Русская душа и нерусская власть - Миронова Татьяна - Страница 35
- Предыдущая
- 35/103
- Следующая
Русские называли душой всякого человека в казенном, государственном смысле: это и крепостной в царской России, где помещики владели «душами», и любой человек, платящий подати государству, так называемый «подушный налог», расчет бюджетных средств до сих пор идет в России «на душу населения». Детей в семьях считали на души, так и говорили: «десять душ — детей», едоков и работников на селе тоже числили по душам. Но не это самое главное в русской любви к слову душа. Вся человеческая жизнь по-русски — это жизнь души. Мы ведь этим словом можем описать все, что способны пережить: радостно или муторно бывает именно на душе, дело может быть не по душе или по душе, душа частенько к чему-то не лежит. А еще душа не принимает, душа меру знает, от страха душа в пятки уходит, делают что-либо от всей души, с дорогой душой и за милую душу, а бывает, что с души воротит или прет. Душа у русского человека часто нараспашку, иногда душа болит, частенько душа просит, душа надрывается, порой душа не на месте, подчас человек берет на душу грех, случается, что он отводит душу. И это еще не все. Мы, русские, общаясь друг с другом, с точки зрения нашего языка, соприкасаемся именно душами: русские живут душа в душу, говорят по душам, стоят над душой, влезают кому-нибудь в душу, тянут за душу, души не чают, беду душою чуют. В русском должно быть очень много души, отчего, по его представлениям, великодушный человек — непременно хорош, а малодушный — безоговорочно плох. Душа — добрая или низкая, широкая или подлая, правда, она тогда не душа, а душонка, — определяет в русском человеке все его существо. И это представление, безусловно, имеет дохристианские, языческие истоки. Но христианство впервые заговорило с русским человеком о спасении его души. Оно пообещало ему сохранить, благодаря Вере в Бога, то, что русский любит в себе и в других больше всего на свете — бессмертную человеческую душу. Вот что навек покорило нас в христианстве, вот что делает русское православное христианство особенно теплым и радостным, потому что оно отвечает глубинным народным представлениям о смысле жизни. И до сих пор для нас высшая похвала — «душевный человек». А бездушие для нас равно бесчеловечности. Ведь именно душа является средоточием человеческой совести, она чувствует добро и зло, она проникает в хорошее и плохое.
Изъятие душевности из русского человека является ампутацией его совести, и что прискорбно, эту хирургическую операцию пытаются проводить ныне с нашими душами. Насколько успешно можно удалить у русского народа совесть, да так чтобы не осталось ни корешка, ни дольки, ни крохотного обрубка, который бы все равно кровоточил и болел, радовался и тревожился?
Об этом мы можем судить по разросшемуся в нашем обществе спруту коррупции, воровства и подкупа. Это мы можем видеть в заимствуемом русскими у других народов прежде осуждаемом обычае рабства. Об этом свидетельствуют перенятые у инородцев обман в торговле, подделки в производстве товаров, продуктов, лекарств, такие, что влекут за собой смерть соплеменников. Русские люди, что творят подобное, вырезали из собственной души свою совесть, как удаляют больной орган, чтобы не тревожил человека постоянно ноющими или резкими приступами боли. Но ведь каждый орган для чего-то организму необходим. Вот и совесть в душе есть коренной признак нашей русскости. Ампутация совести ведет к омертвению русской души. Взгляните на наших правителей, что чередой гоголевских персонажей ежедневно заполняют телеэкраны новостей. Живая душа, плещущаяся в глазах, — где она в этих физиономиях? Ее нет. С экранов хрюкают, сопят, хрипят, сепетят, сюсюкают хари и рожи с мертвыми, рыбьими глазами. Люди без совести — они сделались бездушными калеками и пытаются свою инвалидность навязать остальным как норму жизни.
Состоится ли такое в России? Станет ли так, что душа русского человека окончательно потеряет способность болеть и радоваться, тревожиться и сострадать? На мой взгляд, это невозможно, пока жив наш язык, в котором душа — на первом месте. Наша русская картина мира заставляет нас быть душевными людьми, изъятие души у человека мы всегда будем рассматривать как тяжкую болезнь, пусть сегодня она и приобретает характер эпидемии. Но ведь все эпидемии когда-нибудь кончаются, забирая с собой самых слабых, самых негодных для народа особей. Все эпидемии на то и даны, чтобы очищать народы от плевел и сорняков, от выродков и извергов. Вот и сегодня народ разделяется на все еще огромную массу сохраняющих свои душу и совесть, и на не годных называться русскими — по ничтожному духу, по подлому характеру, по сожженной совести и по омертвению души. Зерна от плевел отделены, разве это плохо?
Насколько успешно можно удалить у русского народа совесть? Это зависит от того, как дороги останутся для русского человека слова и выражения, говорящие ему о душе. Они пробуждают в русском исконно заложенные языковые архетипы, напоминающие, что самое дорогое для человека — это спасение его души и душ его ближних, и заставляющие оживать иссохшее древо совести.
Слово святой, ставшее основой понятия христианской святости, имеет дохристианский языческий смысл. В эпоху славянского язычества оно прилагалось ко всякого рода сверхъестественным силам и явлениям, а также обозначало людей, обладавших незаурядными, сверхчеловеческими способностями. Святой, согласно реконструкции языческого значения этого слова, некто сильный, крепкий, могучий, непоколебимый, сверхъестественное существо, стоящее на границе двух миров, мира действительного и мира магии. Из числа таких существ былинный Святогор. Такому существу язычники поклонялись и совершали жертвоприношения из опасения перед его мощью. Обломки этих представлений мы встречаем в русских народных говорах, где святыми могут называть и русалок, и водяных, и домовых, и прочие силы, именуемые христианством нечистью. В этом же значении — сильный, крепкий, могучий, — использовалось слово свят в славянских языческих именах — Святовид, Святополк, Святослав, Святомир, Святозар.
Эта научная гипотеза удостоверяется данными Словаря русских народных говоров: «Святой — отличающийся здоровьем, жизненной силой, придающий здоровье, силу» (СРНГ, вып.37, с. 6). Среди примеров: святой ключ — естественный колодец, колодец нерукотворный, вышедший из земли, дарованный людям свыше и потому имеющий святую — живительную силу; святой огонь — огонь, добытый трением из дерева для ритуальных действий — окуривания, такой огонь представлялся людям как чудо, как дар богов и, по представлениям язычников, обладал чудодейственной силой очищения; святой разум — здоровый ум, благоразумие и проницательность, которыми наделены особо одаренные люди; святой дождь — дождь, посланный свыше по прошению земледельцев, необходимый для хорошего урожая, в святой час — в добрый час, пожелание счастливого пути, как помощи высших сил; вот и свято — о благополучном завершении, окончании дела, которому дана помощь свыше; дать святым кулаком — ударить кулаком за правое дело; святодух — женщина, владеющая даром прорицания, доводящая до людей волю божества, отголосок древнего волхования. Во всех этих выражениях перед нами явно дохристианские значения слова святой, свидетельствующие об особой живящей, укрепляющей человека высшей силе, нисходящей на него через воду, огонь, людей и обстоятельства жизни. Важным здесь было и исконное родство корней свят и свет, так как богоданная сила представлялась людям излучающейся подобно свету.
Такое же значение было у латинского слова sanctas, когда оно употреблялось в римских языческих культах. Из-за большой употребительности этого слова у язычников, римские христиане стали величать им святых лишь с IV века. А вот христианские миссионеры славян сразу же приняли слово святой, воспользовавшись его исконным языческим значением для убеждения славянской паствы в могуществе и силе христианской Веры. Христианство внесло в смысл этого языческого слова новые черты. Святость стала пониматься как проявление Божественной силы Пресвятой Троицы. Святым именовалось все, в чем христиане видели проявление Божьей силы и Воли. Это легко разъяснялось славянам, обращаемым в истинную Веру, поскольку они уже имели понятие о том, что свят — это обозначение сверхъестественных, нечеловеческих, высших сил. Переворот в понятиях, совершенный христианством, состоял в том, что теперь словом свят обозначалось лишь проявление силы Пресвятой Троицы, в чем бы она ни выказывалась: в людях — святых и священниках, в освященных вещах и пище, их святили на христианские праздники, в святой воде и святых источниках, в святых местах, куда совершались паломничества, в святом огне, исходящем на Гроб Господень в Пасху, и в святом огне кадильниц, благоуханным дымом очищающем храмы от нечисти. Теперь эти вещи стали называться святынями и в отношении к ним проявлялось благоговение. Но в народных поверьях, очень устойчиво сохраняющих древнее языческое словоупотребление, святыми по-прежнему могли именоваться домовые и водяные, и даже заговоры и заклинания, в том числе известный посыл «Поди ко святым!». И само понятие святой в народном восприятии было более приземленным, утилитарным. «Святое дело», — говорят у нас обо всяком добром деле. И вещи, и воду, и священников, да и святых народное сознание воспринимает как помощников в мирских делах и избавлении от невзгод и болезней и потому именуют их святыми. И здесь произошло естественное замещение языческой магии благотворной и действенной помощью Божьей, которая выражается в том, что русский народ с языческих времен называет чудесами.
- Предыдущая
- 35/103
- Следующая
