Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/124
• Следующая

Ирина сунула руку за пазуху директора и вытащила оттуда плоскую коробочку мобильного телефона. Коробочка тут же распалась в ее руке – она была вдребезги рассажена пулей. Ирина знала, что у Извольского был и второй телефон, но она очень хорошо помнила, как после разговора директор опустил его в карман пальто, и, стало быть, второй либо выпал еще в машине, либо сгорел вместе с пальто.

Ирина сидела, глядя бессмысленными глазами на фейерверк, потом стала щупать пульс на руке Извольского. Но ее собственные руки слишком дрожали, пульса она не могла найти, она бросила это занятие и потащила Извольского к откосу, туда, где начиналась твердая земля.

Видимо, это было все-таки болото, а не лужа, потому что в один прекрасный миг кочки под Ириной расступились, и она мгновенно провалилась по пояс. Над головой вверху пронеслась машина, но почему-то не остановилась, а поехала дальше, опасаясь выяснять, кто там горит в канаве.

Ирина легла на живот и дальше перебиралась только ползком, волоча за собой тяжелое, безобразно набухшее тело. У края откоса она оставила Извольского и поползла, хватаясь за редкие вывороченные кустики, наверх. Один раз она скатилась вниз, собрала последние силы и попозла опять, оставляя за собой темный вывороченный след.

Минут через десять ей удалось забраться на откос. Машина уже догорала, жар от нее иссяк, и мокрую Ирину начал пробирать зверский холод. Она встала на четвереньки и попозла к обочине, понимая, что если Извольский еще жив, то он просто замерзнет через десять-пятнадцать минут, или сколько там надо для раненого человека, промокшего в ледяной болотной жиже.

Две машины проскочили мимо нее, то ли не заметив, то ли не желая ввязываться в стремную ситуацию, и лишь тогда, когда «Мерс» давно уже догорел и на трассе стало темно, ее обдало слепящим светом фар в третий раз.

Машина, шедшая со стороны области, остановилась. Это была темная «Девятка», доверху набитая пассажирами.

Дверцы «Девятки» распахнулись, из нее выскочило несколько парней, и Ирине невольно бросился в глаза один – огромный, что твой сервант, с короткой стрижкой и неожиданно умно блеснувшими в свете фар глазами.

– Что за хрен? – удивился кто-то.

– Ребята, – сказала Ирина, – я вас умоляю, там… внизу… человек. Директор. В нас стреляли. Он умирает…

Сухощавый парень в кожаной куртке метнулся к обрыву.

– Камаз! Атас! Это соска Извольского!

В руках одного из парней появился пистолет, он ткнул его Ирине в бок и заорал:

– В тачку! Живо!

– Отставить! – рявкнул шкафообразный, тот, которого называли Камазом.

– Шифер поехал, Камаз! Это ж на нас повесят! Гасим соску и валим отсюда!

Ирина отшатнулась, но ее крепко держали за воротник.

– Ишь ты! С-сучка! Да мы ща тебя…

Из-за взгорочка, со стороны Москвы, выскочила еще одна машина, кажется, иномарка, она была еще далеко и шла на большой скорости, далекая, равнодушная, маленький замкнутый мирок с включенной печкой, анатомическими сиденьями и весело орущим радио.

– Помогите! – жалобно закричала Ирина, как будто ее мог услышать кто-то на этой пустынной дороге, рядом с сожженным «Мерсом», жуткими бандитами, выскочившими неизвестно откуда, и умирающим Извольским.

Водитель «Девятки» ударил ее по коленям, схватил за руку и потащил в машину.

В следующую секунду раздался бешеный скрип тормозов. Иномарку развернуло так, что она едва не хряснулась о «Девятку». Дверцы ее распахнулись, и раньше, чем жуткая компания успела чего-то сообразить, водитель хрюкнул и пропахал носом асфальт от непонятно с какой стороны прилетевшего хука.

– Стоять! – раздался дикий крик, кто-то в компании грязно выругался, и тогда вместо крика по асфальту защелкали выстрелы.

Ирина подняла голову и увидела в свете фар «Девятки» бешеное лицо Черяги, всаживающего в асфальт у ног перепуганной шпаны одну пулю за другой.

– А ну, суки, мордой в землю! – орал Черяга, а бандиты уже лежали на проезжей части, необыкновенно покорно и организованно, растопырив ноги и отклячив в ночное небо перепуганные задницы.

Ирина с размаху бросилась к Черяге, ткнулась головой в грудь.

– Там… Слава… у болота…

А выскочившие из иномарки ребятки уже скатывались вниз по склону, на дороге показались фары еще одной машины, и Ирина обвисла на руках Черяги, чтобы через десять минут очнуться и увидеть сквозь подступающую черноту, как над головой рокочет вертолет с красным крестом на боку…

Вячеслав Извольский открыл глаза.

Он лежал на белых накрахмаленных простынях в одиночной палате с розовыми, как зефир, стенами. Где-то справа стояла рогатая, похожая на лося капельница, и рядом с этой капельницей сидел и глядел на босса Черяга.

В комнате стояло какое-то странное марево, и от этого марева лицо Черяги расплывалось и дрожало, как в неисправном телевизоре, невыносимо остро, как после дикой пьянки, ныл висок, но не это было самое странное. Самое странное было то, что кроме головы ничего не ныло. Извольский чувствовал свое тело так: голова, руки… и больше ничего.

Он попытался вспомнить, что это с ним случилось и где он так надрался, а вспомнив, вздрогнул и спросил:

– Что с Ирой?

– Все нормально с Ирой, – ответил Черяга, – ранило ее сквозным в плечо и еще немножко зацепило, она тут три дня над тобой сидела, пока я ее в гостиницу не отвез… Она тебе, Славка, жизнь спасла. Из тачки через разбитое окно вытащила, как она тебя тащила, бугая такого, с простреленной рукой, я вообще не понимаю. А тачка сгорела.

Черяга скромно опустил рассказ о собственном участии в спасении директора. О том, как наплевал на запрет Извольского не ехать в Никишино, подхватил людей и помчался на Киевское шоссе. О том, как в восемь пятьдесят позвонил Извольскому на сотовый и как сотовый, понятное дело, не ответил, так как был вдребезги разбит пулей. О том, как перезвонил на другой номер, который Сляб никогда не отключал, и заподозрил неладное, когда обольстительный механический голос сообщил ему, что абонент находится вне зоны досягаемости… О том, как после этого автомобили полетели по гололеду со скоростью сто шестьдесят, хотя мало ли по какому делу может барахлить связь…

Извольский не отвечал. Ничего, что случилось после того, как с ними поравнялась белая «Шестерка», он не помнил, помнил только, как столкнул Иру на пол…

– Три дня? – шевельнулся Извольский, – какое сейчас число?

– Зима уже сегодня, второе декабря, – сказал Денис, – ты уж извини, ты у нас четвертый день в отключке, вот такая штука.

– Что со мной?

– Главное – живой, – успокоительно сказал Черяга, – а все прочее зарастет.

Но глаза шефа службы безопасности предательски сморгнули.

– Что со мной? – повторил Извольский, – только не ври, ясно?

– Позвоночник у тебя, Слава, малость того… – пряча глаза, ответил Черяга, – ничего постоянного, это можно исправить, только вот лежать тебе придется долго.

На памяти Извольского Денис никогда не прятал от шефа глаза.

За те три дня, которые Вячеслав Извольский лежал без сознания, связанный с жизнью лишь тонкой ниткой капельницы и аппаратом искусственного дыхания, много чего случилось, и большая часть случившегося была не так приятна для комбината.

Камаза с его бойцами, разумеется, пришлось отпустить. Как ни странно, в их прямой непричастности к покушению сомневаться было трудно: да, разыскивать Ирину они разыскивали. Проблему с адресом они решили очень просто: расспросили соседей и, убедившись, что утром квартиру Верецкой покинула девушка, отвечающая описанию Ирины, они просто стукнули купленному менту, и тот в два счета пробил адрес дачи. Продавщица сельпо видела их у остановки минут десять спустя после того, как Извольский уехал из деревни. Но представить себе, что киллер спустя сорок минут, когда на месте происшествия может быть уже полно ментовки, приедет полюбопытствовать, а все ли он сделал, как надо, – было трудно. К тому же стреляли из белой «Шестерки» с форсированным двигателем, а братки катили на «Девятке» цвета мокрый асфальт.

• Предыдущая
• 52/124
• Следующая