Александр Македонский. Сын сновидения - Манфреди Валерио Массимо - Страница 36

• Предыдущая
• 36/68
• Следующая

Через несколько дней с македонским эскортом прибыл гонец от Филиппа и попросил разрешения выступить на общем собрании с предложением договора о мире. И представители народа с изумлением увидели, что предложение уже ратифицировано гражданами, попавшими в плен при Херонее, и утверждено Демадом.

Гонец вошел в большой амфитеатр, где под весенним солнцем сидели афиняне, и, получив разрешение говорить, сказал:

— Ваш соотечественник Демад, все еще гостящий у Филиппа, обсудил от вашего имени статьи мирного договора и добился условий, которые, как мне кажется, вы найдете выгодными. Царь вам не враг. Наоборот, он восхищается вашим городом и его чудесами. Скрепя сердце, ему пришлось выйти на поле боя, повинуясь просьбе бога из Дельф.

Вопреки ожиданиям оратора, собрание никак не отреагировало на его слова: афиняне молчали, тревожно ожидая услышать истинные условия. Посланник продолжал:

— Филипп отказывается от каких-либо репараций, признает за вами владение всеми вашими островами в Эгейском море и возвращает вам города Ороп, Феспии и Платею, которые ваши вожди уступили фиванцам, предав вашу вековую дружбу с этими городами.

Демосфен, сидевший в первом ряду, рядом с представителями правительства, прошипел на ухо ближайшему соседу:

— Но вы понимаете, что таким образом он оставляет за собой наши города на Проливах? Их он не назвал.

— Все могло бы обернуться и гораздо хуже, — ответил тот. — Давай дослушаем, что еще он скажет.

— Царь не требует дани или выкупа, — продолжал посол. — Он возвращает вам пленных и останки павших, чтобы вы могли с почестями похоронить их. Эта благочестивая миссия поручена лично его сыну Александру.

Взволнованная реакция аудитории убедила Демосфена, что его партия проиграна. Филипп коснулся самых нежных чувств афинян и послал самого царевича выполнить акт религиозной милости. Не было ничего более мучительного для семьи, чем знать, что тело их сына, павшего в битве, лежит не захороненное и стало добычей стервятников и собак.

— Теперь послушаем, что он хочет взамен за такое великодушие, — снова пробормотал Демосфен.

— Взамен Филипп не просит от афинян ничего, кроме дружбы. Ему требуется одно: только чтобы они стали верными союзниками македонян. Осенью в Коринфе он встретится со всеми греческими представителями, дабы положить конец вражде и непосредственно установить мир, а также объявить грандиозное предприятие, какого до сих пор еще никто не предпринимал и в котором всем надлежит принять участие. Это означает, что Афины должны распустить собственную морскую лигу и войти в единственно возможный всеэллинский союз, который Филипп сейчас создает. Этот союз положит конец вековым внутренним конфликтам на полуострове и освободит греческие города в Азии от персидского ига. А теперь, афиняне, с мудростью примите решение и дайте мне ваш ответ, чтобы я мог передать его пославшему меня.

Подавляющее большинство афинян одобрило эти предложения, несмотря на пламенные возражения Демосфена, который призывал город к борьбе против тирана до конца. Собрание выслушало Демосфена, но доверило ему только одно: огласить похоронное слово над павшими в битве. Документ, уже утвержденный Демадом, был еще раз ратифицирован представителями городских властей и отослан Филиппу.

Получив известие, царь немедленно послал Александра с вереницей телег, груженных прахом и костями погибших, уже кремированных на поле боя. Пленные опознали большинство из них, и, основываясь на этих сведениях, Евмен написал на каждой деревянной урне имя погибшего.

Неопознанных солдат сложили всех вместе на последние телеги, но врачи переписали внешность погибших, особые приметы, если таковые имелись, цвет волос и глаз.

Демонстрируя добрую волю, Филипп также приложил часть оружия и доспехов, чтобы облегчить опознание неизвестных воинов.

— Завидую тебе, мой мальчик, — признался он Александру, собиравшемуся в путь. — Ты увидишь самый прекрасный в мире город.

Пришли попрощаться и товарищи.

— Доверяю тебе Букефала, — сказал царевич Гефестиону. — Не хочу его утомлять и подвергать опасностям долгого пути.

— Я буду холить его, как возлюбленную, — ответил друг. — Можешь быть спокоен. Жаль только, что…

— Что?

— Что ты не доверил мне также и Кампаспу… позаботиться о ней.

— Замолкни! — рассмеялся Александр.

Конюх подвел крепкого вороного коня, царевич вскочил на него и дал команду отправляться.

Со страшным скрипом длинная вереница повозок двинулась в путь, вслед за ней пешком отправились пленные афиняне, каждый нес узелок со скудными личными вещами и пищей, какую смог раздобыть. Демаду, учитывая его роль в заключении мирного договора, дали лошадь.

Между тем погибшие фиванцы лежали непогребенными, и их клевали вороны и стервятники, а ночью грызли бездомные псы и ночные хищники на глазах у матерей, пришедших из Фив и толпившихся, жалостно голося, на краю лагеря. Другие, за стенами Херонеи, выполняли темные ритуалы проклятий, призывая на Филиппа страшную смерть.

Но пока что их мольбы и проклятья ни к чему не привели: царь упрямо отказывал побежденным врагам забрать своих мертвых и похоронить их, поскольку считал фиванцев предателями.

Наконец, склонившись перед настойчивыми уговорами собственных друзей, боявшихся последствий такого поведения, царь уступил.

Фиванцы покидали свой город в траурных одеждах. Им вослед неслись стенания плакальщиц. Они выкопали огромную яму и сложили туда жалкие останки своих юношей, павших в сражении, а над могилой насыпали холм, рядом с которым вскоре поставили огромную каменную статую льва, символизирующую мужество этих воинов.

С фиванцами тоже был заключен договор о мире, но им пришлось согласиться на присутствие в своем акрополе македонского гарнизона, распустить Беотийский союз и присоединиться ко всеэллинскому союзу Филиппа.

Александра приняли в Афинах как уважаемого гостя и выказали ему всевозможные почести. В знак благодарности за его благочестивую миссию и за доброе обращение с пленными городской совет постановил воздвигнуть на площади его статую, и царевичу пришлось позировать для великого афинского скульптора Протагена, хотя в свое время он и говорил, что доверит изображать себя только Лисиппу.

Демосфен, которого, несмотря на поражение, сограждане все еще очень любили, был выслан на Калабрию, маленький островок напротив города Трезена, чтобы избежать столкновений между двумя партиями.

Александр все понял и мудро решил ни о чем не спрашивать. Закончив официальные дела, он изъявил желание посетить акрополь, о котором Аристотель рассказывал ему чудеса, показывая изображения тамошних монументов.

Царевич поднялся туда однажды утром после ненастной ночи и был потрясен пышностью красок и невероятной красотой статуй и росписей. Посреди широкой площадки возвышался Парфенон, увенчанный огромным тимпаном со скульптурной группой работы Фидия, изображавшей рождение Афины изо лба Зевса. Гигантские статуи удачно размещались на скатах крыши: главные персонажи стояли в центре во весь рост, а постепенно удалявшиеся к краям опустились на колени или лежали.

Все они были раскрашены яркими красками и украшены металлическими фрагментами из бронзы и золота.

Рядом со святилищем, слева от входной лестницы, возвышалась бронзовая статуя — также творение Фидия, — представлявшая богиню Афину в доспехах, держащую в руке копье с золотым наконечником. Его сверкание было первым, что видели афинские моряки, возвращаясь в порт из дальних путешествий.

Но еще большие ожидания Александр связывал с гигантской культовой статуей внутри храма, тоже созданной гением Фидия.

Он вошел в храм тихими шагами, выказывая почтение к священному месту, обители божества, и оказался перед колоссом из золота и слоновой кости, о котором слышал чудесные рассказы с раннего детства.

Воздух внутри целлы [14] был насыщен ароматами, которые постоянно испускали священные курительницы, возожженные в честь богини. Все помещение было погружено в полумрак, так что золото и слоновая кость, из которых была сделана статуя, производили еще более магическое впечатление, поблескивая в глубине двойного ряда подпиравших крышу колонн.

• Предыдущая
• 36/68
• Следующая