Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/124
• Следующая

Но чем больше она работала с источниками, тем больше облик этой страны казался подозрительным. С одной стороны – вроде как будто, к примеру, в Италии и зародились банки. А с другой – никакие это были не банки, потому что все, что они делали, – это получали от папы римского право на сбор десятины где-нибудь во Франции и Англии, а если у налогоплательщиков этой самой десятины не всегда хватало, то банки как раз и ссужали им на оплату налогов те деньги, которые потом должны были собирать. С одной стороны – вроде банки как бы и выдавали кредиты, но выгодней всего им было кредитовать не производство, а правительства. Точнее, правительства все время делали банкам предложения, от которых невозможно было отказаться. Поэтому банки кредитовали правительства, а так как денег у правительств не было, то они в обмен расплачивались с банками привилегиями. Но так как рано или поздно деньги все равно приходилось платить, то тогда правительства, вместо того чтобы расплатиться с кредитом, брали банкира за шею и вешали его повыше.

С одной стороны, вроде бы и появлялись в Италии люди, разбогатевшие своим трудом, но вот чтобы сохранить свое богатство, им приходилось инвестировать его во власть. Как, например, Козимо Медичи, который из второго банкира Флоренции стал ее первым диктатором, после чего его банк опять-таки стал не вторым, первым. Или Джованни Аньоло, пизанский банкир, который попросту купил власть над родным городом у наемников, которых Пиза наняла для собственной охраны.

А когда кому-нибудь все-таки взбредало в голову кредитовать, что называется, «реальный сектор», то тут у него начиналась куча сложностей. Вот если банк хотел давать кредиты правительству – никаких проблем. Правительство соглашалось на любые проценты, поскольку все равно не намеревалось ничего платить. А если банк хотел кредитовать торговца, который собирался купить десять тюков шерсти, то тут сразу оказывалось, что и кредита-то выдать нельзя, поскольку существуют законы о ростовщичестве, которые это самое кредитование напрочь запрещают и считают не финансовой операцией, а смертным грехом.

Причем, что характерно, за смертный грех кредитования торговца шерстью банкир должен был нести наказание не в будущей жизни, а в этой: правительство, всегда жадное до денег, нет-нет да и забирало все золото у ростовщиков в казну.

Поэтому кредитовать торговца шерстью кредитовали, но делали это правой ногой через левое ухо, – например, с помощью «сухого обмена» – cambio secco.

При «сухом обмене» операция кредитования замаскировывалась как операция по обмену валюты, а сама процедура состояла в том, что, к примеру, флорентийский банк, выдавая заемщику флорины, обязывал вернуть эти флорины по тому курсу, который будет через десять дней у флорина в городе Венеции. Курс флорина относительно венецианского дуката, понятное дело, все время колебался, но, как правило, в Венеции он был в целом выше, чем в самой Флоренции. Таким образом, законы статистики обеспечивали заимодавцу прибыль, а колебания курса избавляли его от обвинений в ростовщичестве. Он всегда мог сказать, что ссудил определенную сумму в венецианских дукатах и получил назад ту же сумму в дукатах, а что дукат в первый и второй раз стоил по-разному, так что с этого? Ведь если человек ссудил, к примеру, мешок зерна – то он должен и обратно получить тот же самый мешок зерна. Даже если зерно за это время подорожало.

В общем, кончилось это для Италии ужасно плохо. А именно – деньги во всех этих маленьких городах, в которых банкиры, едва разбогатев, становились либо правительством, либо его жертвой, благополучно истлев, переварили сами себя, и Италия стала игрушкой в руках народившихся национальных государств, бездарные короли и полководцы которых то и дело наносили поражения бывшим банкирам.

Студенты перебрасывались бумажками и перешептывались, их, видимо, не интересовали ни Медичи, ни Аньоло, и только один человек слушал внимательно, не шевелясь и так и не снимая легкого не по-зимнему плаща. Извольский даже подался вперед: его голубые глаза были удивленно раскрыты, и он слушал, как шестилетний ребенок, дивную сказку, явно не все понимая – вряд ли директор был осведомлен о политических различиях в устройстве города Флоренция и герцогства Миланского, – и столь же явно испытывая удовольствие.

Прочирикал звонок, студенты с веселым топотом рванули наружу, и только Извольский остался сидеть в своем втором ряду. Ирина подошла к нему.

– Это специально для меня? – спросил директор. – Или плановая лекция?

– Вам действительно интересно? Не верю.

– Почему? Это стимулирует воображение. Хотя в общем-то грустно, что правительства за шесть сотен лет не поумнели.

– А что, банки до сих пор занимаются «сухим обменом»?

– Ну, у правительств другие заскоки, поэтому и сухой обмен происходит немного по-другому.

– А как именно?

Извольский пристально – очень пристально – глядел на Ирину. Его очень забавляла эта девочка, которая с такой уверенностью судила о вещах, бывших пятьсот лет назад, и так мало знала о жизни.

– Я не банкир. И вообще я не люблю банки.

– Почему?

– Так. У меня один банк требует восемнадцать миллионов, которых он мне не давал.

– Миллионов – чего?

– Ну не рублей же, – усмехнулся Извольский.

Сумма была чудовищная для Ирины, непредставимая. Что в рублях, что в долларах.

– Это вы так говорите, потому что вы не банкир, – сказала Ирина.

– Отчего же? У меня в России два банка. Один в Ахтарске, другой здесь, в Москве, и еще третий сейчас прикупим, тоже областной – он из-за кризиса в полной заднице.

– А зачем вам покупать банк, если он в полной заднице? – чуть покраснев, спросила Ирина.

– Ничего страшного. Мы закон через областное собрание провели, что ежели один банк покупает другой банк, убыточный, то величина налогов, причитающаяся с первого банка в областной бюджет, уменьшается на величину убытков второго банка.

– И много у него убытков?

– А мы побольше нарисуем… Кстати, чего мы здесь сидим? Пойдемте пообедаем.

Ира взглянула на часы. Следующей пары у нее все равно не было, в лекциях как раз намечался полуторачасовой перерыв.

– У нас столовка плохая, – сказала Ира.

Извольского даже перекосило от мысли, что он может пообедать в университетской столовке.

Ресторан, в который ее повез Извольский, находился довольно далеко от университета и был, как показалось Ирине, самым роскошным из всего, что могла предложить Москва. В ресторане были тяжелые, обитые бархатом стены, вышколенные официанты с грацией балерунов и белоснежные скатерти, на которых красовались букеты живых орхидей.

Так получилось, что представление Ирины о ресторанах было составлено в основном по мотивам зарубежных фильмов и рассказов некоторых коллег, совмещавших преподавание истории с активной половой жизнью. В целом Ирина смутно полагала, что это такое отвязное место, где непременно звучит похотливая музыка, красивые стриптизерки с силиконовыми грудями садятся на колени мужчинам, а каждый вечер имеет обыкновение заканчиваться стрельбой из различных видов автоматического оружия.

Но почему-то в этом конкретном ресторане не было ни стриптизерок, ни музыки, а устроить стрельбу в нем было затруднительно ввиду арки металлоискателя на входе.

Их провели в отдельный кабинет, отделенный портьерами от основного зала, и Ирина долго, стараясь скрыть свое смущение, листала меню. Слова в меню стояли непонятные, то есть сами-то слова были знакомые, но за сочетаниями, в которые они складывались, не вставало никакого осмысленного для Ирины образа, все равно что читать учебник по ботанике, где только латинские названия и нет картинок. Ирина была голодна, и ей сразу захотелось опробовать кучу блюд, но тут же стало неприятно, что Извольский может подумать, что она пришла сюда поесть. Тогда Ирина решила выбрать что-то подешевле, но тут оказалось, что в правой колонке нет цен. Ирина зажмурилась и ткнула пальцем наугад.

От спиртного она отказалась категорически, а Извольскому принесли бутылку какого-то вина, и он тут же выпил бокал, видимо не стесняясь тем фактом, что был за рулем.

• Предыдущая
• 38/124
• Следующая