

– Я хотел его предупредить, – сказал Кэнси, – что все в порядке, все следы уничтожены. А он страшно удивился, какие следы? Разве он что-нибудь такое писал? Он только что закончил подробную корреспонденцию о героическом штурме мэрии, а сейчас работает над обзором: «Фридрих Гейгер и народ».

– Сука, – сказал Андрей вяло. – Впрочем, все мы суки…

– Говори за себя, когда говоришь такие вещи! – огрызнулся Кэнси.

– Ну, извини, – вяло сказал Андрей. – Ну, не все суки. Большинство.

Изя вдруг захихикал.

– Вот пожалуйста – умный человек! – провозгласил он, потрясая листочком. – «Совершенно очевидно, – процитировал он, – что люди, подобные Фридриху Гейгеру, ждут только какой-нибудь большой беды, пусть даже кратковременного, но чувствительного нарушения равновесия, чтобы развязать страсти и на волне смуты выскочить на поверхность…» Кто это пишет? – Он посмотрел на обороте. – А, ну еще бы!.. В огонь, в огонь! – Он скомкал листок и швырнул в камин.

– Слушай, Андрей, – сказал Кэнси. – Не пора ли подумать о будущем?

– А чего о нем думать, – проворчал Андрей, орудуя кочергой. – Проживем как-нибудь, перетопчемся…

– Я не о нашем будущем говорю! – сказал Кэнси. – Я говорю о будущем газеты, о будущем Эксперимента!..

• Предыдущая
• 49/91
• Следующая