Вся наша жизнь - Аренев Владимир - Страница 7

• Предыдущая
• 7/44
• Следующая

Наконец он все-таки поднял со столика сверток и направился к мужчине в кресле, нарочито громко ступая по коврам. Ковры, разумеется, не обращали на это никакого внимания и делали то, что им и положено: смягчали шаги до полной беззвучности.

— Домаб… — Талигхилл надеялся, что в его голосе не отражалась та нерешительность, что была сейчас в сердце.

Мужчина в халате с вепрями взглянул через плечо и тихо вздохнул, так как резкое движение причинило ему боль.

— Это ты, Талигхилл? Храррип говорил мне, что вы ходили на рынок. Каково там, в столице? Так же прохладно, как здесь?

Принц удивленно развел руками:

— Домаб, там так же жарко, как здесь.

— Разумеется, — кивнул управитель, соглашаясь. — Разумеется, вам, молодым, жарко. А я вот, видишь, даже позволил себе маленькое самоволие и растопил камин — мерзну.

— Домаб… — Талигхиллу очень захотелось дернуть себя за ус или потеребить бахромчатый конец пояса, — но сдержался. — Сегодня утром я был резок с тобой — и совершенно не имел на то оснований. Когда умерла мать, ты заменил мне и ее, и отца, воспитывая меня и помогая мне. Демон! — я не умею говорить красиво, я просто хочу сказать, что не должен был срываться сегодня утром!

Принц вздохнул:

— Ну вот, я снова сорвался. Это все проклятая жара. Знаешь, ведь я даже не помню, по какому поводу, собственно, накричал на тебя.

— Садись, — Домаб указал на кресло рядом с собой. — Я напомню тебе.

— Я не думаю, что…

— Мы говорили о снах, Талигхилл, — управитель посмотрел прямо в лицо этому тридцатилетнему мужчине, которому рано или поздно предстояло стать правителем страны. Другие трепетали перед взглядом Пресветлого, но Домаб уже привык к этим излишне бесстрастным, словно неживым глазам. И он привык говорить принцу ту правду, которой тот не хотел слышать. — Речь шла о снах.

Твоих вещих снах. Я спросил, не приснилось ли тебе сегодня ночью что-нибудь подобное — слишком уж мрачным было твое лицо. А ты стал утверждать, что тебе никогда ничего подобного не снится. Ты взрослый мужчина, Талигхилл.

Пора посмотреть правде в глаза: Пресветлые — не просто династия правителей. Каждый из… вас обладает теми или иными Божественными способностями, дарованными свыше.

— Домаб, подожди, — принц поднял руку, словно желая оградиться от этих слов. — Я знаю про способности. Это что-то связанное с наследственностью, но, демон! не нужно говорить о богах.

Управитель тяжело вздохнул и покачал головой:

— Ты столь же упрям, как и раньше. Боюсь, даже мне тебя не переубедить.

Жаль. Жаль, потому что лучше бы переубедил я, чем жизнь. А уж она-то рано или поздно примется за тебя.

— С жизнью я как-нибудь разберусь, — натянуто улыбнулся Талигхилл.

— Дай-то Боги, — снова покачал головой Домаб. — А что это у тебя в руке?

— Это? — переспросил принц. — Подарок. Я решил, что одних извинений будет недостаточно, и выбрал вот это.

Он стал разворачивать сверток. Домаб наблюдал, и по мере того, как статуэтка освобождалась от объятий бумаги, на губах его все явственнее проступала легкая ироничная улыбка.

— Как ты думаешь, кто это? — спросил управитель.

— Мудрец, наверное, — Талигхилл повертел в руках свой подарок. — А что?

— Да нет, ничего особенного, — улыбнулся Домаб. — Просто это изваяние Бога Мудрости, Оаль-Зиира. Удивительное совпадение, не правда ли?

Принц не нашел, что ответить.

/Так вот почему она казалась знакомой/

— Кстати, — заметил он, — чуть было не забыл. Сегодня на рынке мне удалось купить удивительную игру, которая называется махтас. Представь… — и он стал пересказывать все, что произошло с ним сегодня в городе.

— Интересно будет взглянуть, — согласился Домаб.

— Ну что же, — сказал он, поднимаясь, — большое спасибо за подарок; и за слова добрые — тоже спасибо. Пойду, поставлю его куда-нибудь, где он будет чувствовать себя хорошо, — управитель улыбнулся, но улыбка тотчас покинула его лицо. — Но мне все-таки кажется, что сегодня у тебя был вещий сон. Не знаю… — он постоял, опустив взор книзу и рассеянно двигая губами. — Не знаю, почему, но мне хочется предостеречь тебя от чего-то — одни Боги ведают, от чего. Наверное, обитая бок о бок с вами, Пресветлыми, поневоле получаешь частицу вашего Божественного дара. И холод этот опять же…

Пойду, — вымолвил он наконец. — Но если захочешь поговорить со мной — буди посреди ночи, — буди, когда пожелаешь.

— Хорошо, Домаб, — кивнул ему вслед Талигхилл. — Обязательно.

Управитель ушел, унося с собой фигурку Оаль-Зиира, а принц отодвинулся от огня и задумчиво посмотрел на листы оберточной бумаги, разбросанные по полу. Я уже взрослый человек, а этот мужчина заставляет меня почувствовать себя несмышленым мальчишкой. Пожалуй, стоит пересмотреть свое отношение к нему.

Он думал так уже много раз, но все оставалось по-прежнему. И останется, наверное, еще на очень долгий срок.

Принц поднялся с кресла — он только сейчас почувствовал, что очень голоден. Если задуматься, он даже еще не обедал!

Талигхилл вызвал слуг и велел накрывать на стол, а сам вышел на веранду и, облокотясь на ограждение, слушал нарастающий стрекот цикад. В парке похолодало, пускай и не сильно. Принц поплотнее запахнул халат и с досадой подумал, что все равно станет ворочаться ночью с боку на бок, изнывая от духоты. Подумал было о наложнице, но тут же поморщился: слишком жарко, да и сонный он сегодня какой-то — не стоит. На самом-то деле ты боишься, что она услышит твое бормотание и перескажет Домабу. Что ты станешь шептать во сне на сей раз? Вероятно, что-нибудь о черных лепестках, прилипших к твоим туфлям.

— Все готово, господин, — сообщили за его спиной. — Извольте ужинать.

— Изволю, — кивнул Талигхилл. — Уже иду.

Принц с аппетитом принялся за еду и был искренне рад, что та хоть ненадолго отвлекла его от тягостных мыслей. Но рано или поздно все заканчивается, и Пресветлый направился в спальню, уже заранее предчувствуя то, что ожидало его в снах.

Фигурка Оаль-Зиира стояла на небольшом мраморном постаменте перед той лестницей, что вела на второй этаж, в покои Талигхилла. Принц не сомневался, что местоположение для статуэтки выбрано Домабом намеренно. И ведь не потребуешь, чтобы переставил — обидится.

Принц миновал уже половину лестницы, когда что-то под ногами приковало его взгляд. Он посмотрел вниз, на свои туфли — к правой прилип черный овальный листок. Наверное, прицепился, когда Талигхилл стоял на веранде. Принц вздрогнул и наклонился, чтобы содрать его и швырнуть подальше. Некоторое время Пресветлый наблюдал, как листок, медленно кружась, падал на ковер гостиной; потом продолжил свое восхождение.

Он вошел в спальню и сел на кровать, уставясь прямо перед собой невидящим взором. Потом лег на покрывала и погасил светильники. И уснул.

В снах его, разумеется, поджидали черные лепестки.

Тишина вокруг меня буквально взорвалась разноголосым гамом — все спешили поделиться впечатлениями от первого повествования. Я, между прочим, тоже.

— Боги, как жарко! У вас нету чего-нибудь попить?

— Эти лепестки. И голоса. Они же говорили на древнеашэдгунском! Я же не знаю древнеашэдгунского, разве только чуть-чуть, в пределах школьной программы! Но я понимал все, что говорил Талигхилл!

— Согласитесь, господа, это… впечатляет! Но как же здесь жарко! Нет ли у кого-нибудь с собой воды?

Сидевший справа от меня журналист расстегнул один из своих многочисленных карманов и извлек оттуда флягу. Он надолго приложился к ней, потом предложил Карне, глядя поверх меня, словно я вовсе не сидел здесь. Девушка с благодарной улыбкой приняла флягу, а этот хлыщ тем временем покачал головой:

— Боги, ну и ну! Никогда не верил в подобное до конца. Тысячу раз слышал рассказы внимавших, а не верил. Демоны! я чувствую, этот репортаж получится на славу.

Я саркастически хмыкнул и повернулся к девушке:

• Предыдущая
• 7/44
• Следующая