Александр Македонский. Пески Амона - Манфреди Валерио Массимо - Страница 15

• Предыдущая
• 15/73
• Следующая

— И что дальше? — спросил Евмен.

— А дальше самое интересное, — продолжил Каллисфен, — если история правдива. Значит, картина во дворе, чтобы ею любоваться при полном свете, и в этот момент проходит один конюх, держа под уздцы царского коня. Животное, проходя мимо портрета, к изумлению присутствующих остановилось и начало махать хвостом, трясти головой и громко ржать. Тогда Апеллес посмотрел на царя, потом на коня, потом на портрет и говорит: «Государь, можно сказать, что я думаю?» — «Клянусь Зевсом, конечно», — отвечает тот. «Мне неприятно говорить это, но, боюсь, твой конь разбирается в живописи лучше тебя».

— Святая правда, — рассмеялся Апеллес. — Клянусь, все было именно так.

— А что он? — спросил Гефестион.

— Он? Пожал плечами и говорит: «А! Ты всегда прав. Но я все-таки заплачу. Раз уж ты ее сделал, я ее оставлю у себя».

Все захлопали в ладоши, и Евмен подтвердил, что выплата состоялась — за картину, которую все хвалили, даже те, кто ее не видел.

Теперь Апеллес ощутил себя в центре внимания и, как опытный актер, продолжал удерживать сцену.

Александр под предлогом того, что ему рано вставать, так как утром нужно осмотреть морские укрепления, удалился, и вечеринка продолжилась с новыми винами, чуть менее разбавленными, и новыми подругами, чуть менее скромными.

Войдя в свои апартаменты, он обнаружил там Лептину, ждавшую его с зажженной лампой, но в очевидном расстройстве. Александр внимательно посмотрел на нее, но она отвернулась, чтобы осветить спальню, и ему не удалось понять причину ее недовольства, а спрашивать он не стал.

Однако, открыв дверь в свою комнату, он все понял. На его ложе лежала обнаженная Кампаспа в позе какой-то мифической героини, трудно сказать какой: возможно, Данаи в ожидании золотого дождя, а может быть, Леды в ожидании лебедя.

Девушка встала, подошла и раздела его, потом опустилась перед ним на колени и стала ласкать его бедра и живот.

— Уязвимая точка твоего предка Ахилла была в пятке, — прошептала она, подняв на него свои подведенные глаза. — Твоя же… Посмотрим, помню ли я ее еще.

Александр погладил ее по голове и улыбнулся: в результате общения с Апеллесом девушка не могла выражаться иначе, чем мифологическими образами.

Александр покинул Эфес к середине весны и двинулся в сторону Милета. Лисипп, поняв, чего ждет от него царь, отправился в Македонию с письменным приказом регенту Антипатру: Александр просил его предоставить скульптору все необходимые средства для грандиозного произведения, за которое тот взялся.

Сначала Лисипп высадился в Афинах, где встретился с Аристотелем. Тот уже давал регулярные уроки под сводами Академии. Философ принял его в небольшой уединенной комнатке и угостил прохладным освежающим вином.

— Наш царь поручил мне передать тебе привет и выразить почтение, а также сообщить, что при первой же возможности он напишет тебе письмо.

— Спасибо. Эхо о его походе быстро достигло Афин. Триста комплектов доспехов, что он послал в Акрополь, привлекли тысячи зевак, а памятная надпись, в которой исключены спартанцы, пронеслась ветром до самых Геркулесовых столбов. Александр умеет заставить говорить о себе.

— А как настроение у афинян?

— Демосфен по-прежнему влиятелен, но поход царя глубоко поразил воображение народа. Кроме того, у многих родственники вместе с его войском или флотом воюют в Азии, и это толкает их к более умеренным политическим взглядам. Но не стоит строить иллюзий: если царь падет в битве, немедленно разразится восстание и его сторонников будут разыскивать по домам и арестовывать, причем начнут с меня. Однако скажи мне, как держится Александр?

— Насколько я знаю, он идет по лезвию бритвы: проявляет милость к побежденным врагам и в городах ограничивается восстановлением демократии, не стараясь изменить порядки.

Аристотель задумчиво кивнул и одобрительно погладил бороду: его ученик демонстрировал, что хорошо усвоил уроки учителя. Потом философ встал.

— Хочешь заглянуть в Академию?

— С великим удовольствием, — ответил Лисипп, тоже встав.

Они вошли во внутренний портик и прошли в центральный двор, в тень изящной колоннады из пентелийского мрамора с ионическими капителями. Посреди был колодец с кирпичными краями на уровне земли. В одном месте виднелась глубокая борозда от привязанной к ведру веревки; там стоял раб и черпал воду.

— У нас четыре раба — два для уборки, и два для прислуживания за столом. Мы часто принимаем гостей из других школ, и некоторые наши воспитанники иногда остаются у нас пожить.

Аристотель вошел под арку.

— Это сектор политических наук, где мы собрали своды законов более ста шестидесяти городов Греции, Азии, Африки и Италии. А здесь, — показал он, проходя по коридору, заканчивавшемуся другой дверью, — у нас сектор натуралистики с коллекциями минералов, растений и насекомых.

И, наконец, вот в этой зоне, — продолжил он, вводя гостя в обширный зал, — собраны редкие животные. Я пригласил из Египта таксидермиста, искусного в бальзамировании священных кошек и крокодилов, и он работает полным ходом.

Лисипп огляделся, зачарованный не столько забальзамированными животными — страусами, крокодилами, ястребами, — сколько анатомическими рисунками, в которых узнавал руку великих художников.

— Понятное дело, приходится остерегаться подделок и мошенничества, — продолжал Аристотель. — С тех пор как разнесся слух о нашем коллекционировании, нам чего только не предлагают: египетских мангустов, василисков и даже кентавров и сирен.

— Кентавров и сирен? — переспросил ошеломленный Лисипп.

— Вот именно. Причем нас приглашали взглянуть на эти диковины, прежде чем приобрести их.

— Как такое возможно?

— Просто чучела. И не случайно такие предложения поступают зачастую из Египта, где бальзамировщики имеют тысячелетний опыт. Им не представляет труда пришить к туловищу человека тело жеребенка, искусно скрыть швы шкурой и гривой и все это забальзамировать. В конечном итоге эти шедевры действительно представляют ценность, уверяю тебя.

— Я верю.

Аристотель приблизился к окну, откуда открывался вид на поросшую соснами гору Ликабетт, у подножия которой виднелся Акрополь с громадой Парфенона.

— И что он совершит теперь, по-твоему? — спросил философ.

Лисипп сразу понял, что мысли об Александре не покидали его ни на минуту.

— Все, что я знаю, — это что он собирается пойти на юг. Но никто не ведает, каковы его истинные намерения.

— Он пойдет дальше, — подтвердил Аристотель, обернувшись к художнику. — Он будет идти все дальше, пока способен дышать, и никто не сможет его остановить.

Александр двигался с армией в направлении Милета, а тем временем Апеллес, оставшись в Эфесе один, продолжил работу над огромным конным портретом македонского царя.

Художник особенно сосредоточился на голове Букефала и выполнил ее с таким реализмом, что казалось, будто животное прямо-таки выпрыгивает из картины. Апеллес хотел потрясти своего заказчика и уже организовал доставку картины в очередной лагерь Александра, чтобы царь мог увидеть завершенную работу.

На протяжении нескольких часов художник мазками кисти упорно старался изобразить кровавую пену на губах у коня, но никак не мог добиться нужной насыщенности цвета, и без умолку болтавшая Кампаспа доводила его до белого каления (дни их пылкой любви уже давно миновали).

— Если не заткнешься, — озверев, прорычал художник, — у меня никогда ничего не получится!

— Но, дорогой мой…— начала было Кампаспа.

— Хватит! — заорал Апеллес, совершенно выйдя из себя, и швырнул пропитанную краской губку в картину.

Губка удивительным образом попала точно в угол Букефалова рта и упала на землю.

— Вот, — захныкала девушка, — ты же сам все и погубил! Теперь доволен? Или опять скажешь, что это я во всем виновата?

Но художник не слушал. Удивленно подняв руки, он в недоумении подошел к своей картине.

• Предыдущая
• 15/73
• Следующая