Стриптиз перед смертью - Малышева Анна Витальевна - Страница 76

• Предыдущая
• 76/79
• Следующая

– Her. He видел я, как она ушла. Может, кто-то украл.

– Ты понимаешь, что сказки мне рассказываешь? Кому она нужна?

Ибрагим вздохнул и ответил:

– Спрашивайте что хотите. Я вам на все отвечу Я не отказываюсь. А вот как она убежала – не могу понять, хоть убейте.

Девочку нашли в центре города среди бела дня. Она сидела на скамейке на одном из бульваров и вяло играла какой-то щепочкой. Платьице на ней было красивое, но грязное и мятое, носочки почернели, один башмачок был расстегнут и почти сваливался, длинные белокурые волосы свисали жалкими кудельками. Она была совсем одна. Проходившая мимо молодая женщина с коляской обратила внимание на заброшенного ребенка, подошла, спросила девочку, где ее мама. Девочка с трудом подняла на нее сонные глаза. Женщина встревожилась, но добилась от девочки только одного – она хочет пить. Про маму так ничего и не сказала. Позже, в милиции, куда женщина привела ребенка, девочка держалась все так же сонно, ничего не говорила, не плакала, ничего не просила. Напилась воды и тут же задремала. Фотография Оксаны была во всех отделениях милиции.

Но и позже, когда она прошла медицинское обследование и восстановительный курс лечения, Оксана разговорчивей не стала. На все расспросы отвечала только, что все время спала, спала и больше ничего не делала. Ее организм был совершенно истощен большими дозами снотворного, нервная система расшатана, пищеварение работало с трудом. Она не узнала Ибрагима. Не узнала женщину, еще не старую, которую теперь должна была называть бабушкой. Впрочем, не удивительно – ведь Оксана раньше редко ее видела. Нана Георгиевна плакала. К тому времени, когда ей разрешили забрать ребенка, Оксану ждал гардероб из самых красивых и нарядных вещей, которые только смогла найти женщина. Девочка покорно позволяла себя наряжать, как куклу, покорно сидела у бабушки и дедушки на руках и вообще была тиха и послушна. Но по ночам ее мучили кошмары, и она просыпалась с криком, вся в поту, растрепанная и дрожащая. Все свои сны она тотчас забывала, и Нана Георгиевна ничего не могла от нее добиться. Единственное, что девочка вспомнила как-то из своего кошмара, – это было женское лицо, которое склонялось над ней. Эта женщина не была ее матерью, у нее были черные волосы и темные глаза. Оксана говорила, что она брала ее на руки и быстро уносила куда-то.

Среди всех этих переживаний и радостей Нана Георгиевна не забыла сделать одну вещь. Когда она узнала от следователя все подробности похищения Оксаны, она поехала по тому адресу, где прежде жила дочь. Нашла квартиру Александры, позвонила, и, когда растрепанная рыжая женщина открыла дверь, Нана Георгиевна, не говоря ни слова и не переступая порога, быстро и уверенно отхлестала ее по щекам, так что они приобрели багрово-свекольную окраску. На правой руке Нана Георгиевна носила кольцо с бриллиантом, так что Александра, помимо неприятных воспоминаний, обзавелась еще и глубокими царапинами на лице.

Когда Ибрагиму стало известно, что девочка нашлась, он пожал плечами и равнодушно сказал:

– Я же говорил – убежала или ее украли. Откуда я знаю как?

Следователь был потрясен тем, что девочка нашлась, и сам теперь не знал – верить этому человеку или нет? В конце концов, тот сам во всем признавался. Его приговорили к высшей мере.

Документы Арифа быстро привели в порядок. Правда, для этого ему пришлось на время вернуться в Дамаск, зато, когда он снова приехал в Москву, Мухамед встретил его на своей роскошной белой машине и поцеловал, когда тот подошел к нему. Все-таки они родственники.

Ариф стал работать на том складе, где сперва торговал Сафар, а потом – Гамат. О Сафаре иногда спрашивали покупатели, приехавшие из провинции за товаром. О Гамате почти никто не спрашивал, возможно потому, что работал он всего несколько дней и к нему не успели приглядеться. И Ариф был этому очень рад. Только как-то раз на склад зашла вдова Сафара, Марина. Она еще больше располнела, приоделась, ее волосы были теперь обесцвечены до самых корней, держалась она уверенно. Выпила кофе с финиками, рассказала, что работает в магазине, не в арабском, нет. Копалась в товаре, выбирая для себя приличный костюм, и Ариф не смел ей ничего возразить, хотя у него было указание торговать только оптом. Уже уходя, она спросила:

– Где же Гамат? Уволили? Странно. В чем же он провинился?

И Ариф, вместо того чтобы ясно и четко ответить: «Да, Гамат уволился, уехал на родину», что-то забормотал и долго еще ощущал неприятную слабость в спине. Вспоминать было тяжело и страшно, и ему казалось, что о Гамате она спросила с умыслом. Впрочем, она больше на склад не приходила.

О жене он вспоминал часто. Хотел позвонить в Питер, но не решился. Он боялся всего: Лены, ее матери, Мухамеда, даже собственного сына. Но больше всего – воспоминаний. Иногда он давал себе слово: когда заработает побольше денег, съездит в Питер, пойдет по тому адресу, который записан в блокноте, позвонит в дверь. Она откроет, ахнет, он подарит ей хороший подарок, может быть даже золото. А потом… Но вот это «потом» как раз и заставляло его отказываться от этой идеи. Что будет потом – он боялся даже думать.

Ариф и сам не знал, насколько эти планы неосуществимы. Лена в Питер не вернулась. Из тех денег, которые оставила ей Фатиха, она расплатилась с долгом и сняла комнату в Москве. Решение пришло само собой. Ей даже казалось, что она действует не по собственному разумению, а по чьей-то подсказке. Несколько дней она отъедалась, утром делала усиленную гимнастику, посетила парикмахерскую, сделала маникюр. Как-то после обеда надела подаренный Инной костюмчик, тщательно подкрасилась и поехала в ночной клуб «Черная стрела». Дождалась менеджера, попросила работы. Он ответил, что вакансий пока нет. Девушка, которую взяли на место Инны, работает старательно. Если у нее получается пока несколько суховато, то по неопытности. Кроме того, Лена и сама никогда не работала стриптиз, и если она думает, что это банальная аэробика., нет, он ее взять не может, но кое-что придумал… Он переговорил по телефону и отправил ее в ресторан где-то на окраине.

Там Лену взять согласились. Условия, правда, были похуже. Ей обещали максимум триста долларов в месяц. Правда, в обязанности входил только танец. Она не должна была спускаться в зал и общаться с подвыпившими клиентами. Лена помнила, сколько слез проливали девушки в «Черной стреле» именно из-за этого общения, и согласилась.

Первый месяц она протанцевала закрыв глаза. И в прямом смысле, и в переносном. Когда она смотрела из-за кулис на танец Инны, ей казалось, что это игра, сказка, немного пугающая своей откровенностью и все же красивая. Разницу она поняла, когда впервые вышла перед залом и исполнила стриптиз. На нее навели свет, звучала музыка, и она чувствовала себя припертой к стенке, как на расстреле или допросе. И все же надо было танцевать. Она импровизировала, не зная, насколько это получается сексуально, но ею остались довольны. Разница между рестораном и «Черной стрелой» была ощутима. Зал был оформлен без фантазии – весь в зеркалах, и только. Музыка была не «живая» – шла запись. Публика попроще и пошумнее, но как раз на публику она старалась не смотреть. «Круг света и я – убеждала она себя. – За этот круг света на сцене никто не проникнет, никто меня не достанет… Открой глаза! Не надо бояться!»

Она изображала райскую птичку – юбочка из разноцветных газовых перьев, символический лифчик в блестках, перышки на голове. Красилась она для сцены ярко и умудрялась так изменять внешность макияжем, что была уверена, когда она, умывшись, выходит из ресторана через служебный ход, ее никто не может узнать. Но как-то узнали. Ее спасло подвернувшееся такси. Пока посетители, пьяные, затискивались в свою машину, они потеряли ее из виду. Таксист смеялся, но в конце поездки заломил баснословную цену.

– За что такие деньги? – возмущенно спросила она, крепко сжимая сумочку.

• Предыдущая
• 76/79
• Следующая