Жизнь после жизни - Аткинсон Кейт - Страница 15

По гравию заскрежетали шины, и Сильви сказала Памеле:

– Наверное, это доктор Феллоуз. – А потом, торопливо поднявшись с кровати, добавила: – Посиди с Урсулой, Памми, но Тедди сюда не впускай, поняла?

В доме было тише обычного. Сильви долго не возвращалась, и Памела сказала:

– Сбегаю посмотрю, где мама. Я быстро.

До слуха Урсулы откуда-то доносились ничего не значащие шепоты и крики. Она провалилась в странную, беспокойную дремоту, и тут у ее постели неожиданно возник доктор Феллоуз. Сильви присела на краешек кровати с другой стороны и, взяв Урсулу за руку, сказала:

– У нее вся кожа лиловая. Как у Бриджет.

Лиловая кожа – эти слова прозвучали довольно приятно, как «Лиловая книга сказок». У Сильви был непривычный голос: сдавленный, панический, в точности как в тот раз, когда она увидела рассыльного с почты, спешившего по садовой дорожке, но оказалось, что он всего лишь доставил поздравительную телеграмму от Иззи ко дню рождения Тедди. («Пустышка», – только и сказала Сильви.)

Урсула не могла дышать, но почему-то чувствовала запах маминых духов и слышала ее голос, больше напоминающий летнее жужжанье пчел. От усталости она даже не могла открыть глаза. Потом раздался шорох юбок – это Сильви встала с кровати; вслед за тем стукнула оконная рама.

– Давай немного проветрим, – сказала Сильви, вернулась к Урсуле и прижала ее к своей свежей хлопчатобумажной блузе, от которой уютно пахло крахмалом и розами.

Из окна в тесную мансарду тянуло смолистым запахом костра. Урсула заслышала стук копыт, а потом грохот – это угольщик под навесом опорожнял мешки с углем. Жизнь шла своим чередом. Прекрасное пленяло навсегда.

Один вдох, больше ей ничего не требовалось, но он не приходил.

Темнота наступила стремительно – сперва как враг, но потом как друг.

Разбудила доктора Феллоуза дородная женщина с мощными, как у кочегара, бицепсами: она с грохотом опустила чашку с блюдцем на прикроватный столик и раздернула шторы, хотя на улице было еще темно. Он не сразу сообразил, что находится в выстуженной гостевой спальне Лисьей Поляны и что устрашающая особа, которая принесла ему чай, – это кухарка Тоддов. Порывшись в пыльных архивах памяти, доктор Феллоуз так и не вспомнил имя, которое легко слетало у него с языка несколькими часами ранее.

– Миссис Гловер, – представилась она, точно читала его мысли.

– Как же, как же. Мастерица готовить овощи в маринаде.

Голова у него была как будто набита соломой. Он с неловкостью осознал, что лежит под скудными покровами в одном исподнем. Каминная решетка в его спальне, как он заметил, была холодной и пустой.

– Вас вызывают, – объявила миссис Гловер. – Несчастный случай.

– Несчастный случай? – эхом повторил он. – Что-то с ребенком?

– Фермера бык помял.

Урсула, вздрогнув, проснулась. В спальне царила темнота, но где-то внизу слышался шум. Стук закрываемой двери, хихиканье, шарканье ног. Она безошибочно различила пронзительное кудахтанье – смех Бриджет, а также басовитый мужской голос. Бриджет и Кларенс вернулись из Лондона.

Первым порывом Урсулы было выбраться из постели, растолкать Памелу и вместе с ней сбежать вниз, чтобы поспрошать Бриджет про знатное гулянье, но что-то ее остановило. Пока она лежала, вслушиваясь в темноту, на нее накатила какая-то жуткая волна, неохватная боязнь, предвестница страшного удара. То же самое чувство она испытала перед войной, на побережье Корнуолла, когда Памела увлекла ее за собой в море. Тогда им на помощь пришел совершенно посторонний человек. После того случая Сильви стала водить их в городской бассейн, где давал уроки плавания ветеран Англо-бурской войны, отставной майор, который нагонял на них такого страху своими окриками, что они просто не решились бы пойти ко дну. Сильви часто пересказывала ту пляжную историю как веселое приключение («Героический мистер Уинтон!»), хотя Урсула при этих воспоминаниях до сих пор обмирала от ужаса.

Памела забормотала во сне, и Урсула прошептала «ш-ш-ш». Чтобы только сестра не проснулась. Чтобы они не сбежали вниз. Чтобы только не увидели Бриджет. Откуда взялись такие запреты, откуда пришел этот кошмарный страх, Урсула не понимала, но сочла за лучшее спрятаться с головой под одеялом. Надежда была лишь на то, что все плохое осталось снаружи, а не у нее внутри. Она решила притвориться спящей, но в считаные минуты никакого притворства уже не потребовалось.

Наутро они завтракали в кухне, потому что Бриджет занемогла и не вставала с постели.

– Ничего удивительного, – без тени сочувствия сказала миссис Гловер, раскладывая по тарелкам кашу. – В котором часу домой приплелась – подумать страшно.

Сильви спустилась по лестнице, неся с собой нетронутый поднос.

– Миссис Гловер, по-моему, Бриджет очень плохо, – сказала она.

– С похмелья, – фыркнула миссис Гловер и принялась разбивать яйца, будто в наказание.

Урсула закашлялась, и Сильви пристально посмотрела на нее.

– Вероятно, придется вызывать доктора Феллоуза, – обратилась она к миссис Гловер.

– К Бриджет, что ли? – переспросила миссис Гловер. – Да у нее здоровье лошадиное. Неровен час, доктор Феллоуз перегар унюхает – он же вас с потрохами съест.

– Миссис Гловер! – Сильви переключилась на такой тон, который использовала в самых серьезных случаях, когда хотела, чтобы ее услышали (Не ходите по дому в грязной обуви; никогда не обижайте других детей, даже если они сами виноваты). – На мой взгляд, Бриджет серьезно больна.

Тут, по всей видимости, до миссис Гловер дошло.

– Будьте добры, присмотрите за детьми, – попросила Сильви, – я позвоню доктору Феллоузу, а затем поднимусь к Бриджет.

– А дети-то в школу пойдут или как? – спросила миссис Гловер.

– Да, конечно, – ответила Сильви. – Впрочем, наверное, нет. Нет… то есть да… пойдут. Вот только правильно ли это?

Она в нерешительности топталась на кухонном пороге, а миссис Гловер проявляла чудеса терпения, дожидаясь окончательного ответа.

– Пожалуй, оставим их дома, на один день, – решилась наконец Сильви. – Классы переполнены, и все такое. – С глубоким вздохом она уставилась в потолок. – Только до поры до времени пусть сидят внизу.

Памела, вздернув брови, покосилась на Урсулу. Урсула в ответ точно так же вздернула брови, хотя и не понимала, что именно они с сестрой пытаются этим сказать. Скорее всего, что им не улыбалось весь день оставаться на попечении миссис Гловер.

Им пришлось томиться за кухонным столом, чтобы миссис Гловер сподручнее было «за ними присматривать», а в довершение всего она, невзирая на их яростные протесты, заставила всех достать учебники и заниматься: Памеле было приказано решать задачки, Тедди – учить азбуку (В – василек, Д – дождик), а Урсуле – исправлять свой «ужасающий» почерк. Урсула видела вопиющую несправедливость в том, что ее упрекает за вымученный почерк не кто иной, как персона, которая пишет лишь списки покупок, да и то корявыми буквами (жир, сажа, бараньи котлеты, английская соль).

Сама миссис Гловер между тем сосредоточенно подготавливала телячий язык для закладывания под гнет: удалила хрящ и косточку, свернула мякоть рулетом, – наблюдать за этими действиями было куда интереснее, чем выводить «Частые капли дождя падали на смельчака Джима» или «Пятеро волшебников быстро повскакали с мест».

– Вот был бы кошмар – учиться в школе, где такая директриса, – пробормотала себе под нос Памела, сражаясь с уравнениями.

Тут все разом оторвались от своих дел: в саду заливался трелью велосипедный звонок, возвещая прибытие паренька, служившего подручным в мясной лавке. И для девочек, и для Мориса четырнадцатилетний Фред Смит был предметом неподдельного восхищения. Пылкость девочек проявлялась в том, что они называли его Фредди, а Морис называл его Смити, чем выражал свойское одобрение. Как-то раз Памела заявила, что Морис втюрился во Фреда, и миссис Гловер, которая случайно это услышала, шлепнула проходившую мимо Памелу сбивалкой для крема. Памела не поняла за что и очень обиделась. Сам Фред Смит уважительно говорил девочкам «мисс», а Морису – «мастер Тодд», но не проявлял к ним ни малейшего интереса. Миссис Гловер называла его «юноша Фред», а Сильви – «подручный мясника», а иногда «этот милый мальчик из мясной лавки», в отличие от его предшественника по имени Леонард Эш, «подлого ворюги», по выражению миссис Гловер, которая застукала его за кражей яиц из курятника. Леонард Эш прибавил себе несколько лет, чтобы уйти на фронт, и погиб в битве на Сомме; «поделом ему», приговаривала миссис Гловер, привыкшая рубить сплеча.