Картезианские размышления - Мамардашвили Мераб Константинович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/81
• Следующая

Ответом на эту экстравагантность и явился декартовский постулат, мы не можем произвольно, или по желанию, увеличивать наше знание. Последнее не складывается так, чтобы получилась большая куча. Мы не можем наращивать наше знание, т е. прибавлять одно знание к другому. Декарт выпадает из этого асимптотического образа, игнорирует прогрессию и вводит фактически единственную возможность, на которой может основываться знание, – это локальные акты, не предполагающие никакой прогрессии. Акт когито – именно локальный акт. Тот самый «один на один», который и есть мое предназначение. Только ты сам способен извлечь знание. Хотя бы потому, что темнота у каждого из нас – – собственная.

Рассмотрим это в более широком смысле. Философы (в частности, Платон) считают, и Декарт это повторяет, что свет появляется только из моей собственной темноты. А это значит, что в процессе совершения этого акта сотрудничество бесполезно (в смысле надежды на какое-либо сотрудничество). И еще один аспект: ты не можешь переложить акт когито на завтрашний день, потому что все – здесь и сейчас. Как говорили древние, так же как нельзя заснуть на вчерашней добродетели, так нельзя быть добродетельным завтра. Хотя последний тезис, я думаю, абсолютно неприемлем для русского сознания, которое, как известно, придерживается иных постулатов. Постулат первый: не сейчас, а завтра. Постулат второй: только все вместе. И постулат третий: наверное, но не могу. Декартовский же постулат – другой: если я не сделаю и не извлеку опыт сейчас, то уже никогда не делается и не извлечется. А если извлеку, то будет иное, мир как бы получит или приобретет другой смысл, другое направление.

Итак, если я, стоя один на один, в своем предназначении, не сделаю то, что могу сделать только я, в чем я ни с кем не могу сотрудничать, ни с кем не могу разделить труд – ни пространственно (с другими), ни во времени (с самим собой завтрашним), – если я этого не сделаю, то мир в «чертог теней» вернется. Если же будет что-то извлечено, то это будет уже другой мир, направление, или вектор, которого будет другим.

То есть Декарт считал, что до начала движения «наращивания знания», во-первых, должно произойти своего рода обращение, попадание преобразованного или заново рожденного «я» в поле, имеющее структуру понятности, трансцендентальное поле актуальности, в котором все происходит «здесь и сейчас», in actu, все целиком. Сколько обращено, столько и получится впереди, а не произвольно. И во-вторых, Декарт приписывал этому полю смысл конечности. В зазоре между умственными моментами А и Б стоит субъект когито, должен стать. Некая ноогенная машина, генерирующая мысль, или то, что Декарт, по ассоциации, называл законорожденной мыслью. Законорожденная мысль – это не мысль, соответствующая закону, а мысль законорождаемая в отличие от незаконнорождаемых мыслей. Скажем, незаконно рождаются мысли в потоке, например глупость. Глупость – это то, что думается механически, само собой в нашей голове. И напротив, ум – это то, что мы подумаем сами. Мы – собранные – подумаем, соберемся (помните, собранный субъект) и если повезет, если очень постараемся, то это и будет умом. А то, что само собой вертится в голове, как у участника потока, в толпе, и что в просторечии называют глупостью, это и есть глупость. «Закрут» мира, пока я не разобрался.

Еще раз повторяю: в указанном зазоре помещается машина, которая производит мысли (или производит нас в мысли), и производит их, я подчеркиваю, конечным образом. То есть не все мысли могут быть произведены этой машиной. И грех жаловаться. Машина на декартовском диалекте производит мысли доказанные и обоснованные, и он делает открытие внутри такого производства, например мысль об алгебраических прямых. Но эта же машина не произвела дифференциального и интегрального исчисления. Произвольно, говорит Декарт, нельзя увеличить знание или силу нашего знания. Потому что надо производить, а не просто складывать. А когда начали производить, должна быть какая-то ноогения, ноогенная машина. И у нее свой горизонт, внутри которого она производит. А для других возможных мыслей, пожалуйста, если можете, постройте другую машину. Сама «машина» – свободное, автономное создание. Другая машина – другая способность, другая возможность мысли, чувства и т д. На абстрактном языке философии речь в этом случае идет о рождении возможностей, о возможности возможности. Или – о потенцировании возможностей.

Сам Декарт и математики в его время не могли «построить» законопорождающую, вернее, порождающую законорожденные мысли, машину для проблемы дифференциального и интегрального исчисления. И тогда Декарт сказал: эту геометрию я построить не могу.

Посмотрим теперь, как Декарт на деле приводит в действие машину мышления, организует его.

Мы уже знаем: чтобы мышление начало работать, оно должно как бы проработаться онтологически, т е. должна скомпоноваться какая-то стихия мышления, позволяя нам узнать что-то о мире, организуясь в том самом зазоре, о котором я все время говорил. Посмотрим, как это делается на конкретном примере, в предположении знания всего того, что мы узнали. Коротко напомню следующее: 1) мы имеем дело с собранным субъектом как первым принципом достоверности, 2) что требует определенного разъяснения, которого я еще не давал. Разъяснения одновременно простого (его можно изложить обычными словами) и в то же время сложного, потому что оно требует обращения нашего мышления. Не усвоения, а именно обращения, или того, что Платон называл «поворотом глаз души». Глаза наши видят то же самое, что видели до этого, а глаза души должны повернуться.

Итак, мы имеем принцип достоверности – собранного субъекта. И, с другой стороны, имеем параллельный принцип – бытия. Принцип, согласно которому, в каком-то смысле, действительно существует только бытие, или – его декартовское название – Бог. Существующим является или Бог, или то, что Им порождено. Я сформулирую этот принцип так. (Я уже говорил, что, обладая интуицией времени и ориентируясь на свое основное онтологическое переживание, а именно на переживание пребывания в длительности как чего-то невероятного, требующего особых усилий, Декарт все время говорит: «Пока я на прямой мышления, в момент, когда я действительно мыслю, я не могу заблуждаться и совершать зло». Я оговаривал, что в реальной человеческой жизни, в реальной работе нашей психики такие моменты редки.) Так вот, эта idйefixe Декарта для нашей задачи может быть выражена сейчас следующим образом – если мы пребывание на прямой, когда невозможно зло, считаем бытием или бытийным мышлением, то тем самым предполагается следующий умозрительный постулат: Бог не видит и не знает небытия. А это связано, как вы сами понимаете, с другой его idйe fixe, с идеей Бога-необманщика. Если под обманом понимать небытие (т е. хаос, распад), то Бог действительно не может обманывать нас просто потому, что он не знает и не видит небытия. Приведу цитату из Декарта, из все того же насыщенного ответа нашему знаменитому Гиперасписту. Декарт писал: «На самом деле есть большая разница между вещами, которые делаются позитивным действием Бога и которые не могут не быть в силу этого хорошими (в другом месте, в „Трактате о свете“, он эту же мысль выражает так: вещи или, вернее, движения – в той мере, в какой они существуют и в какой они прямые), и теми, – продолжает он, и вот, обратите внимание, – которые случаются в силу прекращения этого позитивного действия, как все беды (или зло – lesmaux), все грехи и разрушение какого-либо существа (или существования. – М.М.), если вообще что-либо существующее может быть уничтожено»[29]. Это весьма характерная оговорка.

Значит, посмотрите на перечисление: прекращается позитивное действие– и тут же зло, грех и разрушение существа или существования (русский язык опять здесь не может угнаться за романским, потому что кtre по-французски означает одновременно и существование, и существо, существующее. Человеческое существо – l'кtre. В русском языке два разных слова, а во французском – одно). Значит, переведем конец фразы так: «разрушение чего-либо существующего в той мере, в какой вообще возможно разрушение чего-либо существующего». Здесь я намекаю на тот оттенок, который имел в виду все время, а именно что в каком-то смысле существующее не может быть разрушено, потому что существующим мы называем только то, что является Богом или создано Им. Оно действительно существует. Держите пока в голове эти оттенки мысли. И поставьте в этот же ассоциативный ряд, в котором идет перечисление вещей, сопоставляемых с позитивным действием или с прекращением его (зло, грех, разрушение), еще и заблуждение, ложь и т д. Ведь на уровне мысли существующее или бытие есть упорядоченная мысль, или мысль истинная и достоверная. А грех в мысли, если пользоваться этой ассоциацией, – это как раз заблуждение, рассеяние, неупорядоченность. Или – спонтанная эмердженция в нашем сознании каких-то представлений, которые не нами порождены (на почве собственного движения) и в которых продуцирование мысли напоминает скорее человеческое тело в конвульсиях пляски св. Витта. Я не знаю, видели ли вы когда-нибудь это явление? Я видел его дважды. Один раз в больнице, а второй раз – просто на улице. Как-то я прилетел в Тбилиси и ждал выдачи багажа. Был яркий, солнечный день, и у здания аэропорта на газоне стоял какой-то очень худой человек, плохо одетый. И вдруг, на моих глазах, с ним стали происходить странные вещи. Он начал совершать отрегулированные, в жесткой последовательности, жесты и движения. Сначала он каким-то конвульсивным движением нагибался и касался колена, следующим движением левой рукой касался бедра, следующим движением этой же левой руки прикасался к носу и одновременно что-то делал правой рукой – я не могу воспроизвести всю последовательность движений, но она была регулярной. Я был просто потрясен этим зрелищем человека, вовлеченного в рисунок механических движений, который он выполнял своим телом и из которого не мог выскочить. Ни одно из его движений не было произвольным, им управляемым; он должен был выполнить весь этот рисунок до конца (этих движений было около пятнадцати), а потом начинал все сначала.

• Предыдущая
• 49/81
• Следующая