Вертел - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

Солнце светило во все глаза, как оно светит только в июле. Было часов одиннадцать утра. Ермилыч сидел на самом припеке и наслаждался теплом. Его уже не грела старая кровь. Прошка думал целое утро об обеде. Он постоянно был голоден и жал только от еды до еды, как маленький голодный зверек. Он рано утром заглядывал в кухню и видел, что на столе лежал кусок «шеины» (самый дешевый сорт мяса, от шеи), и вперед предвкушал удовольствие поесть щей с говядиной. Что может быть лучше таких щей, особенно когда жир покрывает варево слоем чуть не в вершок, как от свинины?.. Сейчас, летом, свинина дорога, и это удовольствие доступно только зимой, когда привозят в город мороженых свиней и Алексей Иваныч покупает целую тушку. Хороша и шеина, если хозяйка не разбавит щи водой. От этих мыслей у Прошки щемило в желудке, и он глотал голодную слюну. Если бы можно было наедаться досыта каждый день!..

Прошка вертел свое колесо, закрыв глаза. Он часто так делал, когда мечтал. Но его мысли сегодня были нарушены неожиданным появлением Алексея Иваныча. Это значило, что кто-то придет в мастерскую и что придется ждать обеда. Алексей Иваныч нарядился в свой рабочий костюм и озабоченно посмотрел кругом.

– Этакая грязь!.. – думал он вслух. – И откуда только она берется? Хуже, чем в конюшне… Спирька, хоть бы ты прибрал что-нибудь!

Спирька с недоумением посмотрел кругом. Если убирать, так надо всю мастерскую разнести по бревнышку. Он все-таки перенес из одного угла в другой несколько тяжелых камней, валявшихся в мастерской без всякой надобности. Этим все и кончилось. Алексей Иваныч только покачал головой и проговорил:

– Ну и мастерская, нечего сказать! Только свиней держать.

Время подошло к самому обеду, когда у ворот уховского дома остановился щегольский экипаж и из него вышла нарядная дама с двумя детьми: девочкой лет двенадцати и мальчиком лет десяти. Алексей Иваныч выскочил встречать дорогих гостей за ворота без шапки и все время кланялся.

– Уж вы извините, сударыня!.. Грязновато будет в мастерской; а камушки вы можете посмотреть у меня в доме.

– Нет, нет, – настойчиво повторяла дама. – Камни я могу купить и в магазине; а мне именно хочется посмотреть вашу мастерскую, то есть показать детям, как гранятся камни.

– А, это другое дело! Милости просим…

Дама поморщилась, когда переступила порог уховской мастерской. Она никак не ожидала встретить такое убожество.

– Отчего у вас так грязно? – удивлялась она.

– Нам никак невозможно соблюдать чистоту, – объяснял Алексей Иваныч. – Известно, камень… Пыль, сор, грязь… Уж как стараемся, чтобы почище…

Эти объяснения, видимо, нисколько не убедили даму, которая брезгливо подобрала юбки, когда переходила от двери к верстаку. Она была такая еще молодая и красивая, и уховская мастерская наполнилась запахом каких-то дорогих духов. Девочка походила на мать и тоже была хорошенькая. Она с любопытством слушала подробные объяснения Алексея Иваныча и откровенно удивилась в конце концов тому, что из такой грязной мастерской выходят такие хорошенькие камушки.

– Да, барышня, случается, – объяснил Ермилыч, – и белый хлеб, который изволите кушать, на черной земле родится.

Алексей Иваныч прочитал целую лекцию о драгоценных камнях. Сначала показал их в сыром виде, а потом – последовательную обработку.

– Прежде камней было больше, – объяснял он, – а теперь год от году все меньше и меньше. Вот взять александрит, – его днем с огнем наищешься. А господа весьма его уважают, потому как он днем зеленый, а при огне – красный. Разного сословия бывает, сударыня, камень, все равно как бывают разные люди.

Мальчик совсем не интересовался камнями. Он не понимал, чем любуются мать и сестра и чем хуже граненые цветные стекла. Его больше всего заняло деревянное большое колесо, которое вертел Прошка. Вот это штука действительно любопытная: такое большое колесо и вертится! Мальчик незаметно пробрался в темный угол к Прошке и с восхищением смотрел на блестящую железную ручку, за которую вертел Прошка.

– Отчего она такая светлая?

– А от рук, – объяснил Прошка.

– Дай-ка я сам поверчу…

Прошка засмеялся, когда барчонок принялся вертеть колесо.

– Да это очень весело… А тебя как зовут?

– Прошкой.

– Какой ты смешной: точно из трубы вылез.

– Поработай-ка с мое, так не так еще почернеешь.

– Володя, ты это куда забрался? – удивилась дама. – Еще ушибешься…

– Мамочка, ужасно интересно!.. Отдай меня в мастерскую, – я тоже вертел бы колесо. Очень весело!.. Вот, смотри! И какая ручка светлая, точно отполированная. А Прошка походит на галчонка, который жил у нас. Настоящий галчонок…

Мать Володи заглянула в угол Прошки и только покачала головой.

– Какой он худенький! – пожалела она Прошку, – Он чем-нибудь болен?

– Нет, ничего, слава богу! – объяснил Алексей Иваныч. – Круглый сирота, – ни отца, ни матери… Не от чего жиреть, сударыня! Отец умер от чахотки… Тоже мастер был по нашей части. У нас много от чахотки умирает…

– Значит, ему трудно?

– Нет, зачем трудно? Извольте сами попробовать… Колесо, почитай, само собой вертится.

– Но ведь он работает целый день?

– Обыкновенно…

– А когда утром начинаете работать?

– Не одинаково, – уклончиво объяснил Алексей Иваныч, не любивший таких расспросов. – Глядя по работе… В другой раз – часов с семи.

– А кончаете когда?

– Тоже не одинаково: в шесть часов, в семь, – как случится.

Алексей Иваныч приврал самым бессовестным образом, убавив целых два часа работы.

– А сколько вы жалованья платите вот этому Прошке?

– Помилуйте, сударыня, какое жалованье! Одеваю, обуваю, кормлю, все себе в убыток. Так, из жалости и держу сироту… Куда ему деться-то?

Дама заглянула в угол Прошки и только пожала плечами. Ведь это ужасно: целый день провести в таком углу и без конца вертеть колесо. Это какая-то маленькая каторга…

– Сколько ему лет? – спросила она.

– Двенадцать…

– А на вид ему нельзя дать больше девяти. Вероятно, вы плохо его кормите?

– Помилуйте, сударыня! Еда для всех у меня одинаковая. Я сам вместе с ними обедаю. Прямо сказать, в убыток себе кормлю; а только уж сердце у меня такое… Ничего не могу поделать и всех жалею, сударыня.

Барыня отобрала несколько камней и просила прислать их домой.

– Пошлите камни с этим мальчиком, – просила она, указывая глазами на Прошку.

– Слушаюсь-с, сударыня!

Последнее желание не понравилось Алексею Иванычу. Эти барыни вечно что-нибудь придумают! К чему ей понадобился Прошка? Лучше он сам бы принес камни. Но делать нечего, – с барыней разве сговоришь? Прошка так Прошка, – пусть его идет; а у колеса поработает Левка.

Когда барыня уехала, мастерская огласилась общим смехом.

– Духу только напустила! – ворчал Ермилыч. – Точно от мыла пахнет…

– Она и Прошку надушит, – соображал Спирька. – А Алексей Иваныч охулки на руку[1] не положил: рубликов на пять ее околпачил.

– Что ей пять рублей? Наплевать! – ворчал Ермилыч. – У барских денежек глаз нет… Вот и швыряют. Алексей-то Иванычу это на руку. Вот как распинался он перед барыней: соловьем так и поет.

– Платье на ней шелковое, часы золотые, колец сколько… Богатеющая барыня!

– Ну, это еще неизвестно. Одна видимость в другой раз. Всякие господа бывают…

Дорогой маленький Володя объяснил матери, что Прошка «вертел».

– Что это значит? – не понимала та.

– А вертит колесо, – ну, и вышел: вертел. Не вертел, мама, а вертел.

Бедного Прошку часто занимал вопрос о тех неизвестных людях, для которых он должен был с утра до ночи вертеть в своем углу колесо. Другие дети веселились, играли и пользовались свободой; а он был точно привязан к своему колесу. Прошка понимал, что у других детей есть отцы и матери, которые их берегут и жалеют; а он – круглый сирота и должен сам зарабатывать свой маленький кусочек хлеба. Но ведь круглых сирот много на белом свете, и не все же должны вертеть колеса. Сначала Прошка возненавидел свое колесо, потому что, не будь его, и не нужно было бы его вертеть. Это была совершенно детская мысль. Потом Прошка начал ненавидеть Алексея Иваныча, которому его отдала в ученье тетка: Алексей Иваныч нарочно придумал это проклятое колесо, чтобы мучить его.

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая