Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 91
- Предыдущая
- 91/124
- Следующая
– Нет.
– Слава, ты извини. Тебя, наверное, об этом никто не спросит в лицо, но почему у тебя получается, что ты хороший, а банк плохой? Ты же ведь… ну, к тебе эти акции попали точно так же, как к банку. Или нет?
– Можно сказать и так, – согласился Извольский.
– Тогда какая разница?
– Понимаешь, – сказал Извольский, – рано или поздно человек должен выбирать, что он хочет. Заработать денег и уехать на Гавайи или жить в России. И если он хочет срубить в этой стране бабки, а там хоть трава не расти, тогда надо вести себя одним способом. А если он хочет остаться, тогда ему надо вести себя другим способом. Не смотреть на людей, как на одноразовую посуду. Не смотреть на завод, как на китайские кроссовки – сегодня купил, завтра выкинул, зато дешево. Если ты хочешь работать в России, то ты и деньги везешь в Россию. Это все лажа, что ты их держишь где-то в Швейцарии. Ну, купишь чего-нибудь для страховки – вроде как старушка откладывает похоронные. Но они же работать должны, деньги. А прибыльней, чем в России, им нигде не сработать.
– А при чем здесь банки? Им что, на роду написано думать о Гавайях?
– Банк и предприятие по-разному устроены. Что такое деньги банка? Это просто записи на счетах. Они сейчас здесь, через минуту в Америке, через две минуты на Кипре. Банк – это одуванчик. Дунул – и все бабки улетели в оффшор. А предприятие так не может. У него основные фонды. Я домну при всем желании на корреспондентский счет не переведу и через спутник на Багамы не сброшу.
Извольский усмехнулся.
– У каждого российского банка есть план «Ч». Чуть что – деньги в оффшор, паспорт в карман – и гуляй, Вася, на Сейшельских островах. Надо только деньги тем кредиторам отдать, которые убить могут. А всем остальным можно не отдавать. Зачем российские банки вкладчиков привлекают? Чтобы было чем расплатиться с теми, кто убить может. Знаешь, есть такой финансовый термин – активы, взвешенные с учетом риска. А вот российские банки сказали новое слово в мировых финансах. У них есть пассивы, взвешенные с учетом риска. В смысле – есть пассивы, которые можно не отдавать, а есть такие, которые надо отдать, даже если для этого придется других обокрасть, иначе словишь гостинец из автомата Калашникова.
Глаза Сляба задумчиво сощурились. Ирина по-прежнему сидела перед ним на корточках, и длинные светлые волосы касались его колючей щеки.
– Солнышко, – сказал Извольский, – ты совсем бледная. Я тебя замучил, да?
Ирина покачала головой.
– Замучил, я знаю, – тихо проговорил Извольский, – черт знает что, лежит мужик не мужик, бревно не бревно, сам на бок перевернуться не может, каждый день капризничает. Одно слово, сляб…
– Ты не капризничаешь, – улыбнулась Ирина.
– Съезди куда-нибудь, а? Хочешь в Аргентину, там сейчас тепло? Или поближе, на Кипр? Ненадолго.
Ирина только улыбнулась. Съездить куда-нибудь Слава предлагал ей раза два или три. Один раз, несмотря на протесты, служба безопасности даже истребовала ее заграничный паспорт, через два дня принесла визу, кредитную карточку и билеты во что-то теплое: кажется, это были Азорские острова. Сляб беспрекословным тоном потребовал, чтобы она улетела, но по мере приближения срока отъезда в аэропорт становился все мрачней и капризней.
Когда обеспокоенный водитель передал через охрану, что еще пятнадцать минут, и они не успеют на рейс, Ирина вышла из палаты, посидела с четверть часа в урчащем на холостом ходу джипе, а потом поднялась обратно. Сляб обрадовался, как ребенок, которому купили шоколадку.
– Никуда я не хочу, – сказала Ирина.
– Ну хоть вечером куда сходи. Вон, мне билеты Венька принес, на Ростроповича. Тебе же это нравится, сходи.
Ирина внимательно поглядела на Извольского. Билеты в театр или концертный зал – это была совсем другая история, нежели периодически поминаемый Славой Таиланд. Билеты на вечер означали, что вечером к Славке придет Черяга и еще один человек, Вольев, бывший у Черяги специалистом по электронным устройствам, и после того, как Вольев обшарит приборчиком все тараканьи щели в комнате и задернет окна тяжелыми, установленными между ставен металлическими щитками, Черяга и Извольский будут разговаривать два или три часа.
– А ты музыку любишь? – спросила Ирина.
– Нет.
– Никакую?
– Классическую не люблю, а попсу не перевариваю.
Ирина улыбнулась.
– Ты совсем ничего не любишь. Кошек не любишь, собак не любишь, музыку не любишь, коммунистов не любишь…
– Я тебя люблю. Ты сходи, отдышись от больницы. Сходишь?
– Конечно, – сказала Ира.
Охранник у Ирины был очень хорошенький, высокий тридцатилетний парень в безукоризненном костюме и с повадками интеллигентного бизнесмена. К музыке он, по-видимому, питал не больше интереса, чем Извольский, и во время концерта отчаянно скучал и внимательно рассматривал окружающих на предмет их возможной опасности для охраняемого объекта.
Ирина не торопилась, понимая, что сегодня в больнице у Славки и без нее найдутся собеседники, и концертный зал они покинули в пол-одиннадцатого, в толпе возбужденных и довольных слушателей. В холле к Ирине подошел красивый человек с неожиданной льдинкой в больших серых глазах.
– Простите, Ирина Григорьевна, – сказал он, – вы меня не знаете…
– Я вас знаю, – проговорила Ирина, – вы Геннадий Серов, вице-президент «Ивеко».
Она никогда не видела Серова вживе, но у нее была прекрасная память на лица, и именно это лицо было на пачке фотографий, валявшихся на тумбочке у изголовья больного Извольского.
– Ох… Извините… – Серов глядел на нее чуть исподлобья, внимательно и лукаво. Бывший летчик был красавцем и бабником, и он очень хорошо знал, какое впечатление производит на женщин его внешность. По правде говоря, он даже несколько переоценивал себя. Ибо в последние годы впечатление на женщин производила не только внешность, но и финансовые возможности человека, который, как поговаривали, стал совладельцем одного из крупнейших банков страны.
– Ирина Григорьевна, я хотел бы поговорить с вами…
– Нам не о чем разговаривать, – сказал Ирина и сделала попытку пройти.
Серов ласково взял ее за руку. Охранник насторожился. Если бы он был не человеком, а собакой, на загривке у него встала бы шерсть.
– Ирина Григорьевна! Я же не хочу вас украсть, я не делаю тайны из этой встречи…
– Нам не о чем разговаривать, – повторила Ирина, – если вы хотите, можете говорить с Вячеславом Аркадьевичем.
– Но я не могу говорить с Извольским! – всплеснул руками Серов, – вы же отлично это знаете! Меня не пустят в больницу! Со мной будет говорить какой-нибудь Черяга, а этот ваш Черяга…
Серов досадливо махнул рукой. Ирина нерешительно оглянулась на охранника, как бы ища поддержки. Тот утвердительно полуприкрыл глаза.
– Ну хорошо, – сказала неприязненно Ирина, – что вам надо?
Серов, мягко ступая, сопроводил ее в фойе, где располагались несколько уютных кафешек, выбрал пластиковый столик в углу, подальше от музыки и редких посетителей.
– Ирина Григорьевна, – сказал Серов, – меня не может волновать то, что происходит на комбинате. Одно из лучших предприятий России катится в пропасть. Раздоры, дрязги, налоговая инспекция, железнодорожники… если отношения комбината со всем окружающим миром будут портиться с такой быстротой, то к лету комбината просто не будет…
– Вы сами виноваты, – сказала Ирина.
Серов поднял страдальчески руки.
– Давайте не будем говорить о сделанных ошибках. Это неконструктивно. Конструктивно то, что у нас общий враг – губернатор. Энергетики. Налоговая инспекция, наконец… Ситуация такая – мы хотели бы объединить усилия.
– Что значит – объединить усилия?
– Мы учреждаем совместный оффшор. Прибыль комбината идет в оффшор и делится напополам между двумя хозяевами, вне зависимости от того, сколько у них акций.
– Это не со мной надо обсуждать, – сказала Ирина.
– А с кем? С Черягой? Ирина Григорьевна, в том-то и проблема, что Извольского постоянно дезинформируют о том, что происходит. Он – всецело под влиянием Черяги, а Черяга, поверьте, не лучшая кандидатура для и.о. гендиректора в такие времена. Это он испортил отношения с губернатором. Это он хамит всем, кому можно и нельзя. Он хочет, чтобы конфликт был как можно более острым. Потому что зам по безопасности распоряжается на заводе до тех пор, пока там – экстремальная ситуация. И объективно заинтересован в том, чтобы обострить ситуацию. И чтобы рассорить Извольского со всеми, кто может его, Черягу, заменить.
- Предыдущая
- 91/124
- Следующая
